Йожо Нижнанский - Кровавая графиня
Незнакомец, который будто с неба упал на берег Вага, безудержно засмеялся, заметив ее девичий страх. Этот смех вызвал в девушке бурный отклик. Ее стало бросать то в жар, то в холод. Но в этой сумятице чувств самым определенным оставался страх, который возрастал по мере того, как мужчина приближался к ней.
— Прекрасная вилла, — проговорил он, — справа и слева — густой лес, броситься ты можешь только в мои объятия или в волны Вага!
Все произошло в считанные минуты. Охваченная ужасом, она выбрала волны Вага. И уж было собралась прыгнуть в реку, когда незнакомец, молниеносно подскочив, обвил ее своими руками.
Между ними завязалась упорная борьба.
Она пыталась всеми силами высвободиться из крепких объятий. Но спустя минуту руки у нее ослабели. Они боролись уже лежа в траве. Она пинала его, била и яростно царапала.
А он смеялся и говорил. Изысканным, рыцарским языком.
— От вас я и удары принимаю с наслаждением, избранница сердца моего!
— Я буду благодарен вам, если вы оросите острие кинжала моей кровью!
— Разрешите представиться: я тот, кто в бессонные ночи пробирается под окна чахтицкого замка и шепчет ваше имя: Алжбета, прекрасная Алжбета!
— Я люблю вас, люблю, и лишь лобзания ваших уст успокоят мои муки!
— Преследуемый заклятием любви, я, словно грабитель, месяцами подстерегаю вас. Наконец вы здесь, и я сжимаю вас в объятиях. Нет силы в мире, которая вырвала бы вас из этих объятий!
Слова его одурманивали ее и лишали сил больше, чем сами объятия, а его губы обжигали сильнее солнечных лучей.
Жгучее, неведомое наслаждение пожирало все ее тело. Сладкий дурман сковал ее, от его поцелуев она защищалась все более вяло, смирясь со своим поражением.
Он осилил ее. Она стала слабо сопротивлявшейся игрушкой его бурной страсти. Он долго держал ее в плену своих объятий, пока она не потеряла всякую способность к противодействию. А когда поздней, словно сладкая музыка, до нее донесся шепот «до свидания, до свидания» и глухой удалявшийся топот копыт, ей захотелось протянуть руку, упросить его не уходить, остаться с ней навсегда. Но, сморенная дивной усталостью, она не в силах была ни шевельнуться, ни заговорить.
Когда она очнулась от дурмана в полегшей, помятой траве, небо уже заалело сумерками, а потемневший лес огласился предвечерними песнями.
Охваченная невыразимой печалью, мучительными предчувствиями, она, словно безумная, вскочила на коня и поскакала бешеным галопом домой, в Чахтицы.
Несясь прямиком через рощи и объезжая стороной деревни и хутора, она дрожала от страха, не выскочит ли вдруг из зарослей ее незнакомец. На пустынных дорогах она напрягала зрение: не мчится ли навстречу в густеющем сумраке его огромная, словно отлитая из металла фигура, чтобы вновь заключить ее в объятия.
И она знала, что он мог бы сделать это, не встречая с ее стороны сопротивления. Живо представляя его, она уже не находила в нем ничего ужасного, отпугивающего. Более того, она поймала себя на том, что все сильней мечтает встретиться с ним снова…
Во дворе замка силы ее оставили. Она упала с коня — волосы ее были спутаны, платье разорвано. Ее на руках отнесли в спальню.
Несколько недель она бредила в горячке.
Доктора, фельдшеры, знахари, травники чередовались у ее постели. Испуганная Уршула Надашди послала гонца за матерью. Та немедленно примчалась, но дочь лишь изредка узнавала ее сквозь белый туман, в который была погружена.
А когда поправилась — ее словно подменили. Без малейшего сопротивления исполняла все желания Уршулы Канижаи, и та писала матери своей подопечной восторженные письма. От ее упрямства не осталось и следа. Вечно задумчивая, погруженная в себя, она напоминала сомнамбулу. Когда во время коротких пиршеств замок оглашался веселым шумом, который Алжбет некогда так любила, она пряталась в своей комнате и наблюдала за происходящим лишь Сквозь зарешеченное окно. Она, собственно, ждала одного: не мелькнет ли вдруг в толпе незнакомец, не засияет ли там его огненный взор. В лунные ночи она долго простаивала у окна, всматриваясь в таинственную глубину аллей. Она часто просыпалась, и тени деревьев, падавшие на стену, напоминали его силуэт. Во время прогулок она постоянно оглядывалась, искала его глазами. Месяц за месяцем проходили в постоянных мечтах, в надежде, что он вернется. Алжбета сразу же бросилась бы в его объятия. Близился срок свадьбы. И жених скоро должен был вернуться из Вены, где он учился.
Тогда Алжбета Батори упросила Уршулу отправить ее к родителям, дабы проститься с ними и с воспоминаниями детства и девичества. Госпожа Канижаи к тому времени успела привязаться к ней и потому с материнской заботой снарядила ее в путь. И Алжбета поехала домой в сопровождении одной из крепостных, чахтицких подданных. Тут и кроется тайна ее жизни, о которой знала лишь ее мать и еще два человека в Венгрии: чахтицкая подданная и ее муж. Ибо поехала она домой, чтобы родить… Анна Батори, услышав откровенную исповедь дочки, пришла в отчаяние. Она боялась огласки, разговоров, отмены обручения и прочих неприятных последствий. Но головы не потеряла. В полной тайне она отвезла дочь в один из самых отдаленных замков Батори в Семиградье[30], объявила, что дочь захворала заразной болезнью, и сама ухаживала за ней вместе с чахтицкой подданной и повивальной бабкой, причем обе поклялись никогда не выдавать, какого рода эта болезнь.
Алжбета разрешилась девочкой. Мать ее, богато вознаградив крепостную, отдала ей новорожденную на попечение, и та отнеслась к ней как к собственному ребенку. Алжбета просила, чтобы ей позволили хотя бы изредка издали видеть свое дитя, но мать настаивала, чтобы ребенок находился как можно дальше от дочери. Поэтому-то и задумала она переселить крепостную и ее мужа в Семиградье, и только настойчивые слезные мольбы дочери помешали этому. Богатое вознаграждение получила и повивальная бабка, которую Анна Батори распорядилась вывезти в румынские княжества и связала клятвой никогда уже в Венгрию не возвращаться.
Из семиградского поместья мать с дочерью отправились прямо на свадьбу в замок Надашди во Вранове, который был избран для торжеств. То был самый горький день в жизни Алжбеты.
В атмосфере радостного и праздничного настроения, царившей во Вранове, Алжбета двигалась словно в нереальном, фантастическом сне. Можно ли было представить, что она станет женой человека, которого лишь за минуту до этого впервые увидела и которого не любила!
И снова в толпе свадебных гостей она искала глазами его, незнакомца, отца своей дочери, единственного мужчину, которого любила. Даже стоя у аналоя, не переставала надеяться, что он вдруг появится и женится на ней.
Но чуда не произошло. Никто так и не спросил, угодно ли ей стать женой Ференца Надашди, впоследствии знаменитого воина, чьи заслуги перед родиной множились с каждым днем, но который так и не смог завоевать ее сердца. И ее душе сохранялся образ незнакомца, о котором она долго-долго мечтала, хотя уже давно потеряла надежду на встречу.
И все же однажды она увидала его. Случилось это вскоре по истечении первого года супружества, когда муж пригласил ее в Прешпорок на земский бал.
На подобных балах собирался цвет страны. И Алжбету не оставляла уверенность, что ее незнакомец там объявится.
Неделями она готовилась к балу, как будто это была свадьба, на которой ей предстояло выступать в роли подруги невесты. Самые знаменитые венские портнихи шили бальное платье, она принимала ванны из пахучих трав, чтобы ослепить своей красой незнакомца. Графиня пила колдовские любовные напитки, заговоренные знаменитыми ведуньями, а в полночь произносила чародейские заклинания, дабы присушить потерянного милого.
Бал разочаровал ее. Он был не таким, как иные земские празднества, о которых она знала по рассказам. Из страха перед турецкими отрядами, дерзко налетавшими с юга, перед множеством грабителей, которыми кишели леса, прибыли лишь господа из прешпорской и нитранской столиц и те, кто проводил зиму в Прешпорке. Всеми участниками владело тягостное настроение.
Супруг Алжбеты Батори пришел в восторг, когда увидел свою жену в бальном наряде. И хотя язык его в суровых военных условиях отвык от любезностей, он засыпал ее комплиментами. Она была самой восхитительной дамой, ее постоянно окружала толпа поклонников. Но вот странность! Едва графиня переступила порог танцевального зала, как вдруг застыла на месте, будто каменная.
Среди танцующих Алжбета сразу заметила незнакомца. Она узнала его лицо, которое в тот майский день навсегда отпечаталось в ее памяти. Она протянула к нему руки, как он тогда на берегу Вага протянул их к ней, выкрикнула что-то, как тогда, когда увидела его впервые. И, смертельно побледнев, упала, словно сраженная молнией. Очнулась графиня в боковой комнате, на диване. Заботливый супруг, склонившись над ней, освежал ее лоб прохладными духами. Она быстро встала, улыбаясь, стала убеждать всех, что это был лишь легкий обморок после утомительной дороги из Чахтиц, и, повиснув на руке у мужа, вернулась в танцевальный зал. Она собрала все силы, чтобы не выказать волнения при встрече с незнакомцем.
