Каирская трилогия (ЛП) - Махфуз Нагиб

Приблизившись к воротам особняка, он увидел привратника, повара и водителя, которые сидели на скамейке вблизи ворот, как делали обычно по вечерам. Когда Камаль подошёл к ним, привратник встал и сказал: «Хусейн-бек ждёт вас в беседке», и он вошёл, приветствуемый смесью запахов душистого жасмина, гвоздик и роз, что росли в горшках по обе стороны лестницы, ведущей на большую веранду, которую он видел слева от ворот. Затем он свернул направо, на боковую тропинку между домом и стеной, прошёл по ней до верхней части сада, откуда виднелось заднее крыльцо дома.

Нелегко было для его трепетно бьющегося сердца пройти по этому святилищу. Едва его нога ступила туда, где ходили до того её ножки, как он с трудом смог продолжить свой путь вперёд из-за величия этого места. Ему бы хотелось протянуть руку к стене дома, чтобы получить его благословение, как он делал это в гробнице Хусейна, прежде чем узнал, что это всего-навсего символ, и ничего больше. Интересно, в какой части особняка сейчас резвится его любимая? И что ему делать, если она бросит на него свой очаровательный мимолётный взгляд? О, если бы он нашёл её в беседке! Это вознаградило бы его глаза за долгое терпение, тоску и бессонницу!!

Он окинул взором весь сад, даже его заднюю стену, за которой виднелась пустыня. Солнце уже клонилось в сторону улицы, осветив верхушки деревьев в саду, пальмы, ветви жасмина, покрывающие забор со всех сторон, а также круглые, квадратные и прочие цветы, разделённые каменной мозаикой надвое. Камаль прошёл по центральной тропинке, что вела к беседке, находившейся посреди сада, и издали заметил, что в ней на плетёных стульях вокруг круглого деревянного стола уже сидят Хусейн Шаддад и его гости: Хасан Салим и Исмаил Латиф. На столе были расставлены стаканы рядом с кувшином с водой. Он услышал приветственный возглас Хусейна, возвестивший о том, что они заметили его прибытие. Они тут же поднялись ему навстречу, и он обнял каждого из них после долгой летней разлуки.

— Хвала Аллаху за ваше благополучное возвращение!

— Мы так скучали по тебе!

— Какие же у вас загорелые лица! Теперь вас не отличишь от Исмаила!

— Зато ты на нашем фоне выглядишь как европеец.

— Ну ничего, скоро всё придёт в норму.

— Мы спрашивали себя, почему в Каире солнце не дарит нам загар? Кто рискнёт подставить себя под солнце здесь, за исключением того, кто не боится солнечного удара?!..

— Да в чём же, в конце концов, секрет такого загара?…

— Я помню, что мы нашли тому объяснение на своих уроках, кажется, по химии. Мы изучали солнце на различных уроках: по астрономии, химии, физике. И в каком же из них найти объяснение летнему загару?

— Этот вопрос уже поздно задавать, так как среднюю школу мы закончили!..

— Тогда расскажи нам, что нового в Каире?

— Нет, это вы мне должен рассказать о Рас аль-Барре, а Хасан и Исмаил расскажут мне затем об Александрии. Подождите. Для каждого времени свой рассказ…

Беседка была не более чем круглым деревянным тентом, что стоял на больших колоннах. Её песчаный пол был обставлен горшками с розами, а из мебели был только деревянный стол и плетёные стулья. Они выглядели счастливыми и довольными этой встречей, ведь лето разлучило их всех, за исключением Хасана Салима и Исмаила Латифа, которые обычно проводили летние каникулы в Александрии. Они смеялись даже по самым незначительным поводам, а иногда им для этого хватало просто перекинуться взглядами, как бы оживляя воспоминания о комичных ситуациях в прошлом. Трое друзей были одеты в шёлковые рубашки и серые брюки. Один Камаль был одет в свинцово-серый лёгкий костюм, поскольку считал поездку в Аббасийю официальным визитом, в отличие от родного квартала, где он гулял, ограничившись пиджаком, надетом поверх джильбаба. Всё вокруг него обращалось к его сердцу и потрясало до глубины души. В этой беседке он получил послание от любви, а с этим садом она делилась своими секретами, а это — его друзья, которых он любил по-товарищески ещё потому, что они были частью его пути к любви. Всё обращалось к его сердцу с посланием любви. Но он спрашивал себя, когда же появится она?.. И может ли их встреча пройти, а его тоскующие глаза так и не увидят её? Ради компенсации он принялся глядеть на Хусейна Шаддада так долго, насколько позволяла ситуация. Он глядел на него не только как друг, ибо то, что он был братом его возлюбленной, придавало ему ещё больше очарования. Помимо любви Камаль питал к другу почтение, восхищение и преклонялся перед ним. У Хусейна были такие же большие чёрные глаза, как и у сестры, такой же высокий рост и изящное телосложение, прямые тёмные волосы. Он походил на неё и в своих жестах и в позах, которые отличались мягкостью и величественностью. За исключением его большого носа с горбинкой и белой кожи, которую сейчас покрывал летний загар, между ними не было никаких существенных отличий. Камаль, Хусейн и Исмаил получили на экзаменах в бакалавриат отличные оценки в том году, хотя первым двум было девятнадцать, а последнему уже двадцать три.

Они говорили об экзамене и о будущем. Первым эту тему затронул Исмаил Латиф. Когда он говорил, то вытягивал шею, словно чтобы сровняться, по крайней мере, с тремя товарищами, несмотря на невысокий рост и тщедушность. Но при том он отличался мускулистым сложением и крепостью. В остром насмешливом взгляде его узких глаз, в его резко заострённом носе, густых бровях и широком сильном рте таилось достаточно предупреждений для всякого, кто захочет на него напасть. Он сказал:

— В этом году мы получили сто баллов из ста. Раньше такого результата не было — по крайней мере, — что касается меня. Я должен уже быть на последнем курсе университета, как и Хасан, который поступил вместе со мной в школу имени Фуада Первого в один и тот же день и в один и тот же год. Отец иронично спросил меня, когда увидел мои оценки в списке тех, что прошли: «Посмотрим, даст ли Аллах мне долгую жизнь, чтобы я увидел, как ты получишь свой диплом?!»

Хусейн Шаддад заметил на это:

— Ты не настолько уж отстал, чтобы оправдать разочарование отца…

Исмаил насмешливо сказал:

— Ты прав. Провести два года на каждом курсе это не так уж и хорошо…

Затем, обращаясь к Хасана Салиму, он сказал:

— А ты, наверное, занят уже сейчас подготовкой к тому времени, как окончишь университет?

Хасан Салим учился на последнем курсе юридического университета, и он понял, что Исмаил Латиф призывает его заявить о том, какие у него цели после окончания учёбы. Но Хусейн Шаддад опередил его, отвечал на вопрос Исмаила Латифа:

— У него нет причин беспокоиться, он получит место в прокуратуре или в дипломатическом корпусе!

Хасан Салим прервал своё гордое молчание, и на его красивом тонком лице проступили приметы готовности к спору. Он с вызовом спросил:

— С чего бы это я должен тебе верить?!

Он гордился своими усилиями в учёбе и умом, и хотел, чтобы все это признавали. Никто и не оспаривал это, но никто также и не забывал, что он являлся сыном Салим-бека Сабри, судьи Верховного Суда. И именно благодаря отцу, а не своему уму и трудолюбию он выделялся среди всех. Хусейн Шаддад избегал всего, что могло бы разволновать друга, и сказал:

— Твоё превосходство и есть залог того успеха, что ты ищешь…

Но Исмаил Латиф не мог позволить ему наслаждаться похвалой Хусейна и отреагировал так:

— Есть ещё твой отец, а это, я полагаю, даже гораздо важнее, чем успех в учёбе..!

Однако сам Хасан воспринял его нападки с неожиданным пренебрежением: либо он устал бороться с Исмаилом, который не покидал его ни на день, пока они проводили вместе лето в Александрии, либо просто начал видеть в друге профессионального придиру, которого не исправить, если всегда принимать его слова всерьёз. Хотя дружеская связь между ними и не была лишена препирательств и споров, которые иногда доходили до возмущения, она не ослабевала. Хасан Салим, насмешливо глядя на Исмаила Латифа, спросил:

— А как закончились усилия твоих старателей?