Шапи Казиев - Ахульго
Но время было упущено, и у Граббе не было ни сил, ни желания преследовать Шамиля. Объявив награду в сто червонцев за голову имама, Граббе на следующий день двинулся дальше, к Темир-Хан-Шуре.
Тем временем, узнав о случившемся, приверженцы Шамиля из Гимров тайно отправились на его поиски, надеясь помочь имаму. И некоторым это удалось.
В Шуре измотанному отряду был дан пятидневный отдых. Траскин устроил в честь победителей Ахульго торжественный обед, на который была приглашена и местная знать. Ханы не замедлили превознести воинские таланты Граббе, но между собой кляли его за близорукость, за то, что он удовлетворился обещаниями обществ вести себя смирно вместо того, чтобы настроить в горах крепостей и оградить ханские владения от вторжений мюридов. А в том, что таковые весьма возможны, пока жив Шамиль, ханы не сомневались.
Аванес, успевший несколько поправить свои дела, выставил от себя бочку вина. Когда же Граббе осведомился о Лизе, то оказалось, что она уже уехала в свое имение. Граббе это не удивило, странным было лишь то, что Лиза уехала не одна, а с ребенком, неизвестно откуда взявшимся.
Стараясь развлечь утомленного тяжелым походом и раздраженного неудачей Граббе, Траскин устроил и грандиозный бал. Граббе обещал не забыть его стараний, особенно когда будет делать представления о наградах, но предпочел увеселению чтение писем от супруги, которые ждали его в Шуре. Письма были трогательные, с приписками от детей и контурами их ладоней, приложенных на отдельных листах. Был тут даже рисунок Ахульго, на которое взбирался их батюшка с пистолетом и саблей в руках, а с горы ему грозил кинжалом Шамиль.
Даже в отсутствие Граббе бал удался на славу. Офицеры, огрубевшие за время похода, вынуждены были привести себя в порядок, а дамы чувствовали на себе особенно жаркие взоры мужчин, давно не видевших женщин. Танцам не было конца, от кавалеров не было отбоя, и дамы выбивались из сил, не смея отказать боевым офицерам. К утру они так устали, будто сами взбирались на Ахульго, о котором разгоряченные офицеры рассказывали им невообразимые ужасы. Более других хвалились своими, а чаще – чужими подвигами «фазаны»-волонтеры, которым посчастливилось уцелеть и которые теперь возвращались домой в ореоле кавказских героев.
Дождавшись подхода артиллерии, Граббе повел отряд во Внезапную, туда, откуда начинался поход. Идти он решил не через удобную Миатлинскую переправу, а через аул Чиркей, где была надежда захватить Шамиля. В том, что он может там скрываться, Биякай не уставал убеждать Пулло, у которого были свои виды на покорение Чиркея.
– Вы разве не помните, господин генерал, как на переговорах Шамиль требовал отправить сына в Чиркей, к Джамалу? – приводил аргументы Биякай.
– А теперь и сам туда направился.
– Скорее, он в Чечню уйдет, – сомневался Пулло, знавший, что и как делается в горах.
– В Чечню не дойдет, – настаивал Биякай.
– Сил не хватит, и раненых у него много. В Чиркей имам пошел, к врагам вашим, которые только прикидываются мирными.
Отряд шел к Чиркею. Дело того стоило. Граббе даже несколько повеселел, грезя о том, как захватит, наконец, Шамиля и предстанет перед императором в ореоле кавказского Ганнибала. Но даже если бы Шамиля в Чиркее не оказалось, Граббе горел желанием покарать этот опасный аул, который теперь не мог называться мирным, когда о его всяческом содействии Шамилю и даже посылке на Ахульго сотни воинов было хорошо известно. А Биякай предвкушал, как сведет счеты с Джамалом и станет в Чиркее приставом, о чем давно уже мечтал, устав угождать в штабе всем и каждому и чувствовать себя мелкой сошкой.
По пути в Чиркей Граббе получал все новые сведения о Шамиле. Лазутчики сообщали, что имама и его людей видели на брошенном хуторе, что беглецы прошли под горой Кеуда, мимо штолен рудников, в которых горцы добывали серу для пороха, что Шамиль и его люди крайне измождены, но все же им удается ускользать от разъездов. Граббе с Пулло разглядывали карту, составленную топографом, и видели, что Шамиль вполне мог направиться в Чиркей, иначе бы ему пришлось преодолеть тот ужасный Салатавский хребет, через который трудно было перебираться даже здоровым, опытным солдатам, когда отряд шел к Ахульго.
В предгорьях Граббе чувствовал себя полным хозяином, и отдохнувший отряд шел бодро, без всяких предосторожностей, с песельниками, исполнявшими разудалые куплеты.
Биякай тем временем успел доскакать до Чиркея и вернуться, чтобы встретить отряд на подступах к аулу. Биякая в аул не пустили, но он все же принес сведения о том, что в ауле неспокойно и что Граббе нужно быть настороже.
– Вздор, – по привычке ответил генерал.
К Граббе вернулась былая уверенность, после Ахульго он готов был сокрушить всякое неповиновение.
Когда показался мост через Сулак, за которым в окружении богатых садов стоял древний Чиркей, навстречу отряду вышли старейшины. Они торжественно преподнесли Граббе большую корзину винограда и уважительно приветствовали, как почетного гостя. Такое радушие чиркеевцев, всегда гордившихся тем, что в нем еще не бывала нога солдата, успокоило Граббе настолько, что он даже не велел заряжать ружья, прежде чем войти в аул.
Старики соглашались пропустить отряд через Чиркей, если Граббе освободит Джамала.
– Скажите-ка, почтенные, – спросил Граббе.
– А не выдадите ли вы мне сперва Шамиля, который у вас укрылся?
– Шамиля? – изумились чиркеевцы.
– Разве он у нас?
– Разве сардар еще не сковал его железной цепью?
– Так, значит, вы о нем ничего не знаете и ничего не ведаете? – с подозрением спросил Граббе.
– Шамиля в Чиркее нет, – твердо заявили чиркеевцы.
– Это так же верно, как то, что стада наши пасутся в ваших владениях, а нам они очень дороги.
– Что ж, посмотрим, – сказал Граббе, располагаясь на бурке неподалеку от моста.
Тут же, на кавказский манер, был сервирован на ковре походный стол, за который Граббе пригласил и старейшин. Те приняли приглашение и не переставали уверять, что преданы кавказскому начальству и мюридов, а тем более Шамиля, к себе не пускают.
Как только Граббе отпил из бокала шампанского, забили барабаны, и авангард отряда, как было заранее условлено, двинулся через мост в Чиркей. Старики забеспокоились, порывались вернуться в аул, но Граббе их не отпускал. Чиркеевцы встревоженно переговаривались, поглядывая вслед входящим в аул батальонам, но позади стариков уже стояло оцепление, пройти сквозь которое было невозможно. Беспокойство чиркеевцев Граббе счел верным знаком того, что им есть что скрывать, что, может быть, сам Шамиль выслал их, чтобы не пустить в аул отряд. Граббе отщипнул виноградинку и снова предложил старикам:
– Угощайтесь, почтенные.
– Чиркей – мирный аул, – напомнили старики.
– Но ведь было условие, чтобы к нам войска не входили.
– Мирные аулы на Ахульго мюридов не посылают, – ответил Граббе.
– Чиркеевцы – свободные люди, – разводили руками старики.
– Каждый сам выбирает, что ему делать.
– Воля ваша, – улыбнулся Граббе.
– А тут – моя воля. И я желаю убедиться, какие вы мирные.
– Тогда хотя бы отдайте почтенного Джамала, он у нас главный.
Но Граббе и не думал принимать каких-либо условий.
Три батальона ширванцев, стремившихся отличиться после неудачной атаки на Ахульго, батальон апшеронцев и четыре орудия, выставив в авангард плясунов и песельников, голосивших: «Унеси ты наше горе, быстро реченька бежит», подходили к Чиркею. Им было велено пройти весь аул и расположиться лагерем с обратной его стороны, после чего в Чиркей должен был вступить и главный отряд.
Первый батальон уже поднимался к аулу, состоявшему из добротных каменных домов и башен, между которыми вились узкие улицы. Второй батальон шел следом, между густыми садами и виноградниками, спускавшимися террасами и сходившими к тесной дороге высокими каменными оградами.
Орудия, на которые был навьючен фураж для лошадей – мешки овса и сено, переезжали мост. За ними шли Милютин, Васильчиков и топограф Алексеев, цепко оглядывая все вокруг. Им было поручено разведать малейшие признаки присутствия в ауле Шамиля или его мюридов.
И вдруг из домов аула, из садов, с террас – отовсюду затрещали ружейные выстрелы, превратив безмятежное шествие в кровавый хаос. Вслед за тем на батальоны обрушились толпы чиркеевцев, сверкая саблями и кинжалами. Застигнутые врасплох, с незараженными ружьями, солдаты побежали кто куда, потому что отступать по дороге было невозможно, она уже превратилась в поле боя.
Чтобы пустить в ход пушки, Милютин с Васильчиковым принялись рубить веревки, которыми на орудия был навьючен фураж, но натиск чиркеевцев заставил бежать и их.
Схватка была недолгой, но оставила после себя десятки убитых и раненых, брошенную в беспорядочном отступлении амуницию, потерянное оружие, перебитых лошадей и подожженный мост, с которого горцы успели скинуть одно орудие. Увидев этот нежданный погром, Граббе пришел в крайнее замешательство. Шатаясь и потирая похолодевший лоб, он побрел куда-то, не разбирая дороги, пока его не подхватил под руку Васильчиков и не привел в чувство денщик Иван, плеснув в лицо барину воды.
