Горничная Карнеги - Бенедикт Мари

— Наверное, сила характера главной героини, писательницы по имени Аврора, и ее стремление к знаниям.

— Понятно. Вы отождествляете себя с ней?

— В какой-то мере. — Не желая углубляться в довольно рискованную тематику «Авроры Ли», я решила перевести разговор на личность самой поэтессы и ее убеждения, которые, как мне было известно из подслушанных разговоров, разделяли и Карнеги. — Мне также близки личные взгляды миссис Баррет Браунинг, в частности ее призывы к отмене рабства.

Мистер Карнеги серьезно кивнул.

— Я полностью поддерживаю такую позицию. Указ президента Линкольна, его Прокламация об освобождении рабов вдохновила меня написать собственный манифест против рабства.

— Значит, в этой войне вы выступаете на стороне Союза северных штатов?

— Так и есть, мисс Келли. — Он слегка приосанился. — В самом начале войны мистер Скотт, тогдашний помощник военного министра по департаменту перевозок, вызвал меня в Вашингтон и назначил своим помощником в области железнодорожного и телеграфного сообщения. В нашу задачу входило обеспечить бесперебойную работу транспорта и телеграфа для военных нужд.

— Это достойная служба, мистер Карнеги. Я уверена, что в этой должности вы принесли больше пользы Союзной армии, чем если бы сражались на поле боя.

Я хотела сделать ему комплимент, но он поморщился, словно его покоробили мои слова. Видимо, его служба — как мне казалось, действительно важная в военное время — не считалась такой уж достойной среди его окружения.

— Это и правда большая честь: послужить с пользой стране, которой я стольким обязан. К тому же эта работа дала мне возможность завести личное знакомство с президентом Линкольном. Он иногда приходил к нам в контору и сидел за столом в ожидании ответа на телеграммы. Разумеется, я и теперь помогаю делу Союза своими усилиями по укреплению литейной промышленности и расширению производства железных изделий. В военное время спрос на железо велик, и мои предприятия, наряду со многими другими компаниями, удовлетворяют его.

Кондуктор прошел по вагону и объявил:

— Следующая остановка «Хоумвуд»!

Мы с мистером Карнеги поднялись со скамьи.

— Это была самая быстрая и приятная поездка из центра Питсбурга до дома, — сказал он. — Благодаря вам, мисс Келли.

На выходе из вагона он подал мне руку, словно я настоящая леди, а не горничная в его доме.

Когда мы спустились с платформы на Рейнольдс-стрит, я чуть отстала и пошла сзади, как привыкла ходить с миссис Карнеги. Однако, в отличие от своей матери, мистер Карнеги не устремился вперед в своем темпе, а сбавил шаг, чтобы идти вровень со мной.

— Расскажите еще что-нибудь о миссис Баррет Браунинг, — попросил он.

Непринужденно беседуя о поэзии, мы дошли почти до конца Рейнольдс-стрит и уже приближались к «Ясному лугу», когда я увидела идущую нам навстречу элегантно одетую барышню, которую я, кажется, знала в лицо. Заметив нас, она замедлила шаг и во все глаза уставилась на мистера Карнеги.

Он, очевидно, тоже узнал ее, остановился и приподнял шляпу. Деваться мне было некуда — да и не пристало служанке бросать хозяина одного посреди улицы, — поэтому я осталась стоять рядом с ним, опустив взгляд.

Мистер Карнеги сказал:

— Добрый день, мисс Аткинсон. Как всегда, очень приятно вас видеть.

Теперь, когда он назвал имя, я вспомнила ее. Незамужняя дочь доктора Аткинсона, одного из соседей Карнеги. На моей памяти она трижды бывала в гостях у моей хозяйки: на одном чае и двух званых обедах. Миниатюрная, хрупкая, острая на язык, с тонкими, мелкими чертами лица и очень красивыми волосами цвета воронова крыла, мисс Аткинсон, однако, не отличалась особенной миловидностью. Ее семейное положение — а вернее, отсутствие такового — не раз обсуждалась хоумвудскими дамами на чаях и обедах, на которых она не присутствовала.

— Это вы, мистер Карнеги. Я вроде бы вас узнала, но вы меня обескуражили, — проговорила она.

Я по-прежнему смотрела себе под ноги и не видела ее лица, но в голосе ее явственно слышался едкий сарказм наряду с нотками кокетства.

Мистер Карнеги ответил в своем обычном доброжелательном тоне:

— Прошу прощения, мисс Аткинсон. Мне больно думать, что я, сам того не желая, мог вас чем-то обескуражить. Подскажите, что я сделал не так, чтобы впредь такого не повторилось?

— Дело в том, мистер Карнеги, что я никогда прежде не видела, чтобы мужчина, живущий на Рейнольдс-стрит, шел по бульвару бок о бок с горничной и увлеченно с ней беседовал. Поэтому и не узнала вас сразу. — Мисс Аткинсон хихикнула, как будто сама эта идея казалась ей крайне нелепой.

Я затаила дыхание в ожидании реакции мистера Карнеги. Возможно, вся доброта, которую он проявлял ко мне в вагоне конки и в своем доме, сразу исчезнет, столкнувшись с осуждением со стороны знакомых из высшего общества. Может, честолюбивое стремление подняться из низов было для него превыше всего остального? У его матери, моей хозяйки, такое стремление, безусловно, имелось.

Его прежде мягкий, приветливый голос вдруг сделался ледяным:

— Я искренне не хотел вас огорчить, мисс Аткинсон, но все же не буду просить извинений за то, что увлекся весьма интересной беседой о миссис Элизабет Баррет Браунинг с мисс Келли. — Он повернулся ко мне. — Мисс Аткинсон, имею честь представить вам мисс Келли.

Я сделала глубокий реверанс, не отрывая взгляда от земли. Мое положение в доме Карнеги было весьма неустойчивым — к тому же строилось на обмане, — и я не желала ставить себя под удар, проявив непочтительность по отношению к даме из круга хозяйки, пусть даже при негласной поддержке ее обожаемого старшего сына.

— Добрый день, мисс Аткинсон, — сказала я, по-прежнему не поднимая глаз. Я старалась держаться как можно скромнее, чтобы она не посчитала меня дерзкой.

— Добрый день, мисс Келли, — произнесла она ледяным голосом. — И вам тоже доброго дня, мистер Карнеги.

Я подняла глаза только тогда, когда услышала звук ее удаляющихся шагов, и тут же встретилась взглядом с мистером Карнеги.

— Спасибо, сэр. Я очень вам благодарна.

— Мисс Келли, вы не должны меня благодарить за нормальное человеческое отношение, ведь вам выказали явное неуважение. Меня воспитывали деды, которые всегда презирали аристократию и возмущались несправедливым обращением с простыми людьми. Они разделяли политические убеждения чартистов, столь непопулярные среди британских правителей, и выступали за равные права для богатых и бедных. Я не буду стоять в стороне и молчать, когда в нашей демократической Америке звучат дискриминационные замечания, унижающие человеческое достоинство. — Он сделал глубокий вдох. — Но вернемся к миссис Браунинг.

И мы продолжили наш разговор о поэзии. Но, подойдя наконец к «Ясному лугу» с его двумя разными входами для хозяев и слуг, мы уже не могли притворяться, что между нами не существует никакой классовой пропасти.

Когда мистер Карнеги направился к лестнице главного входа, я сделала ему реверанс и сказала:

— Доброго вечера, сэр.

И прежде чем он успел ответить, развернулась и поспешила за дом, к двери для слуг.

Глава двенадцатая

Дамы дружно рассмеялись. Даже обычно хмурая миссис Карнеги улыбнулась замечанию миссис Вандеворт. Я с трудом подавила в себе удивление — моя хозяйка редко когда улыбалась, но сегодня на послеполуденном чае в ее гостиной царило весьма нетипичное веселье — и сохранила бесстрастное выражение лица, подобающее скромной горничной.

Отсмеявшись, миссис Джонс объявила:

— Хорошо, что я уже пожилая матрона и мне не надо затягивать талию до девятнадцати дюймов, как того требует мода от юных девиц.

— До девятнадцати? — хихикнула миссис Вандеворт. — Я слышала, что нынче в моде тринадцать дюймов. Бедные девочки, мне их искренне жаль.

— Как же они едят при такой-то утяжке?