Гарри Табачник - Последние хозяева Кремля
Зима 72-го года на Кавказе была необычайно снежной. В Баку на площади у оперного театра приземлялись вертолеты, грузившие продовольствие для отрезанных пургой районов. Наш поезд по пути в Тбилиси тоже стал. И, быть может, чувство изолированности способствовало откровенности. Я помню, молодой офицер-азербайджанец сказал: „У нас в республике есть все: нефть, хлопок, другие минералы. Мы можем жить самостоятельно”.
И в самом деле, почему какой-нибудь Мадагаскар или острова Зеленого мыса могут быть самостоятельными государствами-членами ООН, а шестимиллионный, богатый ресурсами Азербайджан должен получать приказы из Москвы?
Для тревоги был еще один повод. Для этого следует вернуться к тому, что произошло в конце второй мировой войны в Ялте.
В том феврале 1945 года, когда в Европе еще лежал снег, а там, где его уже не было, выступала топкая грязь, которую месили как отступающие немцы, так и наступающие союзники, когда ощущалось близкое окончание идущей уже шесть лет войны, в Крыму наступила весна и начали цвести олеандры, а знаменитую набережную, излюбленное место прогулок чеховской дамы с собачкой, в те дни заполнили отнюдь не чеховские персонажи. Носились джипы, повсюду было много военных, слышна была английская речь. Все это скопление людей было вызвано тем, что происходило в бывшем императорском дворце, окруженном тенистым парком.
Я подошел к нему в сумерках летнего дня. Двери того зала, посреди которого стоял большой круглый стол, были широко открыты. Но вход в него преграждала цепь, а на ней надпись: „В этом зале Ливадийского дворца происходила встреча глав правительств Соединенных Штатов, Великобритании и Советского Союза”. Флажки отмечали места, где сидели Рузвельт, Черчилль и Сталин.
В том самом зале, где когда-то гремела музыка праздничного бала в честь совпавшего с открытием дворца шестнадцатилетия дочери Николая Второго великой княжны Ольги, теперь перекраивалась карта мира и перед сталинской империей раскрывались ворота в Европу. Это и привело к возникновению коммунистических режимов в восточноевропейских странах. События осени 1989 года, когда там одного за другим сбрасывали коммунистических правителей, опять возвращали к Ялте. Ведь если речь шла об окончании холодной войны, истоки которой уходили к тому, что произошло весной 1945 года в Крыму, то надо было ликвидировать и последствия Ялты. Мальта должна была покончить с ними. Можно предполагать, что на средиземноморском острове обе стороны согласились отнести к странам, которым будет предоставлена возможность самостоятельно решать свою судьбу, и прибалтийские республики, поскольку оккупация их явилась результатом пакта о ненападении между Гитлером и Сталиным, секретный протокол к которому предусматривал „разграничение сфер влияния в Восточной Европе”.
Если восстановление независимости балтийских стран основам советской империи не угрожало, то выход из нее Азербайджана эти основы подрывал. Азербайджан ставил под вопрос правомерность не только сталинских приобретений, но и приобретений ленинских, а иными словами, само существование советского государства. Наследники Ленина в Кремле использовали все меры к тому, чтобы опять, как и он когда-то, сохранить Российскую империю.
В апреле 1920 года, когда Кремль еще признавал независимость Азербайджанской республики, Ленин подписывает секретный декрет о назначении будущего директора нефтяного управления Баку. Затем 11-й армии, во главе которой стоят Киров и Орджоникидзе, отдается приказ взять Баку. „Советская власть въезжает сюда на бронепоезде”. Спустя год в Москве выходит очередное издание ленинского труда „Империализм, как высшая и последняя стадия капитализма”, в предисловии к которому автор пишет, что, издавая впервые эту свою, по сути дела являющуюся обвинением империализма, книгу в 1916 году из-за цензуры вынужден был заменить ссылки на Российскую империю ссылками на Японию. Но в 1921 году ничто не могло помешать ему произвести перемены в тексте. Он этого не сделал, поскольку к тому времени сам взялся за создание своей империи и стремился удержать все, что мог, из того, что осталось от бывшей царской империи, на которую, как мы видим, его критика империализма не распространялась.
Действия в Азербайджане — один из примеров все той же последовательной непоследовательности нынешнего главного хозяина Кремля. Постоянное, типично ленинское маневрирование Горбачева, предполагающее тайное осуществление разработанных им планов, оставляет тайной и его истинные цели. Известны ли они ему, или он лишь реагирует на события, и прав Киссинджер, однажды сказавший, что „никто не знает, что такое перестройка, включая и самого Горбачева”? После последней встречи с ним с глазу на глаз академик Сахаров рассказывал, что Горбачев заверил его в том, что „будет твердо проводить ту линию, которую считает нужной, несмотря ни на какое давление”. Его возвращение через пять лет после начала программы реформ, которая должна была избавить страну от удушающего центрального планирования, к пятилетнему плану свидетельствовало об отсутствии твердой линии и в значительной степени подтверждало мнение бывшего американского государственного секретаря. Принятие пятилетнего плана служило неопровержимым доказательством провала первой пятилетки перестройки. По мнению партийцев-реформаторов, высказанному после самого „революционного” февральского пленума, сделанное им — это „несколько небольших шагов вперед”, практически не затронувших огромную армию партбюрократов, все еще сохраняющих за собой громадную власть. Это позволило М. Джиласу сделать вывод, что „в нынешнем виде перестройка успешной быть не может”.
„Идеологически” Горбачев по-прежнему опирался на некую амальгаму, в которой основное место отводилось псевдоромантике ленинских времен и совершенно не сочетающихся с ней требований диссидентов об установлении правового государства и солженицынских призывов к повышению роли Советов. Он продолжал, в основном, верить в ту советскую систему, которая привела его к власти, хотя и пытался приспособить ее к требованиям времени. Без коммунистической партии он ее себе не представлял. Для него по-прежнему анафемой звучали слова Плеханова, заметившего, что и для страны, и для партии было бы лучше, если бы она не брала власти в свои руки. Хотя в интервью американскому телевидению правая рука Горбачева, как его называют на Западе — либерал — А. Яковлев признал, что в прошлом советская пропаганда была лживой, убеждая людей в том, что плохое — это хорошее, и наоборот — это признание на идеологические основы партии все еще не распространялось. По-прежнему предлагается глядеть на мир через все те же ленинские очки, очищенные от наносной грязи сталинизма, которые, однако, от этого не перестают показывать действительность в искаженном виде. Туман ленинизма все еще мешает обращению к реальности. По-прежнему преобладает желание видеть мир таким, как предлагает теория, разум все еще никак не может одержать верх над фантазией. Разум спит, а „сон разума, как напоминает известный афоризм Гойи, „рождает чудовищ”. О том, что рационализму еще далеко до победы, свидетельствовал ответ студента в Высшей партийной школе, который на вопрос американского гостя, как и в былые времена, принялся доказывать, что по теории все было правильно, но вот исполнение подкачало. По мнению московского автора, „это сейчас наиболее распространенный работающий стереотип”. Ну как тут не вспомнить о стихотворной мудрости Андропова, утверждавшего, что „не власть портит людей, а люди портят власть”!
Но что думает народ о теории и практике коммунистов, дала представление прошедшая под лозунгом „Партию палачей собственного народа — на суд, а не в Советы!” демонстрация в декабре 1989 года в Новосибирске. А об отношении к партии в столице руководитель Московского партклуба И. Чубайс рассказывал: „На Пушкинской площади, когда спецназовская машина забирала демонстрантов „Демсоюза”, сначала, как обычно, скандировали: „Фашисты! Фашисты!А потом кто-то крикнул: „Они не фашисты, они — коммунисты!” И все стали в знак позора кричать: „Коммунисты! Коммунисты!”
Цель Горбачева — создать впечатление, что, избавляясь от представителей предыдущих поколений в руководстве, он тем самым избавляется от прошлого, с которым его поколение, дескать, ничего не имеет общего и за которое ответственности не несет, что возглавляемая им КПСС будет иной партией. Принявший новую платформу ЦК и в феврале 1990 года отказался последовать призыву Ельцина, (единственного проголосовавшего против платформы как раз потому, что она недостаточно порывает с прошлым), принести извинения народу за годы своего правления, как это было сделано чехословацкими коммунистами. Но и до открытия февральского пленума секретарь Межрегионального союза А. Мурашов, выступая на конференции партклубов, сказал, что „коммунистическая партия совершила столько преступлений, на ее совести столько человеческих жизней, что в глазах народа это не отмыть уже ничем, доверие к КПСС не восстановить уже никогда”.
