Эдвард Резерфорд - Нью-Йорк
Примерно через полчаса, когда мы прошли излучину, он обратился ко мне:
– Помнишь индейских ребятишек, которых ты спас?
– Да, Босс, – ответил я.
– Ну так их мать умерла. Лихорадка.
Я не сильно беспокоился за мать, но спасти детей старался что было мочи, а потому спросил, живы ли они и здоровы.
– Да, – ответил он, – дети живы.
– Это славно, Босс, – сказал я.
Вечером мы разбили лагерь и сели есть у костра: Босс, я и четверо гребцов. Босс всегда был добр с людьми. Его уважали, но он умел посидеть с ними и переброситься шуткой. И даже если думал о чем-то другом, всегда уделял внимание своим работникам.
Босс принес хорошей еды и бочонок пива. Когда мы все съели и чуток охмелели, общество развеселилось, и надо мной стали подшучивать из-за женщин, которые якобы у меня были, а после разговор перешел на женщин вообще. Один человек со смехом признался, что боится Госпожи.
– Не хотел бы я ее рассердить, Босс, – сказал он.
А я, благо знал, что Босс и Госпожа были на ножах, подумал, что лучше бы он этого не говорил. И еще я заметил тень, пробежавшую по лицу Босса. Но тот лишь улыбнулся и произнес:
– Я предпочитаю вообще не сердить женщин.
На том и сошлись. Но вскоре он сказал:
– Ну что ж, по мне, так самое время на боковую.
И не прошло много времени, как все задремали, и я тоже лег.
Но Босс не спал. Он сидел у огня и в крайней задумчивости взирал на реку. Я помалкивал, так как решил, что он размышляет о грубых словах, которые бросил Госпоже.
Он просидел долго. Костер догорал. Над рекой стояли яркие звезды, но пробегали и тучки; чуть погодя задул ветерок и начал шуршать в деревьях – еле слышно, подобно шепоту. Шорох был мирный, как колыбельная. Прислушиваясь к нему, я начал засыпать. Но Босс не собирался ложиться.
И постепенно до меня дошло, что неплохо будет отвлечь его от дум – авось, заснет, а потому сказал:
– Прислушайтесь к ветру, Босс.
– О, да ты не спишь?
– Авось, это поможет вам заснуть, Босс.
– Может быть, Квош, – ответил он.
– Приятнейший ветерок, Босс, – продолжил я. – Он похож на голос в соснах. Вы разберете, если прислушаетесь.
Ну и он ничего не сказал. Но чуть позднее я увидел, как он опустил голову – может, и правда слушал. Какое-то время Босс не шевелился, и я решил, что он уснул. Но он затем медленно встал и глянул на меня. А я притворился, что дрыхну.
Тогда он отошел и побрел во тьме вдоль реки.
Я пролежал долго, дожидаясь его возвращения, но он не приходил. И понемногу я начал беспокоиться, не стряслось ли беды. В лесах было полно медведей, хотя Босс, надо думать, закричал бы, если бы на него напал зверь. Но затем, когда он так и не появился, я встал и пошел за ним по берегу. Я двигался очень осторожно, не издавая ни звука. Но Босса нигде не было видно. Я не хотел его звать и просто шел дальше. И одолел с полмили, когда увидел его.
Босс сидел под звездами у воды на маленьком пятачке земли, поросшем травой. Он сгорбился, подтянул колени и поник плечами. И всхлипывал. Он сотрясался всем телом и чуть не задыхался. Я никогда не видел, чтобы мужчина так плакал. И я боялся подойти, но и бросать его здесь не хотел. Поэтому я остался там, где стоял, а он все рыдал, как будто у него разрывалось сердце. Я пробыл там долго, и ветер усилился, но Босс ничего не замечал. А потом ветер стих, и под звездным небом воцарилась великая тишь. И Босс немного успокоился. А я улизнул, не желая, чтобы он меня застукал.
Вернувшись к костру, я попытался заснуть, но не сумел и прислушивался, не зазвучат ли его шаги. Босс вернулся перед самым рассветом.
Шли дни, и мы плыли по этой самой великой реке Гудзон, пока не достигли больших поселений могауков с деревянными домами и частоколами. И Босс купил там целую кучу мехов. А когда мы вернулись и я прибежал к Наоми, та наградила меня лукавой улыбкой. Потом сказала, что ждет ребенка, и я возликовал. А после мне пришло в голову, что если родится мальчик, то я назову его Гудзоном в честь недавнего путешествия.
Но Наоми сообщила еще, что Госпожа и мисс Клара все утро ругались и мисс Клара опрометью выскочила из дому.
– Госпожа сильно не в духе, – сказала Наоми.
Я подошел к парадной двери, собравшись последовать за Боссом в дом. Дверь осталась открытой, и мне было слышно, как Босс говорил Госпоже о купленных у могауков шкурках, но та молчала.
– Где Клара? – спросил он.
– Ушла, – отозвалась Госпожа и, помедлив, добавила: – Полагаю, ты побывал и у своих друзей-индейцев.
– Был, но недолго. У них не было мехов. – (Госпожа не ответила.) – Да, кстати, – сказал он. – Бледное Перо умерла.
Теперь выходило, что я подслушивал под дверью. Я уже собрался уйти от греха подальше, но тут услышал голос Госпожи.
– А мне какое дело? – осведомилась она. – Одной вонючей индианкой больше, одной меньше – какая разница?
Босс помолчал после этих слов, а когда заговорил, его голос был тих.
– Ты жестока, – сказал он. – Ее мать была лучше тебя.
Я услыхал его шаги и быстро убрался.
И после этого мне показалось, что в их отношениях появился холод, словно что-то умерло.
Впоследствии я часто думал об этих словах и в итоге решил, что понял их смысл. Но мне не было до этого особого дела. У меня появилась собственная семья.
Шли годы, и я постепенно осознал, насколько мне повезло жениться на Наоми. Она исправно служила Госпоже и выполняла всю домашнюю работу даже будучи на сносях, но никогда не жаловалась. Я понимал, какое это бремя, и помогал ей, чем мог. К исходу дня у нее всегда находилась для меня улыбка. Мы делились друг с другом всем, и с годами между нами установилась такая любовь, что я не мыслил себе жизни без Наоми.
Мой крошка Гудзон был самым жизнерадостным малюткой на свете. Я был счастлив играть с ним, а иногда к нам присоединялся и Босс. Мне кажется, что Гудзон какое-то время считал его дедом или кем-то вроде того. Когда ему исполнилось два года, Наоми родила девочку, но та оказалась слабенькой и умерла. Однако через пару лет появилась еще одна, и мы нарекли ее Мартой. Она была луноликая, как мать, а когда подросла, я угадал в ней и материнскую натуру.
Глядь, а Гудзону уже исполнилось пять. Он носился как оглашенный. Босс говорил, что ему его не догнать. А Наоми сказала, что Гудзон как две капли воды похож на меня. Я сажал его на плечи и брал с собой в город, когда бывал на посылках. Но если выдавалось время, всегда ходил с ним к реке, потому что ему нравились корабли. А в полный восторг он приходил, когда на них ставили паруса, которые громко хлопали на ветру.
Однажды к нам пришел мистер Мастер. Он спросил у Гудзона, чем ему хочется заниматься, а тот выпалил, что желает стать моряком.
– Ха! – сказал мистер Мастер Боссу. – Может, ему на меня потрудиться?
И Босс рассмеялся. Но я подумал о рабах, которых мистер Мастер переправлял в Нью-Йорк, и не захотел, чтобы мой сын плавал на таком корабле.
Что касалось Марты, она была нежнейшим созданием. Всегда кидалась на шею, стоило мне вернуться после отлучки, и липла ко мне, и говорила, что не отпустит, пока я не расскажу сказку. А я не знал сказок, и приходилось сочинять. И вот уже скоро я рассказывал ей о великом охотнике по имени Гудзон, который жил на реке с таким же названием, был вольным, и у него была любящая и умная сестра Марта. В той глуши водилось много диких зверей, и это приводило к захватывающим приключениям.
За это время Босс подыскал для мисс Клары хорошего мужа. По-моему, они с Госпожой были рады выдворить ее из дома. Босс снова весьма порадовал Госпожу тем, что нашел добропорядочную голландскую семью, и молодых поженил пастор в голландской церкви, как было и с братом мисс Клары Яном. Ее муж жил не в городе, а на Лонг-Айленде, и видели мы ее редко. Но Госпожа время от времени гостила у дочери, и, судя по всему, их распри после замужества Клары прекратились.
Что до Босса, то они с Госпожой жили без ссор, но как бы каждый отдельно.
Босс очень сдружился с мистером Мастером. Мистер Мастер был из тех людей, над которыми время не властно. Он почти не изменился, и лишь добавилась пара морщин, а так он остался прежним – узкое лицо, копна соломенных волос, суровые голубые глаза и жилистое тело. Он отличался обходительными манерами и вечно был чем-то занят. При каждом визите он говорил: «Добрый день, Квош», а уходя – «Хороший ты парень, Квош» – и быстро оглядывал своими небесными глазами. Порой он заявлял Боссу: «Квош-то мне точно друг. Верно, Квош?» И я отвечал ему: «Да, сэр».
В те годы английские губернаторы, хотевшие удержать на своей стороне зажиточные голландские семейства и получить выгоду от этой дружбы, выделяли им огромные земельные наделы. Преуспевали и английские купцы. А мистер Мастер горел желанием разжиться через Босса землей, ибо в Англии, как он утверждал, не бывать тебе джентльменом без солидного участка. И важные птицы вроде мингера Филипса и ван Кортландта, владевшие многими землями на севере города, спешили поскорее заделаться джентльменами. А их женщины заводили пышные прически и облачались в изящные платья, которые поджимали живот и выставляли груди.
