Йожо Нижнанский - Кровавая графиня
Но взор ее безуспешно обводил просторный зал, освещенный множеством свечей и факелов. Его уже не было. Уж не зрение ли ее обмануло минуту назад? Может, перед нею был призрак, сотворенный истосковавшейся и растревоженной ее душой?..
Эржика Приборская слушала исповедь чахтицкой госпожи с неослабевающим волнением. Сочувствие к ее несбывшейся мечте сжимало сердце, она понапрасну искала слова утешения.
Годы супружества Алжбеты Батори были годами тяжкого рабства. Что касалось каждодневности жизни, ее жизнь во всем походила на жизнь Уршулы Канижаи. В то время как ее муж в Прешпорке занимался земскими делами или воевал с турками, она, как настоящая отшельница, выращивала птицу, хлопотала по хозяйству. В тяжелых, грязью заляпанных башмаках ездила с хутора на хутор, чтобы приглядеть за всем, поторопить работников, учить подданных послушанию, воспитывала детей, писала мужу письма со словами предписанной любви, тоски и супружеской нежности, а когда он возвращался, встречала его с распростертыми объятиями и с поддельными словами радости.
И как бывало, когда она впервые переступила порог чахтицкого замка, она находила облегчение в злобе: испытывая страдания, она хотела видеть страдающими и других. Оттого сделалась безжалостной по отношению к прислуге, гайдукам, всем своим подданным. Чужие слезы и страдания лили бальзам на ее раны. Она не выносила радостного смеха, и чужие слезы вызывали в ней одну лишь ярость.
Это признание Алжбеты Батори заставило затрепетать Эржику Приборскую — таким холодом и ненавистью от него повеяло.
— Но ты, милая моя Эржика, никогда не бойся меня, я тебе всегда желала счастья от всего сердца, — сказала графиня.
И, обратив к ней лицо, на котором нежность снова сменила злобу и ненависть, ласково заключила ее в объятия.
— Я люблю тебя. Ты мне очень дорога.
У Эржики не раз готов был сорваться с языка вопрос: почему? Но выговорить его, даже в эту минуту, она не осмелилась. Она думала о дочери Алжбеты Батори, о тайном ее ребенке, у которого такой загадочный отец, которого никто не знает.
Она спросила боязливо, как эту девушку зовут, где живет незнакомка. А может, она, Эржика, ее когда-нибудь видела?
— Зовут ее так же, как и тебя. Имя ее Эржа, Эржика, живет она в Врбовом, и ты ее хорошо знаешь…
Эржика недоуменно уставилась на чахтицкую госпожу. Она напрягала память, перебирала всех девушек в Врбовом и попыталась угадать среди них тайную дочь Алжбеты Батори.
Чахтицкая госпожа держала ее в объятиях и с ласковой улыбкой смотрела в ее удивленное лицо. Она прижала девушку еще крепче к сердцу, зашептала:
— Ты моя глупая, глупенькая Эржика…
Рожа в окнеПоследние события окончательно вывели из равновесия пастора Яна Поницена. Ночное посещение человека, находившегося под сенью виселицы, кровавая весть из замка, лицо Фицко и его возмутительный набег на приход, разбойник, мчавшийся по городу, — все эти события лишили его покоя. Но более всего возмущало воспоминание о наглом поведении Фицко и изуродованном теле Илоны Гарцай, лежавшем уже в мертвецкой.
Ранним утром после богослужения он надумал было наведаться к чахтицкой госпоже, потом решил повременить, пока не успокоится. Он обдумывал слова, которыми будет клеймить гнусное поведение Фицко и, главное, призывать графиню к ответу за гибель молодой девушки.
Уже совсем смерклось, когда он снял с вешалки плащ и тяжелую трость, верного своего поводыря, и степенно зашагал к замку.
Чахтицкая госпожа приняла его в праздничной зале, сидя в кресле, напоминавшем трон, окруженная целой галереей портретов рода Надашди и Батори.
Ян Поницен почтительно поклонился. Графиня ласково улыбнулась и предложила ему сесть. Он опустился на низкий табурет, и ему представилось, что он оказался у подножья трона.
— Рада возможности побеседовать с вами, господин пастор, — сказала она деловым тоном. — Мне хотелось бы, чтобы между мною и вами, между церковью и замком царило согласие. И нелишне затронуть такие вещи, которые, на мой взгляд, сие согласие несколько нарушили.
— Не по моей вине, ваша светлость, — достойно отозвался священник. — Именно это и стало причиной моего прихода к вам. Служитель ваш Фицко прошлой ночью вел себя по отношению ко мне и к чести заведения, мною представляемого, в высшей степени предосудительно.
— Прошу вас, пастор, расскажите все до мельчайших подробностей. Уверяю вас, что Фицко, если он виновен, не минует наказания.
Взволнованный воспоминанием о ночных событиях, священник принялся рассказывать.
Госпожа слушала его с интересом, а когда он замолчал, произнесла чрезвычайно ласково:
— Вполне понимаю ваше возмущение и согласна с тем, что мой слуга вел себя недостойно.
Графиня затрясла колокольчиком, лежавшим на столике у кресла, и в дверях тотчас появилась Анна Дарабул.
— Привести Фицко! — строго приказала она. А когда Анна скрылась за дверью, продолжала: — А что касается Илоны Гарцай, устройте ей самые пышные похороны, а в речи у гроба я бы порекомендовала осторожно заметить, что ее погубило собственное непослушание. Возможно, я слишком поддалась справедливому гневу и наказала ее строже, чем она могла вынести. Если я провинилась, я хочу искупить это. Поскольку Илона была сиротой и не имела родственников, я сделаю денежный взнос в пользу чахтицкой евангелической церкви. Эту сумму завтра вам принесет мой гонец одновременно с вознаграждением за достойные похороны девушки.
Анна привела Фицко, который смерил священника полным ненависти взглядом. Однако при виде лица госпожи он ощутил немалый страх и тревогу.
Алжбета Батори проговорила безжалостно, размеренно, словно желая придать своим словам особый вес:
— Негодяй! За безобразное, достойное кары поведение, на которое его преподобие справедливо жалуется, ты отсидишь трое суток в подземелье на одном хлебе и воде. А когда на третий день дверь темницы откроется, получишь двадцать пять палочных ударов и столько же в полдень и вечером — и именно по пяткам ног, которыми ты столь неучтиво перешагнул порог прихода.
Фицко, выпучив глаза, уставился на свою владычицу.
Такое, стало быть, оно, вознаграждение за верную службу?!
Строгий, ледяной голос госпожи и ее твердый взгляд рассеяли все его сомнения.
— Отвести его сию же минуту в темницу!
Анна поспешила вывести горбуна, таща его на себе — так он был сокрушен приговором.
Священник же не переставал удивляться тому, что гордая владычица сразу заговорила о необходимости согласия между ними и устраняет все, что могло бы этому согласию помешать. Строгий приговор ее не давал ему покоя: он знал, что Фицко, преданнейшего своего слугу, она до сих пор ни разу не наказывала.
— Надеюсь, — отозвалась Алжбета Батори, надменно выпрямляясь в кресле, — что вы полностью удовлетворены?
Священник хотел было сказать, что вовсе не настаивает на исполнении наказания, но графиня не дала ему раскрыть рта.
— Что же касается будущего, — продолжала она ровным голосом, — я требую, чтобы вы никоим образом не вмешивались в мои дела, равно как и я никогда не стану вмешиваться в ваши. В противном случае ни о каком согласии речи быть не может, а уж за последствия отвечать придется лично вам.
Нотки, прозвеневшие в ее голосе, поразили его. Не осталось и следа той приветливости, с какой она его встретила. Но что ему грозит? Он же не подданный графини и от нее совсем не зависит! Пусть он и получает от чахтицких господ ежегодно сорок мериц ржи, десять ведер вина и восемь золотых. Это вовсе не подношения, а аренда за часть приходских участков, которые используют владыки замка. Неужто она лишит его этого дохода? Он хотел было задать ей несколько вопросов, узнать, о чем, собственно, идет речь, но она встала и всем своим видом дала понять, что считает разговор оконченным. Потом протянула ему руку.
Он холодно пожал ее, поклонился и вышел.
Это завершение разговора — уж не предвестник ли оно открытой вражды между замком и приходом? — промелькнуло в голове. Он решил про себя, что завтра не примет господского подношения, а тело Илоны Гарцай предаст земле без всякой пышности и надгробных речей. Ибо вряд ли удержится от гневных слов в адрес чахтицкой госпожи.
Как только за ним закрылась дверь, вошла Илона и сообщила, что Эржика Приборская, которую графиня из страха перед разбойниками задержала в замке, а в Врбовое послала гонца — успокоить родителей, лежит в своей комнате и плачет.
— Почему?
Ответа она не получила, да и не потребовала его. Должно быть, Эржика разгадала ее тайну…
Проходя мимо пристройки для челяди, Ян Поницен заглянул невзначай в одно из окон. Картина, которая представилась его глазам, ошеломила его, словно он увидел перед собой призрак: из окна на него щерилась кривая рожа…
