Аркадий Макаров - На той стороне
– Ну, тестюшка милый! Ну, встретил!
В доме шум, крики. Соседи набежали – никак пожар у них? Охают, руками разводят, хозяина корят.
А хозяин добро с грязью ногами месит, материт всех на свете.
– Пойдём, Настя, ко мне домой. Там тебя хорошо встретят. Дочерью зваться будешь. Пойдём!
Посмотрела Настёнка на двор свой, на дом, прощения попросила. Ей бы заплакать, а у неё глаза смеются. Чудно как-то!
Где были, где пропадали молодые целых три дня и четыре ночи, никто не знает. Да и знать, наверное, не надо.
В доме отца мою мать встретили приветливо, ласточкой называли. Живи, дочка! Иконой благословили. Убрали лентами застоявшегося жеребца Распутина, усадили невесту с женихом – и с Богом! В церковь венчаться. Всё честь по чести, по-людски, по христианским обычаям. Ну, а потом уж – в сельсовет, в бумагах казённых расписываться.
Свадьбу, хоть одним вечером, а сыграли.
Перед свадьбой заслали сватов к Степану Васильевичу, но обожглись сваты, вернулись ни с чем, обиженные. Никак не хочет родниться бондарский сват, даже в дом не пустил.
Ну, вольному – воля! А обычай справлять надо, не басурманы какие! Один Сергей Степанович от той родни на свадьбе был – и то дело! Чтобы слаще жилось, «горько!» кричал.
2
Да, наши деды умели выдерживать свой характер. Стукнул кулаком по столу, и сразу видно, кто в доме хозяин. Пусть хуже будет, – но, как я сказал!
Поссорятся отец с сыном, например, тогда ведь как, общей семьёй жили: сын женатый, и отец ещё не старый, ну, поссорятся они, за вилы, за топор похватаются, а поутру отец сына отделять начнёт. Возьмёт пилу и на конёк крыши заберётся, дом рубленый пятистенный пополам пилить. И распилит, если у сына нервы не сдадут, в ноги отцу не повалится, не повинится. А коли и у сына гонор, так вот – «На, сукин сын, получай свою половину!» Неделю пилить будет, а всё до брёвнышка распилит, и нижние венцы не пожалеет. Вот так!
Только через год Степан Васильевич простил свою дочь. Передал через Сергея, чтобы к Покрову за благословением приходили.
Не выдержал, сдался. Всё из-под козырька фуражки на дорогу смотрел, – никак пылит кто-то?
Примирение – дело христианское, русское. Бывало – «Прости меня!» – скажут. «Ничего, Господь простит. И ты меня прости!» Трижды поцелуются, и на том все обиды кончились. Не как у этих самых, басурман-сарацинов. Те, если не отомстят, у себя на руках вены перекусывают. Вот как!
Зло помнить – дьявола тешить. А дьявол в мелочах живёт. Там дом его, обитель. А ты плюнь на мелочи, дьяволу глаза замочи, отвернись, глядишь, и от сердца отлегнёт.
…Ну, конечно, обрадовались недавние молодые, мои родители, расцвели. Даже отец на этот раз на Степана Васильевича, тестя, ничего плохого говорить не стал.
Хоть и уехала тогда Настёнка, моя мать, из родного дома в одном платьишке да в пальтишке на рыбьем меху, а теперь приоделась. У родителей отца, моих дедов, от старых времён кое-что осталось, не без этого. Землю пахали. Взаймы к соседям брать не ходили. Курочка по зёрнышку клюёт…
Пришли по первому снежку – хруп-хруп-хруп! Нарядные, весёлые. Под иконами встала, на колени опустились: «Благословите, батюшка с матушкой. Виноватые мы!»
На старинный лад заговорили, как из веку положено. Крещенской воды попили. Женщины поплакали, мужики покурили. Сели за стол, и… закачался потолок от гульбища, от протяжных русских песен:
…Живёт моя отрада
В высоком терему.
А в терем тот высокий
Нет ходу никому.
Степан Васильевич и про полкана забыл. Не вспоминает.
– Молодец, Васька! Люблю таких решительных. Сам молодой был. Ох, и почертил! Давай выпьем, зятёк!
Сердце русское отходчиво.
– Давай выпьем, батяня! Если что, прости за горячку! Характер у меня такой. Удержу нет!
Сергей тянется с рюмкой:
– Макарыч, что бы ты без меня делал? Магарыч с тебя за подсказку, не забывай!
Вот и нет обиды. Вот и по-семейному сидят. Родные! Мало ли что в жизни случается?
Так и остались в доме. Живите! Не с руки вам через речку на работу ходить. А здесь райцентр. Вроде как город.
Живут.
Мать в больнице за больными ходит, уколы разные делает, по деревням оспу изводит.
Отец с кинопередвижкой по району мотается, культурное обеспечение населения осуществляет. Угомонился потихоньку и конь его, тот самый Распутин. Стар стал. Укатали Сивку крутые горки. Из соседнего татарского села приехали, поговорили с начальником отдела культуры, ударили в ладони и увели сотоварища.
Да… Мы тоже были рысаками.
Теперь вместо четвероногого друга по полям и весям кинопередвижку возил друг четырёхколёсный, подаренный областью, как победителям соцсоревнования. Грузовичок системы «Амо» – фанерный, но зато резвый, а железное сердце по трубочкам бензин и масло гонит.
Сергея, как недоучившегося лётчика, знакомого с «вон какой техникой» водителем определили.
Поколбасил по пыльной околице, приминая колёсами пожухлую лебеду и полынь, самодеятельный шофёр часика два на грузовичке. Начальство посмотрело – ничего, сойдёт! И вписало к жалованию Борисову С.C. надбавку за совмещение профессий.
Да, – вместе с грузовичком прибыл в распоряжение кинопередвижки движок переносной с генератором тока. Теперь динамо крутить уже было не надо. Техника, вон какая! Мотористом, конечно, – Сергея Степановича. А кого же ещё? Потому и надбавка за совмещение. Красота! Крутанёшь легонько ручку движка, нажмёшь пипочку на карбюраторе, а мотор – тук-тук-тук! И гирлянды лампочек загораются у входа в помещение, где кино будет. Никакого керосина. Ночная пожарная безопасность. А то по области горят клубы, горят.
3
Предвоенные годы были лихие.
Советская власть блюла себя строго. Посягательства пресекала раз и навсегда! А как же? Порядок во всём нужен. Рука крепкая. А тут бывшее кулачьё по колхозам саботирует. Сколько ни сей – всё пусто! Зеленя вымораживают, а что не вымерзнет – вытопчут. У коров молоко портят. Каждый норовит колосок к себе в обывательскую нору затащить, чтоб там его без государственного глаза и надзора облущить…
Потому и наказания строгие – за расхищение социалистической собственности, за порчу госимущества. Идёшь вперёд и по сторонам смотри да оглядывайся. Чтоб край видеть. А то так соскользнёшь, что и дна не достанешь. Тогда хана тебе, и родственникам всеобщее классовое презрение.
Мой отец с дядей Серёжей закон почитали, как родителей своих. Государственную собственность берегли, как умели. Грузовичок с движком и киноаппаратура были всегда в полном к себе уважении. Обязанность требовала – работа чистая, общительная, вся на людях, и жалование деньгами выдают, а не палочки-трудодни в бумагах выписывают. За неё, работёнку эту, – кормилицу, держаться да держаться надо, чтоб из рук не выскользнула.
Но, как говорится, от сумы да от тюрьмы не зарекайся. Знал бы, где упасть, соломки б постелил.
Осваивать новую технику – дело интересное, нескучное.
Чтобы заниматься ремонтом, надо сначала то, что будешь ремонтировать, сломать. Ломать, конечно, не делать, голова не болит, а как чинить начнёшь, так сразу и детали лишние найдутся.
Месяца два тарахтел движок, как заведённый, качая ток на рабочее место кинопередвижников. Смотрят – не нарадуются.
Дядя Серёжа придумал перед каждым сеансом из разноцветных электрических лампочек иллюминацию делать – вроде как реклама зазывная. А в деревнях какое тогда электричество? С каптюшником и вечера мыкали. Лампа со стеклянным пузырём считалась редкостью, её зажигали только по особым случаям – керосину не напасёшься. На трудодни его не давали, а за живые денежки – где они?
Поэтому непривычно яркий праздничный электрический свет пробуждал неосознанную сладкую тоску по лучшим временам, тянул к себе, и шли сюда вслед за галдящими мальчишками люди и посолиднее.
Иногда на сеанс набивалось столько, что стулья из зала выносили, и зрители сидели прямо на полу, привычно перебрасываясь лёгким матерком и шуточками.
Теперь за финансовый план голову ломать было не надо. И государству хорошо, и сами не в накладе. Так-то! Билеты давай!
Но ведь по Сеньке шапка, а по дураку колпак.
На Октябрьские праздники решили отличиться. Украшенные разноцветными лампочками портреты основоположников счастливой жизни вместе с афишами за собой возили. Вечера скучные, длинные. Невиданным жаром, огнями сияют портреты, зовут в дали неоглядные.
За эти политические новаторские начинания в отделе культуры их почётными грамотами отличили – очковые ребята! Одним словом – даёшь социализм плюс электрификацию!
Всё бы хорошо, да везти в гору – не с горы катиться. Движок маленький, хилый, всего-то мощностью в одну лошадиную силу, а наши ребята одних лампочек десятка два навешали, да на гирлянде перед входом их вон сколько! Вот и зачихал мотор, запершил, маслом сопатитъся начал и смолк. Хорошо, что они ещё по старой привычке ручное динамо с собой возили. Как говорится, запас – не гвоздь, карман не трёт, хлеба не просит, – монах с монашкой не спит, а каждый своё – с собой носит.
