Переулок Мидак (ЛП) - Махфуз Нагиб

— Сынок, ты знал, что твой отец готовит нам новый скандал?

Тот сразу же уловил, к чему она клонит, ведь за её словами скрывалось только одно значение — и так уже давно и всем известное! Он разгневался, и из его маленьких глаз посыпались искры. Что это за жизнь была, в которой не проходило и дня без проблем и скандалов! Поводам для гнева не было конца даже и без скандалов. Он испытывал досаду на всё, что его окружало. Вероятно, эта досада и подтолкнула его броситься в объятия британской армии. А потом новая жизнь лишь удвоила количество трудностей, вместо того, чтобы принести ему покой и уверенность. Его донимали семья, дом, переулок — всё вместе. И слова матери стали последней каплей горючего, подлитого в огонь. Он запальчиво заявил:

— Что ты хочешь?… Что я могу сделать со всем этим?!… Я уже вмешивался раньше и пытался всё исправить, и закончилось это тем, что мы чуть было не подрались и не побили друг друга. Ты что, хочешь, чтобы я взял за шиворот собственного отца?!

Ему не было дело до греха, который совершает отец, скорее, его раздражали те скандалы, что раздували вокруг них люди, да пламя ругательств и оскорблений, подогреваемое дома. Сам же грех его не интересовал совершенно, даже напротив, — когда до него в первый раз дошли вести о том, он лишь равнодушно пожал плечами и произнёс: «Ну он же мужчина, а мужчину не за что осуждать!» Однако позже он негодовал так же, как и все остальные, и упрекал отца, когда обнаружил, что его семья стала объектом злословия и анекдотов. По сути, его отношения с отцом были напряжёнными, что вытекало как следствие из столкновения двух похожих характеров: оба они были грубыми, вспыльчивыми, своенравными. Ко всему этому добавился грех отца, лишь усиливший поводы для трений, пока они не стали чуть ли не врагами друг другу, которые иногда то воюют, то объявляют перемирие, но конфликт между ними не угасает никогда.

Мать Хусейна не знала, что и сказать, однако не была намерена ещё раз вызывать новую вражду между отцом и сыном, и позволила ему покинуть квартиру, метая громы и молнии гнева и ругательств. Остаток дня она провела в ужаснейшем состоянии. Она не подчинялась поражению, несмотря на то, что время закалило её многочисленными несчастьями и унижениями. К тому же она была убеждена в правильности своего заветного желания — наказать грешника, пусть даже ей придётся стать объектом злорадства и сплетен. Она считала, что стоит сначала увещевать его, и ждала до самой полуночи, когда ночные посетители кафе разбрелись, а муж её готовился запереть двери, после чего позвала его из окна. Мужчина обеспокоенно поднял голову и громко спросил:

— Что тебе надо, мать Хусейна?

До него донёсся её голос:

— Поднимись-ка по одному важному делу…

Кирша сделал знак головой юноше, чтобы тот ждал его на том же месте, и начал тяжело дыша взбираться по лестнице вверх. Остановившись на пороге своей квартиры, задыхаясь, он своим грубым голосом спросил её:

— Что тебе нужно?.. Разве нельзя было подождать до утра?

Женщина заметила, что он стоит как вкопанный на пороге, не желая переступать, как будто опасается побеспокоить интимность чужого дома. Она рассвирепела и пристально поглядела на него покрасневшими от бессонницы и гнева глазами, однако ей не хотелось проявлять инициативу с ярости, и подавляя злость, она произнесла:

— Прошу тебя, проходи внутрь.

Кирша задавался вопросом, почему она не отвечает, ведь она вправе сказать ему всё, что пожелает, затем грубо спросил:

— Что ты хочешь?.. Говори же!

Каким же нетерпеливым человеком он был!.. Шлялся долгими ночами где-то без всякого смущения, однако не может вытерпеть минутного разговора с ней! И вместе с тем он её муж перед Аллахом и людьми и отец всех её детей. Удивительно, что при таком плохом его обращении с ней она не могла ненавидеть его или быть безразличной. Он — её муж и господин, и чтобы удержать и вернуть его, она была готова пойти на всё, даже если «грех» похитит его у неё. Более того — она по-настоящему гордилась им: его мужественностью, положением, которое он занимал в переулке, и влиянием на своих коллег. Если бы не этот скверный недостаток, ему бы не было подобного во всём мире.

Он же внемлил дьявольскому зову и желал, чтобы она поскорее закончила разговор, дабы он смог тут же отправиться к нему! Гнев в ней закипел, и она жёстко сказала:

— Сначала заходи… Почему стоишь на пороге, словно чужак?!

Кирша гневно набрал воздуха в лёгкие и пересёк порог, пройдя в коридор, и хриплым голосом спросил:

— Что всё это значит?

Закрывая дверь, она ответила:

— Присядь ненадолго… Мне не так много нужно тебе сказать…

Он подозрительно поглядел на неё. Что хочет эта женщина?… Неужели она и на этот раз встанет у него на пути? И он закричал на неё:

— А ну-ка говори, зачем ты тратишь моё время?

Она саркастически спросила:

— А куда-это ты так торопишься?

— А ты не знаешь разве?

— К чему такая спешка?

Подозрительность его возросла ещё больше, а сердце наполнилось злобой, пока он задавался вопросом, сколько ему ещё терпеть эту женщину… Его чувства к ней были неясными и противоречивыми — то он ненавидел её, то наоборот, любил. Ненависть брала верх над любовью в то время, когда греховная страсть толкала его в пропасть, и становилась ещё сильнее, когда жена обрушивалась на него вот как сейчас. В глубине души ему хотелось бы, чтобы жена была «умницей» и оставила его в покое. Удивительно, но он всегда считал, что прав он, и изумлялся тому, что она ставит ему палки в колёса без всяких оправданий!… Разве он не вправе делать то, что захочет?… И разве не обязана она слушаться и быть довольной тем, что все нужды её исполняются, а достаток в доме имеется?!.. Она сама стала одной из потребностей в его жизни: как сон, гашиш, дом со всеми его достоинствами и недостатками, и он никогда всерьёз не задумывался над тем, чтобы избавиться от неё, даже если и хотел, ведь ему ничего не мешало это сделать. Она заполняла пробел в его жизни, заботилась о нём, и в любом случае он желал, чтобы она оставалась его женой!.. Но несмотря на всё это, в порыве ярости он не мог не задаваться вопросом — до каких пор он будет выносить эту женщину?… Он закричал на неё:

— Не будь же дурой, говори, или отпусти меня сейчас же!

С презрением и гневом она спросила его:

— Неужели ты не можешь разговаривать со мной в другом тоне, получше?

Кирша зарычал:

— Теперь-то я узнал, что тебе просто нечего мне сказать, и лучше всего тебе отправляться спать, как делают все умные женщины!

— Хорошо бы и ты отправился спать, как делают все умные мужчины!

Учитель Кирша ударил рукой об руку и закричал:

— Как это я буду спать в такой час?

— А для чего ещё Аллах создал ночь?

С удивлением и яростью он отреагировал на её слова:

— Когда это я спал ночью?… Я что, больной, женщина?!

Многозначительным тоном, зная, что он сразу же поймёт, куда она клонит, она сказала:

— Покайся перед Аллахом и попроси принять твоё покаяние, пусть и с запозданием!!

Он понял, что она имеет в виду, и все его сомнения сразу же рассеялись, однако он предпочёл притвориться, что не знает, о чём она, и гневно спросил:

— А разве грех — не спать ночью, чтобы каяться об этом?

Его притворное непонимание вызвало лишь ещё больше гнева у неё:

— Покайся из-за ночи и из-за того, что происходит ночью!

Учитель Кирша злорадно ответил:

— Ты что же, хочешь, чтобы я оставил всю свою жизнь?!

Гнев одолел её окончательно, и она закричала:

— Твою жизнь?!

Он снова возразил ей отвратительным тоном:

— Да, ведь гашиш — это моя жизнь!

Из глаз её полетели искры, а расцарапанные щёки почернели от ярости:

— А как быть с другим гашишем?!

Он издевательским тоном ответил ей:

— Я разжигаю лишь один вид.

— Это меня ты разжигаешь. Почему ты больше не проводишь свои вечеринки на том же месте на крыше, что и раньше?