Николай Асламов - Шаг вперёд, два назад
Штефан сгреб деньги с бочонка, а Эмих окинул взглядом помещение, чтобы ненадолго отвлечься.
Худой и всклокоченный Апостол, как всегда, уткнулся в засаленную Библию. Он прочитал ее столько раз, что страницы начали выпадать, но Апостол снова и снова беззвучно шевелил губами, повторяя одни и те же словосочетания в попытке их запомнить. Безоружный, небритый, босой, в рубище, но с ног до головы увешанный трофейными распятиями – кипарисными и дубовыми, бронзовыми и серебряными, на бечевках и на цепочках (как только шея у него не переломится!), Апостол водил пальцем по строчкам и покачивался взад-вперед в такт только ему слышимой музыке.
Рыжебородый роттмайстер17 Ульрих сидел рядом с ним. Не такой здоровый, как померанец, но тоже крепкий и с очень мощными предплечьями. Когда баварец, как сейчас, точил свой гигантский меч с волнистым лезвием, на запястьях и возле локтей жилы бугрились, как корни дуба. Даже на фоне пышной бело-голубой одежды с обычными для братьев разрезами предплечья казались слишком развитыми, будто по ошибке приделанными не к тому телу.
Пришлый оборванец с повязкой на глазах тоже сидел, прислонившись спиной к стене, но к противоположной. В чем состояло его актерское ремесло, Эмих так и не понял. Колени слепой подобрал и старательно делал вид, что игра ему нисколько не интересна, но стоило костям загреметь в глиняной кружке, как он тут же напрягался, как сторожевой пес, и ждал, какой объявят результат.
В комнате все сильнее пахло жареным. И отнюдь не фигурально.
– Кто сегодня за еду отвечает? – спросил, не выдержав, Эмих.
– Наш роттмайстер, разъедри его дыру! – откликнулся Штефан.
– Брат Ульрих, убирай железку, пока не порезался! – улыбнулся Каспар. – В котле вся вода выкипела.
Пробурчав под нос короткое кощунство о Деве Марии, баварец в последний раз лязгнул сталью о сталь, отставив двуручный меч в угол, где лежали его доспехи, и в следующий миг загремел уже чугуном.
– Кстати о девах, – встрял в разговор шут, использовавший на этот раз баварский говор. – Почему благородные господа при деньгах лишают себя общества любезнейших дам?
– Да, Эмих, где баба? – прохрипел Штефан.
Такого поворота Эмих, мягко говоря, не ожидал.
– Вы ж сами сказали ее заткнуть! – удивился он. – Ну, я и того… За бруствером она валяется.
– Ты нормальный язык понимаешь или вы, швабы, поголовно тупые? – заревел Ульрих. – Я сказал, чтобы она не хныкала, как монашка на исповеди, согрешившая со свечкой. Запугать, поучить уму-разуму, можно и ножом потыкать немножко, коли охота, но убивать-то зачем?
– Да, брат Эмих, кого теперь прикажешь пользовать? Не тебя ли? – поддержал гессенец.
– Заткни хайло, пока есть чем пользовать!
Эмих уже готов был потянуться за ножом, но в этот момент слепого, сидевшего ближе всех ко входу, грубо оттолкнули в сторону. Прямые белые кресты на одежде, короткий меч и алебарда, которую пришлось наклонить, иначе в дверь не пролезла бы. Швейцарец, из трабантов18! В переполненном доме сразу повисло гробовое молчание, прерванное только стуком костей.
– Брат Ульрих, не овечьим ли дерьмом завоняло? – спросил Штефан, шумно принюхиваясь.
– Не, скорее бараньим, – ответил Ульрих, у которого даже шутка звучала угрожающе.
– Не знал, что господа ландскнехты так тонко разбираются в запахах дерьма, – добавил от себя шут, – но усы стоящего в дверях господина из Берна мне тоже кажутся намазанными.
– Кто роттмайстер? – выдавил, наконец, вошедший швейцарец. – Почему не в карауле?
– А почему благочестивые братья должны отчитываться перед каким-то швейцарцем? – ответил Штефан, поднимаясь во весь свой немалый рост.
– У рейтаров конь пропал.
Трабант, хоть и молодой, нисколько не испугался померанца, хрустевшего пальцами. Ни одним мускулом не дернулся и за оружием не потянулся. Еще и заявился один, а не с друзьями. Где только хауптман19 нашел такого? Обычно швейцарцы звереют от первой же иголки в зад, и начинается потеха, а этот, видимо, из камня сделан.
– Ты ли дал коню силу и облек шею его гривою?
– Погоди, Апостол, со своей гривой! Мы-то здесь при чем? – спросил Ульрих.
– Ваш караул – с вас пропажа, – разъяснил трабант.
– Знаешь что, любезный, – сообщил Ульрих, складывая руки на груди, – топай-ка ты к себе в горы и не елозь нам по ушам этой белибердой.
Швейцарец как ни в чем не бывало вышел, и все оставшиеся проводили его хохотом и подробным разбором происхождения трабанта по женской линии. Когда дело дошло до прапрабабушки, шваб, до того разошедшийся, что бока заболели, вдруг почувствовал сильнейший сквозняк. Хотя нет, это был не ветер. Ощущение было такое, будто в воздухе резко похолодало.
Огонь в очаге опустился к самым углям, а от дверного проема внутрь потянулись сверкающие завитки инея. Заморозки посреди лета!
Эмих, прекративший смех, только хотел было обратить всеобщее внимание на эту странность, как вдруг в дом вошел скелет.
Голый костяк без нижней челюсти и левой руки по-хозяйски огляделся внутри, уперев единственную руку в тазовую кость. Он поворачивался на одном месте, разглядывая всех присутствующих по порядку, пока не остановил черные провалы на Эмихе. Оглядев его с головы до ног, костяк уверенно двинулся вперед.
У шваба все внутри оборвалось.
«Нет! Только не я!»
Скелет внезапно остановился, по-прежнему буравя Эмиха пустыми глазницами. Будто услышал и ждал продолжения разговора. Медленно поднял руку, указав вытянутым пальцем на Каспара.
«Да, его! Его в первую очередь!»
Палец переместился на Штефана.
«И его тоже! Ему терять нечего!»
Скелет тыкал в одного ландскнехта за другим. Замерший, как мышь, Эмих, боясь выдать присутствующим страшного гостя, бился в беззвучной истерике:
«Всех! Всех забери!»
Скелет, вопросительно наклонив голову, стал поднимать руку, собираясь указать на него, Эмиха.
«Нет, нет, нет!» – замотал головой шваб. – «Что хочешь, дам, что хочешь, сделаю, только не я! Не я! Мне еще рано!»
Скелет внезапно повернул череп к слепому оборванцу в углу, который снова сидел, сжавшись у стены, и пошел к выходу.
– Хватит рожи корчить, Эмих! У дурака это лучше получается, – захрипел рядом Штефан. – И где только Франца носит с нашим пивом?
* * *– На, ешь! – произнес совсем юный голос, и в руку Вальтеру сунули палку с наколотым куском мяса.
Горячий бульон стекал, обжигая пальцы, но кусок так аппетитно пах, а есть так хотелось, что музыкант ни за что на свете не отдал бы угощение. Ухватив второй конец, Вальтер уже раскрыл было рот пошире, чтобы впиться зубами в кусок, но внезапно вспомнил расхожие истории о том, чем наемники питаются в нужде…
– Что это? – спохватился музыкант.
– Конина, конечно, – задорно ответил тот же голос, совсем еще мальчишеский, и справа от Вальтера кто-то присел, громко чавкая. – Ничего другого не достать, разве что в замке…
– Франц, куда требуху и копыта дел? – спросил баварец.
– У саксонских палаток раскидал! – ответил мальчик набитым ртом.
– Молодец! – одобрил Ульрих. – Никогда не любил говор этих ублюдков.
– У меня похожий, – ляпнул зачем-то гессенец.
– Так я и твой не люблю! – заржал роттмайстер.
По дереву снова покатились кости.
– Хо-хо! – обрадовался шваб Эмих, громко хлопнув в ладоши. Он был как-то особенно возбужден игрой. – Тебе, шут, сегодня чертовски везет!
Глаза смерти20 шесть раз подряд – это ж невозможно, я таких чисел не знаю21! С перебросом попроще, конечно, но ты, я смотрю, не утруждаешься. Или в удачу свою не веришь?
– Знавал я в Парме одного студента, который тоже шансы хорошо считал22, – отозвался Йост, который, судя по голосу, совершенно не расстраивался неудачам. – Вот только ушел он от меня голый, как Адам до грехопадения. Ты погоди, брат ландскнехт, я еще разминаюсь!
– Чего годить-то? – промычал шваб, который после пива начал растягивать гласные еще больше. – Ты в кошельке шустрее разминайся! Новый кон начинаем!
Зазвенели монеты, падающие на деревянную поверхность, и Вальтера легонько тронули за плечо.
– Не выручишь ли, дружище? – вкрадчиво произнес Йост.
– Давай, колпак свой снимай! – хохотнул шваб Эмих.
То ли оттого, что воздух был слишком спертым, то ли от съеденного натощак куска мяса бродячий музыкант вдруг почувствовал, как к горлу подступает дурнота. Шут, видимо, расценил молчание иначе.
– Понимаю, дружище, ты питаешь к серебру столь же нежную и трепетную любовь, что и братья-ландскнехты. Тогда одолжи мне денег! Обещаю, что верну в двадцать раз больше.
– Весь лагерь собрался обчистить? – поинтересовался шваб и дико захохотал.
