Александр Грязев - Рассказы и завязи
— Выпиваешь ли вино? — спросил отец Серафим, желая, видно, помочь исповеднику.
— Грешен, батюшка, бывает.
— Как раньше отцы наши говорили: «Вгрустнешь в похмельной думочке, помолишься творцу, и снова тянет к рюмочке и снова к огурцу». Не так ли?
— Грешен, батюшка… Все так и есть.
— Выпить можно, но не допьяна. Кто же допьяна упивается, тот общается с дьяволом, а, значит, предает Христа. На пьянице иудин грех. Помни это.
— Ещё грешен, батюшка, что телевизор много смотрю. Приду, бывает, с работы и почти весь вечер сижу у телевизора.
— Человеческий разум — дар Божий, — заговорил отец Серафим. — Этим разумом, а, стало быть, Божьим промыслом сделаны все изобретения. В их числе и телевизор. Другое дело, что плодами разума человек часто пользуется во зло, а не в добро себе и людям. Можно и из телевизора сделать чудище диавольское, если показывать по нему пороки человеческие, насилие, кровь и обман — всё, что разрушает душу. И всё это выдавать за добродетель. Сейчас у многих и телевизор-то стоит в красном углу вместо икон. А перед телекамерами часто сидят телебесы. Они входят в каждый дом и сеют в души людей тревогу. Он лгут с утра до вечера, а ложь — оружие диавола. Вот почему спасение в молитве, в храме Божием. Так что пореже включай свой телеящик и не поддавайся телебесам… Не ходишь ли к колдунам? — неожиданно спросил отец Серафим.
— Грешен, батюшка. Опять же по телевизору видел, сидел и слушал каких-то экстрасенсов.
— Да, опять же задолго до нас великие умы говорили: таков наш век — слепцов ведут безумцы. Не участвуй больше в этих делах тьмы. Что и говорить, тяжело нынче русскому человеку. Со всех сторон ползут диавольские силы на Русь. Одна американизация умов чего стоит. А проповедники разных еретических сект из той же Америки — этой империи зла. Настоящая духовная агрессия против нас и душ наших. И не Россию саму по себе диавольские силы считают врагом своим, а церковь нашу Христову — веру православную. Мешает она им жить вольно и творить грехи. Верой православной построена Россия. Не будет её — погибнет и Отечество наше. Вот тут и надо быть твердым, укрепляться в вере и саму веру православную крепить. Только в ней и спасение. Торжество же зла временное. Надо только верить… Понимаешь ли меня?
— Очень даже понимаю вас, батюшка, и согласен с вами.
— А вот на «Вы» меня звать не следует.
— Как так? — не понял Павлыч.
— Ты «Отче наш» прочитай-ка, — предложил отец Серафим.
Чего-чего, а молитву эту Алексей Павлыч знал хорошо и прочитал без запинки.
— «Да святится имя твоё, да приидет царствие Твоё да будет воля Твоя», — повторил за Павлычем батюшка. — Так мы обращаемся ко Господу, а ты меня, выходит, выше его ставишь, когда на «Вы» называешь. А ведь это обращение пришло к нам с запада при царе Петре. Иноземное оно, холодное и какое-то не братское, в общем, не русское. На Руси же люди всегда обращались, даже к царям, на «ты», но с отчеством… Ну, что ещё припомнишь?
— Грешен, батюшка, что обижался иногда на сослуживцев своих, гневался, чертыхался. Одного своего товарища напрасно подозревал в нечестности, ленился на работе, а особенно дома. Жене вот слово не раз давал, прихожую обоями оклеить и потолок побелить, да всё ленюсь. Бывало что и сквернословил, — перечислил Павлыч вспомнившиеся ему грехи свои и остановился.
— Сквернословием душа смердит… Не завидовал ли кому? — опять спросил отец Серафим.
— Грешен, батюшка, было… Вот недавно шел по улице, вижу — дом двухэтажный кирпичный кто-то себе построил. Вот, думаю, мне бы такой, да где денег взять… Позавидовал богатому.
— Зависть отравляет душу. А богатым не завидуй. Часто там, где богатство, живет духовная пустота. В Евангелии сказано: «Какая польза человеку, если он приобретет весь мир, а душе своей повредит». Богатые благотворители Господу угодны, а богатые ради самого богатства ничтожны и их надо пожалеть. И молиться о них… Читаешь ли святых отцов?
— Грешен, батюшка…
— Читай и там узришь душой всё, что тебе надобно… Помни: то, что было — никогда не будет, то, что будет — знает один Господь. Старайся жить праведно сегодня. Возьми за правило каждым вечером прочитывать одну-две главы Евангелия. Молись ежедневно и старайся не грешить… Как имя твоё?
— Алексей, — наклонив голову, сказал Павлыч.
Отец Серафим накрыл голову Алексея Павлыча епитрахилью, перекрестил и зачитал разрешительную молитву:
— Господь и Бог наш Иисус Христос благодатиею своею, человеколюбием, — услышал Павлыч, — да простит тебе, чадо Алексей, согрешения твоя и аз недостойный иерей, властию Его, мне данною, прощаю и разрешаю тебя от всех согрешений твоих. Во имя Отца и Сына и Святого Духа. Аминь.
Отец Серафим снял епитрахиль с головы Павлыча. Тот, перекрестившись, приложился к Евангелию и кресту на аналое и, сложив для благословения руки, повернулся к батюшке. Отец Серафим благословил и отпустил его.
Павлыч присоединился к верующим в летней половине храма, когда на возвышении против царских врат появился дьякон и, взмахнув рукой, запел «Верую». Все молящиеся подхватили и громким хором продолжили её. А Павлыч ощутил вдруг в себе чувство какого-то единения с теми, кто сейчас стоял рядом. Ему было лишь неловко сознавать, что он плохо знает слова этой древнеправославной молитвы. Прошедшая через века, она и сегодня звучала как клятва на верность — торжественно и утверждающе.
Так Павлыч стоял и молился до тех пор, пока дьякон снова не вышел на амвон и по его знаку верующие стали читать «Отче наш». И Павлыч вместе со всеми громко проговорил слова молитвы.
Потом из алтаря через широко распахнутые царские врата с чашей-потиром в руках и праздничном облачении вышел на амвон отец Серафим. Два алтарника встали по бокам батюшки, держа под чашей широкий плат.
Сразу же к амвону поспешили исповедники для причастия. Павлыч тоже, скрестив руки на груди, подошел к чаше. Он опять назвал своё имя. Отец Серафим ложечкой достал из потира частицу Святых даров и положил Павлычу в открытый рот, громко проговорив при этом:
— Причащается раб Божий Алексей в отпущении грехов своих и в жизнь вечную.
Павлыч проглотил Святые дары, что означало вкушение Тела и Крови Христа и через это стал причастником вечной жизни. Он поцеловал край чаши, повернулся от отца Серафима, который причащал уже другого исповедника и, подойдя к стоящему среди храма столику, запил теплой водой причастие.
После причащения служба длилась недолго. Закончив литургию, отец Серафим вышел на амвон с большим серебряным крестом в руках и произнес небольшую проповедь. Он говорил о всеобщей любви христианской, о любви к ближнему, к церкви православной и Отечеству. Вроде бы все слова, которые произносил отец Серафим, были давно знакомы Павлычу, но под сводами храма они звучали по особенному и западали в душу.
— Легко любить тех, кто тебя любит, а вот любить и молиться за врага своего — подвиг есть христианский, — громко вещал отец Серафим. — Напомню вам, православные, слова апостола Павла: «Если я говорю языками человеческими и ангельскими, а любви не имею, то я медь звенящая, кимвал звучащий. Если я имею дар пророчества, знаю все тайны и имею всякое познание и всю веру так, что могу и горы переставлять, а любви не имею, то я ничто. И если я раздам имение моё, и отдам тело моё на сожжение, а любви не имею, нет в том никакой пользы… А любовь никогда не перестанет, хотя и пророчества прекратятся, и языки умолкнут, и знание упразднится…»
После проповеди к отцу Серафиму потянулись верующие, чтобы приложиться ко кресту. Это знаменовало конец службы. Алексей Павлыч тоже поцеловал крест и вышел из храма.
Перекрестясь и поклонившись образу Спаса над входом церкви, Павлыч неторопко зашагал к дому.
Майский солнечный день был в самом разгаре и на улице всё казалось праздничным. На душе Алексея Павлыча было также светло и умиротворённо. Он шёл, никого не замечая, и на перекрестке у комиссионного магазина, уже поворачивая на свою улицу услышал вдруг громкий возглас:
— Лёха!.. Печекладов!..
Павлыч оглянулся на крик, и на той стороне перекрестка увидел двоих, машущих ему руками, мужиков. Он сразу узнал их, друзей своего детства Алика Новоселова и Вовку Фунтикова. Они дождались, когда по перекрестку прошли машины и подбежали к Павлычу.
— Лёха!.. — опять закричал Алик. — А мы с Фунтом думаем — ты или не ты! Здорово, дружбан!
— Здорово, ребята, — пожал Павлыч руку каждого из друзей.
— Давно что-то тебя не видать, Лёха. Как живешь-то хоть? — спросил Вовка.
— Да ничего, вроде, пока… Работаю. Нормально всё, вроде бы.
— Слушай, Лёх. Мы тут с Аликом как-то вспоминали тебя. Алик вот зимой полста лет разменял, у меня скоро будет, а у тебя где-то рядом, кажется, было. А?
