Сергей Сиротинский - Путь Арсения
На этот рапорт последовал немедленный ответ:
«Разрешаю вашему превосходительству выехать в г. Владимир для личного проведения во временном военном суде дела о Михаиле Фрунзе. Главный военный прокурор, генерал от инфантерии, барон Остен-Сакен».
22 сентября 1910 года в 10 часов утра начался новый процесс по делу Михаила Фрунзе.
Опять — смертный приговор
Михаил опустился на скамью подсудимых. Рядом с ним сел Павел Гусев. Тут же расположился охранявший их конвой. Несмотря на светлый день, в зале было сумрачно. Прямо перед Михаилом, на небольшом возвышении, стоял стол, за которым сидели председатель суда и его помощники. Направо от Михаила, за отдельным столом, прокурор. Слева — уже знакомый Михаилу адвокат Якулов и еще какие-то люди.
Публики в зале почти не было. Но что это? Михаил взглянул пристальнее и узнал Люшу *.
— Милая Люша, друг мой, пришла! — обрадовался Михаил.
Он ласково кивнул ей, и она улыбнулась ему в ответ.
Какое-то новое ощущение уверенности и спокойствия принесла ему ободряющая улыбка близкого, родного человека.
Скрипучим, нудным голосом секретарь суда читал обвинительный акт:
«...Конечным результатом восстания должно было быть ниспровержение правительства, уничтожение самодержавного строя... и образование демократической республики».
Секретарь поперхнулся, закашлялся. Председательствующий недовольно поджал губы.
Откашлявшись, секретарь продолжал:
«...Двадцать первого февраля тысяча девятьсот седьмого года, в пять часов тридцать минут вечера, в городе Шуе произвел, совместно с соучастником своим Гусевым Павлом, вооруженное нападение на законного представителя власти полицейского урядника...»
Урядник Перлов сидел неподалеку от стола прокурора. Злыми, ненавидящими глазами смотрел он на Фрунзе.
— Нет, не признаю себя виновным,— ответил на вопрос председательствующего Фрунзе.
— Нет, не признаю,— ответил на такой же вопрос и Гусев.
Начался допрос свидетелей. Первым давал показания свидетель Перлова крестьянин Василий Быков. 5
— Путал я, ваше превосходительство, господин генерал,— говорил он. — И сам не знаю, отчего, а только уж было так, путал...
— Не господин генерал надо называть меня, а господин председатель,— перебивая Быкова, поправил его председатель суда генерал Кошелев.
— Да кто же мог знать. Завез вот он меня,— Быков показал на Перлова,— во Владимир, в губернию, значит, и приказывает: говори, будто ты видел, как стреляли в меня. И сказал, как говорить, что так, что этак. Я и говорил.
— А своего ума не имел. Так тебя надо понимать? — ехидно спросил прокурор — генерал Домбровский.
— Известно, народ мы темный, где ж его взять, ума-то,— ответил прокурору Быков. — Я, значит, один, а у него, у господина урядника, револьвер да шашка. При всей форме он. Поиспугался я, со страху и сказал, что видел, как стреляли... А меня и близко там не было.
— Разрешите, ваше превосходительство, задать вопрос свидетелю,— обратился Домбровский к председателю.
— Пожалуйста!
— Свидетель Быков, вы не прикидывайтесь дурачком! Расскажите суду правду: кто стрелял в полицейского урядника Перлова? Вы сами показывали, что видели...
— Показывал... О том и говорил, как это было. Может, кто и стрелял, мне о том неизвестно, а что стреляли они,— Быков повернулся к Фрунзе и Гусеву,— об этом сказал мне господин урядник. Я и говорил, как он учил. А сам я не видел.
— Память отшибло,— презрительно усмехнулся прокурор.
— Это так точно, отбили память,— согласился Быков. — Как господин урядник постращал, значит...
— Свидетель, ведите себя достойно! Здесь не кабак, не позволяйте вольностей,— грозно прервал речь свидетеля председатель.
— Какие вольности, ваше превосходительство? Три года маюсь я по этому делу: ни жизни, ни смерти нет мне теперь.
Допрос Быкова, главного свидетеля обвинения, рассмешил защиту. После Быкова начал показывать Перлов.
— Так точно, ваше превосходительство! — заявил
6 Путь Арсения
81
он. — Стреляли они самые, Фрунзе и Гусев. Я их рассмотрел, И'он все видел,— урядник ткнул пальцем в сторону Быкова.
После тщательного допроса Гусева настала очередь Фрунзе.
— Ни о какой стрельбе я не знаю,—сказал Михаил. — В то время, когда, по словам урядника, кто-то будто бы стрелял в него, меня не было в Шуе. Я находился в Москве, в дачной местности Химки.
— Вы помните это точно, подсудимый? Память не изменяет вам? — спросил прокурор.
— Память у меня отличная, господин прокурор. Пробовали ее отбить, но, как видите, неудачно.
— Подсудимый Фрунзе, делаю вам замечание за выпад против прокурора! — сказал Кошелев.
— Я отвечал только на вопрос, — возразил Михаил.
В зал ввели новую свидетельницу.
— Да, Михаил Фрунзе приехал ко мне двадцатого февраля тысяча девятьсот седьмого года. От меня он уехал в Химки к нашей общей знакомой Пителевой... Она фельдшерица больницы в Химках. Это я говорила раньше и теперь полностью подтверждаю, — показала Мора-вицкая.
После перерыва на обед возобновился допрос свидетелей. В зал ввели Пителеву.
— Вечером двадцатого февраля ко мне приехал Фрунзе,— показала она.— Засиделись, помню, до поздней ночи, и он остался ночевать. Утром ему стало плохо. Я попросила заведующего больницей доктора Иванова осмотреть его. Утром двадцать первого доктор Иванов осматривал его и прописал лекарства.
— А вот урядник Перлов показывает, что Фрунзе двадцать первого февраля стрелял в него в Шуе. Это подтверждает и свидетель Быков,— сказал председатель суда. — А вы говорите, что Фрунзе был двадцать первого февраля не в Шуе, а в Химках?
— Да, я утверждаю, что двадцатого февраля Фрунзе был у меня в Химках. Я это хорошо помню. Он остался ночевать, а утром, двадцать первого, заболел,— ответила Пителева.
— Выходит, что он, Фрунзе, один, но в двух лицах,— сострил прокурор. — Болеет в Химках и одновременно стреляет в Шуе.
— Я оккультными науками никогда не интересовалась,— отрезала Пителева.
Михаил внимательно следил за процедурой допроса свидетелей. Он видел и чувствовал, что прокурор и председатель суда ответами свидетелей защиты доведены до состояния бешенства. Даже Перлов после показаний Мо-равицкой и Пителевой потерял прежнюю самоуверенность и начал путаться в ответах.
Но вот в зал заседания суда ввели нового свидетеля, доктора Иванова, заведующего больницей в Химках. Он обстоятельно и спокойно рассказал суду о том, как осматривал больного, прописывал лекарства и рекомендовал больному покой.
— Это так действительно было, господин доктор? — спросил председатель суда.
— Помилуйте, господин председатель! — ответил Иванов. — Я отлично помню все события этого дня, тем более что двадцать первого февраля происходило открытие Государственной думы. Как раз в этот день мне и пришлось пользовать пациента, который очень живо воспринимал события. Говорил он вполне здраво, критически. Я невольно обратил внимание на этого молодого человека и хорошо запомнил его. Это и был Михаил Васильевич Фрунзе.
Едва заметная улыбка пробежала по губам Михаила, но он быстро согнал ее и опять — спокойный, с недвижимым лицом — слушал допрос.
— Господин доктор,— приподнялся со своего места прокурор. — Будьте любезны, укажите, который из подсудимых Фрунзе? Похож ли он на сидящих здесь на скамье подсудимых?
Лицо Иванова немного побледнело. Вопрос был неожиданный. В зале затихли, головы вытянулись. Вдруг защитник Михаила, адвокат Якулов, приподнялся со своего места:
— Фрунзе, в зале темно, покажитесь свидетелю! Встаньте!
Михаил быстро встал и подался немного вперед.
— Ну как же! Вот он! — воскликнул Иванов. — Тот самый юноша... Правда, он изменился немного. Но думаю, это понятно... Насколько я слышал, в последние годы он много пережил. Помню, отлично помню!
83
6*
Прокурор зло посмотрел на адвоката и прошептал:
— Подлец!
Зажгли лампы. Был поздний вечер, когда объявили приговор. И опять неожиданно жестокие и тупые слова падали в притихший зал:
«...Лишить Павла Гусева и Михаила Фрунзе всех прав состояния и подвергнуть каждого смертной казни через повешение».
Михаил выслушал свой вторичный смертный приговор с изумительным достоинством. Ни один мускул не дрогнул на его лице. И только обычная для него легкая ироническая усмешка освещала лицо.
Окруженные конвоем, Гусев и Фрунзе выходили из зала. Михаил успел бросить взгляд на Люшу, которая смотрела на него широко открытыми глазами, полными слез. Ласково кивнув ей на прощанье, он, ободряя ее, улыбнулся. В коридоре Фрунзе услышал, как в зале кто-то глухо зарыдал.
