Бенито Муссолини - Клавдия Партичелла, любовница кардинала
Мартелли, как человек верующий и, кроме того, суеверный, слушал прелата с трепетом, и его речь казалась ему откровением свыше. Дон Беницио, как все священники, одушевленные ненавистью и гневом, говорил почти с вдохновенной силой. Иначе не мог бы кардинал в свое время так верить ему. И не расстался бы с ним, если бы вдохновенному секретарю не пришло в голову принять участие в розысках трупа Филиберты, закопанного в подземелье монастыря Святой Троицы.
По окончании беседы дон Беницио снял со стены распятие и потребовал от Мартелли поклясться на кресте, что он сохранит беседу в тайне и немедленно приступит к осуществлению плана. Мартелли дал требуемую клятву. После этого дон Беницио провел его в трапезную и предложил подкрепиться, прежде чем отправиться в обратный путь.
К вечеру Мартелли снова вышел на дорогу. Дон Беницио, знавший многих священников в Тироле, дал ему рекомендательные письма. Письмо открывало Мартелли двери всех приходских домов, где можно было вкусно поесть и спокойно выспаться.
Делая короткие переходы и останавливаясь у прелатов, Мартелли дошел до Трента, а оттуда пошел к графу Кастельнуово для окончательных переговоров. Антонио Кастельнуово согласился со всеми указаниями дона Беницио. Ему казалось нерыцарским делом умерщвлять женщину, но воспоминание о гибели Филиберты заслоняло благородные мысли и требовало мести. Он снабдил Мартелли деньгами.
После этого Мартелли направился в замок Тоблино.
Трое людей сговорились об убийстве Клавдии, ничего не подозревавшей и продолжавшей жить среди полей и гор, покрытых зеленой листвой, в которой распевали птицы.
Глава XV
Эти дни были днями напряженного ожидания для дона Беницио и графа Кастельнуово. Каждый раз, когда раздавался звон конских подков перед воротами монастыря, прелат бросался к выходу, чтобы посмотреть, не к нему ли прибыл вестник.
Прошла неделя. Мартелли добрался до замка Тоблино к вечеру. Дорога была пустынной. Тяжелые тучи на небе грозили каждую минуту пролиться дождем, а ветер подымал густую пыль. Озеро волновалось.
Мартелли обратился с просьбой о ночлеге в крестьянский дом, стоявший вблизи замка. Крестьяне не были удивлены печальным и усталым видом путника. Им не раз приходилось давать приют странникам, застигнутым ночью в дороге. Их только удивило, что путник был готов заплатить за ночлег. Присев к столу, он принялся за незатейливый ужин.
Крестьяне со свойственным им любопытством задали гостю несколько вопросов, на которые тот ответил с откровенностью и готовностью. Но старик хозяин снова заподозрил неладное, когда путник начал расспрашивать о Клавдии, о ее привычках и о том, можно ли где-нибудь раздобыть лодку. Бедные люди, не раз получавшие подачки от куртизанки, боготворили ее, хорошо ее знали, но не могли дать Мартелли точных сведений о ее жизни.
Хозяин отвел Мартелли в комнату, где стояла постель и грубая мебель, сделанная, по всей вероятности, много веков тому назад, самыми примитивными инструментами. Внизу остались сидеть за общим столом старик отец с длинной седой бородой и живыми, проницательными глазами, и сын — настоящая черноземная сила, крепкий и здоровый, из тех людей, которых не могут сокрушить ни работа, ни годы. По комнате, подобно тени, двигалась мать, сохранившая, несмотря на худобу, почти девичью энергию.
— Я вам говорю, — продолжал рассуждать старик, — подозрителен этот чужеземец. Накличет он на нас беду!
— Приходилось принимать и похуже его, — прервала старуха. — А этот хоть платит!
Упоминание о деньгах не слишком убедило старика.
— Нехорошо будет, если попадешь в какую-нибудь скверную историю из-за каких-то грошей, ответил он.
— Не беспокойся, отец, — возразил сын, — я буду караулить гостя. Опасаться нечего. Он не знает нас, и у него не может быть неприязни к нам. Но горе ему, если он попытается сделать зло! Горе ему, если у нас пропадет хоть единая овца или ягненок. Плохо будет ему, если завтра утром я не найду на месте всех овец, в особенности теперь, когда время подвигается к Пасхе. Я не пощажу его, если мы чего либо недосчитаемся в доме. Я нагоню его и убью!
Молодой крестьянин подчеркивал слова решительными жестами. Старик помолчал и сказал:
— Во всяком случае, спать надо чутко, Если кто услышит шум, пусть всех сейчас же будит.
Хозяева разошлись по комнатам и заснули. Спали они плохо, но ночь прошла спокойно. Никаких подозрительных шорохов они не слыхали, и только южный ветер завывал над окнами.
Утром оказалось, что овцы и ягнята целы. Крестьяне окончательно успокоились и благодушно встретили гостя, когда он спустился вниз. После завтрака гость ушел. Вся семья вышла проводить его, пожелав ему счастливого пути и благополучия.
День был тих, тепел и ясен. Ветер прогнал тучи, и небо далеко, до самого горизонта, было чисто. На сверкающей весенней синеве четко рисовались вершины гор. С полей неслись весенние запахи, песни пахарей, крики птиц, взлетавших с деревьев к небесам, и звуки пастушеской свирели, взывавшей стада. Дымовые трубы замка выпускали густые клубы дыма. Все окна были открыты, а вокруг башенок голуби гонялись друг за другом. Живая и мертвая природа улыбалась солнцу, и только один человек шел в это радостное утро, охваченный мыслью о мщении и смерти. Мартелли, неузнаваемый под приставной бородой, брел по дороге. Он прошел мимо замка, кинул беглый взор на поля и направился к берегу озера. Там он остановился у грубо сколоченной хибарки, перед которой была привязана лодка.
Мартелли постучался в дверь, но никто не ответил. Лодочника не было дома. Вероятно, он ушел в лес рубить дрова. Мартелли стал терпеливо ждать его возвращения.
Около полудня высокий волосатый человек дикого вида появился перед дверью. Он был вооружен большими вилами. Грубым голосом он спросил Мартелли:
— Кто ты такой?
Дикарь поднял вилы и готов был нанести удар незнакомцу. Мартелли вежливо ответил:
— Я путник.
— Что тебе нужно?
— Положи вилы, и я скажу.
— Здесь дом лодочника. Я перевожу дрова на тот берег озера. У меня нет ничего…
— Извини меня, добрый человек, — прервал Мартелли. — Я еще ничего у тебя не просил. Но если ты хочешь оказать мне услугу, я отблагодарю тебя. Если затем…
При упоминании о благодарности лодочник сразу смягчился.
— Пожалуйста, говори, что тебе нужно. Не смею пригласить тебя в мою убогую хижину.
— Не беспокойся, добрый человек.
Лодочник открыл дверь хижины и оба вошли.
Хижина была выстроена из камня и глины. Посреди стоял очаг. В одном из углов видна была простая постель, а на полу разбросаны разные рыболовные снасти, весла, веревки; кусок паруса покрывал противоположную дверь. Рядом с дверью в стену был глубоко загнан топор, и вид его произвел впечатление на Мартелли. По сторонам висели поблекшие изображения святых.
Мартелли быстрым взглядом окинул комнату. Обстановка свидетельствовала об одинокой беспорядочной жизни лодочника.
Маргелли подвинулся ближе к хозяину и глядя, прямо ему в глаза сказал:
— У меня к тебе просьба.
На лице лодочника изобразился вопрос. Смутные опасения забродили в голове. В те дни еще живы были рассказы о колдунах и ведунах, и каждый мало-мальски подозрительный человек мог легко быть принят за опасного чародея. А это могло повести к пытке и костру. Мартелли не заметил беспокойства лодочника и продолжал:
— Ничего особенного не собираюсь просить у тебя… Но выслушай меня, добрый человек. Можешь ли ты одолжить мне лодку на один вечер? Мне она нужна будет всего на несколько часов. Только для того, чтобы доплыть до середины озера и обратно.
— Я могу поехать с тобою, — предложил лодочник.
— Этого не требуется. Лучше скажи, сколько ты за это хочешь.
— О плате не беспокойся. Заплатить успеешь. Может быть, хочешь чего-нибудь съесть? Сейчас как раз полдень.
Оба принялись за еду. Хлеб черный и черствый, первобытная смесь муки и отрубей. В течение нескольких минут ничего не было слышно в хижине, кроме чавканья двух едоков. Затем лодочник, поборов робость, обратился к пришельцу с вопросом.
— Зачем тебе нужна лодка?
Вопрос не смутил Мартелли. Он не отличался большой находчивостью, но в тот момент злой дух осенил его и подсказал довольно ловкую ложь.
— Видишь ли, друг мой. То, что я тебе расскажу, похоже на сказку, и покажется тебе странным. Но разве мало странных вещей случается на свете?
Философское вступление дало возможность Мартелли придумать конец.
— Много лет тому назад, лет, вероятно, четырнадцать, если память меня не обманывает, мою семью постигло большое горе. В этом озере утонул мой брат, которому в то время было четырнадцать лет. Он ехал в лодке с несколькими товарищами, упал в воду и пошел ко дну.
Лодочник провел рукою по лбу. Нечто вроде этого он однажды уже слышал. Интерес его и любопытство возросли.
— Не стану рассказывать о горе, которое испытала моя семья. Мне было в то время восемнадцать лет. До сих пор воспоминание об этом живо у меня в памяти. И вот в последнюю годовщину гибели брата со мною случилось нечто, что сильно удивит тебя, если ты верующий человек.
