Урсула Кох - Розы в снегу
— Смотрите: грядут новые времена! Скоро воцарится антихрист…
И звон колоколов не мог заглушить эти насмешливые возгласы, но Катарина, как всегда, держалась прямо. Без колебаний ступила она вместе с мужем под прохладные своды церкви.
***Кэте с трудом отворила тяжелую монастырскую дверь и вышла во двор, в прохладу благодатного летнего утра. Когда первые солнечные лучи ласково обогрели руки молодой женщины, из ее груди вырвался невольный возглас радости.
Но для молитв и песен не оставалось времени. Заспанная служанка пересекла двор и остановилась, ожидая указаний. Со стороны птичника доносился шум и гам. Вслед за служанкой в дверях появился Лютер.
Он увидел жену: фартук, высоко засученные рукава — и его глаза заблестели:
— Вижу, Кэте, ты хочешь подтвердить правоту царя Соломона, утверждавшего, что благоразумная жена превыше злата и жемчуга?[34]
Но во взгляде, которым он окинул ее полные руки и голые щиколотки, было нечто большее, чем простая радость человека, заполучившего в супруги работящую и благоразумную женщину.
— Ах, господин доктор, — смущенно ответила Кэте, если вот так хорошо выспишься, то и…
Они глянули друг другу в лицо и улыбнулись.
Мимо них просеменил Вольф. Судя по всему, ему не очень то нравилось, что с того времени, как Катарина перебралась в Черный монастырь, солнце начало вставать раньше.
— Постой-ка, Вольф, не поможешь ли ты сегодня мне в пивоварне? Но сначала я принесу воды для кур. Да и козы блеют, просятся на волю. Пойдемте, милый господин доктор, я покажу вам новорожденного козленка…
И с этими словами она схватила мужа за рукав и потянула его через порог на улицу. Рядом с входной дверью, на свежевскопанной земле рос невесть откуда взявшийся розовый куст. Лютер в задумчивости замер около него.
— До чего хорош!
Кэте повернулась на каблуках и со смехом хлопнула в ладоши:
— Вы находите? Теперь у доктора Лютера перед домом благоухает живая роза!
И быстрыми шагами пошла через широкий двор.
В это мгновение застучали по булыжнику колеса и с улицы въехал фургон. Катарина, не оглядываясь, поняла: это Коппе.
— Эй! Эй! — закричал старый фурман и подбросил свою шапку в воздух.
— Кого вы нам сегодня привезли, дружище?
— Монахиню, любезный господин доктор, монахиню, кого ж еще!
Катарина громко рассмеялась, но Коппе осторожно, с хитрой усмешкой откинул тент. Там среди бочек сидела, сжавшись в комочек, белая фигура:
— Тетя Лена!
Кэте протянула к монахине руки:
— Тетя Лена!
Пока Коппе помогал хрупкой женщине выбираться из фургона, Катарина изнывала от нетерпения.
— Я же сказал, господин доктор, — монахиня!
Кэте обняла тетю, а растроганный Лютер поглядывал то на белую розу, то на белую монахиню. И наконец, поклонившись, произнес:
— Фрейлейн Магдалена фон Бора — ведь это можете быть только вы. По-моему, даже меня не обнимала жена с такой любовью… Добро пожаловать в наш дом!
— Ну, — воскликнул Коппе, уже успевший взобраться на передок фургона, — и где плата за проезд?!
— Если бы у меня остались те двадцать гульденов, что прислал архиепископ Майнцский нам на свадьбу, я бы непременно выплатил их вам, но я вернул старому лису его деньги. Поэтому спускайтесь-ка опять на грешную землю и отведайте нашего угощения, ведь вы уже давненько в дороге, дорогой господин Коппе, не так ли?
При упоминании о двадцати гульденах Кэте залилась краской и отвела глаза в сторону… Не время объяснять Лютеру, что деньги остались в доме. Гульдены эти, лежа в нижнем ящике сундука Кэте, дожидались, когда появится повод их потратить.
— Я спешу, господин доктор, но на обратном пути непременно заеду к вам ради блюда из молодой телятины.
Лошади тронулись, повозка заскрипела, выезжая за ворота. Женщины махали Коппе до тех пор, пока его фургон не скрылся в городе.
— Заходите, заходите, тетя Лена! — зачастила Катарина. — Вольф, принеси нам молока. Где же Грета? Теперь ей придется заниматься курами. И еще нам нужен хлеб, Вольф. Ах, тетя Лена, рассказывайте же, рассказывайте. Он и вас ночью вывез из монастыря? В это трудно поверить. Уже так много монахинь покинуло эту тюрьму. И делает благочестивая мать-настоятельница без своих детей? Впрочем, она не была слишком сурова с нами. И притом, она ведь тоже моя тетя. Но что знала она о нашей жизни? Вы так исхудали, тетя Лена! Я вами займусь. Ну, рассказывайте же!
Лютер, смеясь, взглянул на обеих женщин и поспешил наверх, к себе в комнату. Катарина осталась сидеть подле своей дрожащей тети, которая наконец медленно, с перерывами заговорила. Слушая, Кэте думала о том, что едоков в старом заброшенном монастыре, ставшем их домом, становится все больше. Каждый день приходили друзья, родственники и совсем уж посторонние люди, преследуемые католической церковью. И они… они не думали уходить…
— За столом ты будешь сидеть рядом со мной, тетя Лена, — решила Катарина.
— Я совсем мало ем, дитя мое.
— Знаю. А вот как прокормить остальную ораву, ума не приложу…
Тетя внимательно посмотрела ей в лицо:
— Ты крепкая, здоровая женщина, Кэте, ты сможешь. И любая помощь от меня…
— Да, тетя Лена, спасибо.
***— Вольф! Грета!
Звонкий голос Катарины прозвучал в доме. Молодая Женщина уронила тяжелую корзину около двери, сняла плащ и бросила его на стул. На улице лил дождь — вода стекала По лицу Кэте, капала с плаща на пол.
Грета глянула в лицо хозяйки и молча принялась разбирать корзину с овощами. Кэте меж тем поднялась по лестнице и рывком открыла дверь в комнату тети Лены.
— Что случилось, дитя мое?
Катарина не отвечала. Со сжатыми губами она стояла перед тетей. Ее била нервная дрожь.
Магдалена терпеливо ждала.
— В чем дело, Кэте? Вот стул, садись.
— Мне надо стряпать.
— Сначала объясни, что стряслось.
Кэте уселась на стул и потерянно замолчала. Когда она заговорила, голос ее прерывался.
— Эти женщины… эти бабы… для них нет ничего святого…
Рыдания перехватили ей горло.
— На рынке я встретила фрау Меланхтон со служанками. Она едва кивнула, эта важная гусыня. Я уже хотела пройти мимо, как она потянула меня за рукав и прошептала: «В Виттенберге распевают новую песенку, слыхала?» Разумеется, я ответила: «Нет» — и пожелала ей доброго здоровья. Она захихикала и отпустила мой рукав. Но на выходе с рынка, недалеко от дома Кранахов, стояла кучка студентов. Они играли на дудке и громко пели…
— Кэте, успокойся!
— Они пели: «Монах с бесстыдной девкой валялся в луже, от них родился антихрист…» Дальше я не помню, тетя Лена, но это такой ужас, такое бесстыдство…
Магдалена вздохнула и отложила рукоделье. Обе женщины долго молчали. В комнате постепенно сгущались сумерки.
— Почему они так ведут себя, тетя Лена?
— Кэте, они просто не понимают. И я поначалу не понимала. Но я думала об этом. Много думала. И поняла: Лютер прав. Но эти вздорные молодые люди… Они не хотят рассуждать. А поскольку они еще и трусы, то издеваются тобой…
Из большого зала монастыря послышалось пение:
«Иисусе Христе, агнец Божий, Ты, взявший на себя грехи мирские…» Три мужских голоса внезапно смолкли.
— В это воскресенье мы в первый раз отслужим мессу на немецком языке, — сказала Катарина, — мне будет нелегко, но мелодия подобрана замечательная, правда?
Опять зазвучали три сильных мужских голоса — на этот раз они довели пение до конца.
«Мир Свой даруй нам. Аминь».
— Аминь, — эхом отозвалась Магдалена.
Кэте встала:
— До чего же мне опостылел этот Виттенберг! С трудом выношу его тесные стены. Живешь, будто в монастыре. Как бы я хотела поселиться за городом. В Липпендорфе, к примеру. Дети могли бы играть на лугу…
Магдалена пригляделась к племяннице внимательнее.
Мокрое от слез лицо Кэте просветлело.
— У нас будет ребенок, тетя Лена. Да… уже скоро.
— И ты расстраиваешься из-за вздорных песенок глупых недорослей!
— Я боюсь. Они ждут. Они все ждут чего-то ужасного. Рождения антихриста… О, Боже!..
— Знаю-знаю, Кэте, но разве не доказал доктор Лютер, Что антихрист сидит в Риме и на голове его три короны?
— Да, тетя Лена. И все же… молитесь за моего ребенка!
— Обязательно, милая, как же не помолиться за всех вас.
Магдалена отложила рукоделье в сторону и сложила руки. Кэте медленно спустилась вниз, прошла на кухню.
В зале опять зазвучали низкие голоса мужчин:
— Kyrie eleison… Christe eleison… Kyrie eleison…
Кэте начала чуть слышно подпевать.
***Наступила зима. В незастекленных бойницах Черного монастыря свистел ветер. В камине на кухне день и ночь горел огонь. Но в спальне было холодно. Лютер и его жена мерзли под тонким одеялом. Госпожа Барбара Кранах прислала им хотя и ношеный, но все же теплый плащ. Закутавшись в него, Кэте сидела у окна и озябшими руками шила детскую рубашку.
Пусто было на улицах Виттенберга. В рыночные дни приезжали в город по заледенелым дорогам крестьяне, привозили овощи и скот, но уже к обеду готовили свои телеги в обратный путь. Дети играли дома. Только по воскресеньям для посещения церковной службы народ высыпал на улицы, и лишь тогда горожанки могли продемонстрировать свои меха.
