Илья Гордон - ТРИ БРАТА
– Хочешь быть хозяином на своей земле – плати! Не хочешь или не можешь платить – отдавай другому! – заступился кто-то за шульца.
На улице и в синагоге собирались люди, горячо обсуждали происшествие, бранили и всячески поносили шульца за подати, за штрафы и за всевозможные поборы, которые взыскиваются с народа. Люди изощрялись в догадках, кто бы мог наклеить на стене приказа такую бумажку с такой дерзкой надписью. После долгих споров пришли к заключению, что это мог сделать только свой человек.
Танхум Донда шнырял по улицам и дворам, прислушивался к разговорам и доносил шульцу, кто что говорил. Он из кожи лез вон, чтобы угодить начальству, питая надежду, что тот заступится за него, если раскроется дело с конокрадом.
Беспокойство вызывал в нем Рахмиэл. Танхуму казалось, что, когда он застукал вора в погребе и сорвал с него шапку, брат все видел. Теперь, зайдя к Рахмиэлу, он старался обиняком навести того на разговор об этом, но брат безучастно молчал. Что только ни делал Танхум: он льстил брату, уверял, что, как только станет на ноги, поможет ему, но так и не вызвал на откровение Рахмиэла.
Заметив, что в хату отца стали заглядывать люди, Танхум понял, что они не зря сюда наведываются. Их, видимо, интересовал Давид.
Еще будучи мальчишкой, Танхум ловко обманывал детей, с которыми играл, выманивая у них разные вещи. С Давидом он не позволял себе хитрить. Его он боялся.
Как-то вечером, зайдя в хату отца, Танхум заговорил с Давидом о местных новостях. Уж очень ему хотелось прощупать его мнение обо всем. Но Давид сразу же оборвал его:
– Слыхал уже!
– Как ты думаешь, кто бы мог подсунуть в приказ эту бумажку с надписью? – с невинным видом спросил Танхум. – Шульц говорит, что с тех пор, как он шульц, такого еще не бывало.
– Почему у тебя голова болит за шульца? – с усмешкой ответил Давид. – К чему тебе думать да гадать, чьих рук это дело?
– Надо же додуматься до такой каверзы… Только отчаянный человек решится на такое! Видать, парень хват! – с жаром воскликнул Танхум.
По блеску его глаз видно было, что ему самому нравится хитроумная проделка ловкого смельчака. Давид перевел разговор на другую тему:
– Говорят, ты уже облюбовал дом и покупаешь его?
Танхум сделал вид, что не расслышал обращенного к нему вопроса. Уж очень его интересовала таинственная бумажка.
В хату вошли несколько человек, и завязался оживленный разговор.
Поздно вечером, когда все разошлись, Давид вытащил из потаенного места какую-то книжонку, забрался в уголок и при свете коптилки принялся ее читать.
– В этой книжечке рассказывается о том, как отобрать у помещиков землю и как ее передать крестьянам, – сказал Давид.
В глазах Бера блеснул огонек, после короткого раздумья он сказал:
– Это было бы очень хорошо! Кто он такой, который выдумал такую умную книгу? Дай бог ему здоровья и пошли ему удачу в том деле, которое он задумал. Неплохая жизнь была бы, если бы все вышло, как в книжке.
Когда рано утром Рахмиэл и Фрейда проснулись, они обнаружили, что Давида дома нет. Куда и зачем он ушел, никто не знал.
15
Прошло несколько дней, и Танхум поехал к свахе. Обо всем договорившись с ней, он отправился на ярмарку и вернулся домой на паре упитанных гнедых лошадей, запряженных в новую, выкрашенную в зеленый цвет с красивыми узорами бричку. В Садаево Танхум въехал с шумом. Задрав головы, лошади мчались по улице, оставляя позади густые тучи пыли.
Было уже темно. Услышав тарахтенье брички, люди выбежали из хат. Они пристально вглядывались во мглу.
– Кто это промчался так быстро? Видать, богатый хозяин проехал, – переговаривались между собой колонисты.
Танхум нарочно въехал в Садаево вечером. Пусть до поры до времени его кони, упряжь и бричка не бросаются людям в глаза. Но, видя, с каким проворством выбегали колонисты из хат поглядеть, как он во весь дух несется по улице, он испытывал неизъяснимое наслаждение.
Танхум твердо решил с рассветом отправиться в соседнюю колонию к невесте. По возвращении оттуда он смог бы смело сказать людям, что лошадей и бричку ему дали в приданое,
Свернув в свой двор, Танхум выпряг лошадей, завел их в конюшню и закрыл двери на засов. Но вдруг, запыхавшись, во двор вбежал Заве-Лейб.
Услышав тарахтенье и лязг промчавшейся брички, Заве-Лейб тоже выбежал на улицу. С детства он был страстным любителем красивых коней и никогда не упускал случая, чтобы хоть издали не поглядеть на них, не полюбоваться, как они, задрав головы, мчатся по дороге. Вот и теперь он выбежал из хаты и помчался за бричкой. Чтобы заметить, куда она повернет, он бежал задворками и огородами, но неожиданно потерял ее из виду. Было только слышно, что она где-то недалеко остановилась. Задумчиво побродив неподалеку от того места, где, по его предположению, бричка остановилась, он вдруг увидел Танхума. Тот вышел из своей хаты, которую недавно купил.
– Кто это только что с таким треском пронесся здесь? – спросил он у брата.
– Не знаю, – ответил Танхум, пожимая плечами.
– Только что проехала тут какая-то подвода или бричка, – сказал Заве-Лейб, оглядываясь по сторонам.
– Что-то не заметил.
– А это чья? – указал Заве-Лейб на стоящую возле конюшни бричку.
– Моя, – неохотно проворчал Танхум.
– Откуда она у тебя? А кони откуда?
– Чуть что появится у Танхума, все уже и глаза пялят. Почему мне нет никакого дела до того, что есть у других?
– Никто на твое добро не зарится, – обиженным тоном проговорил Заве-Лейб, хотя в глазах его зажегся завистливый огонек.
– Всем мое добро глаза колет! Не успели лошади отдышаться с дороги, как уже бегут смотреть на них. Почему я ни к кому не бегаю?
– Боишься, как бы не сглазили?
– Чего бояться? – ответил Танхум, смягчаясь. – Лошади сильно устали, надо им отдохнуть.
– Мне бы только одним глазом взглянуть на них. Не бойся, я сразу же уйду, – заверил брата Заве-Лейб, шагнув к конюшне.
Однако Танхум преградил ему дорогу, заслонив спиной дверь. Заве-Лейб вспылил, но сдержал себя. Он чувствовал, что брат что-то от него скрывает. Сладенькими, медоточивыми словечками Танхум начал уверять Заве-Лейба, что этих лошадей ему дают в приданое и что если ему повезет и дела пойдут у него хорошо, им, братьям, тоже будет неплохо.
Слова брата еще больше взбесили Заве-Лейба.
– Пропади все пропадом! – буркнул он. – Везет же людям! А мне всю жизнь бедствовать да мучиться!
– Ну, чего ты взъярился? Кого проклинаешь? – не утерпел Танхум. – Думаешь, я виноват, что тебе не везет, что у тебя нет ничего? Я что, твоим чем-нибудь пользуюсь?
Сверкнув злобно глазами, Заве-Лейб повернулся и пошел прочь. Танхум следил за ним до тех пор, пока тот не скрылся из виду. Он несколько раз плюнул на то место, где стоял брат, – лучшее средство, в которое верил; пусть проклятья брата падут на кого-нибудь другого.
Из конюшни было слышно, как лошади хрупают овес, как они бьют копытами о настил. И снова трепетной радостью забилось сердце Танхума. Он был безмерно счастлив, что завтра запряжет их в новенькую зеленую бричку и помчится к своей невесте.
Темно-голубое небо было сплошь усеяно звездами, и Танхуму показалось, что в эту ночь для него и только для него сияют эти звезды. На краю неба появились белые перламутровые облака и пошли гулять по просторному небосводу. Это для него, Танхума, собираются эти сизые тучи, чтобы напоить его землю теплым благодатным дождем. Вынырнувшая из-за облаков большая круглая луна тоже сияет для него одного в эту счастливую ночь. Никогда он еще так не замечал эту чарующую красоту, и ему показалось, что впервые в жизни видит он и небо, и звезды, и луну, что первый раз на землю спустилась такая прекрасная, счастливая ночь, что впервые появились на земле такие добрые, лихие кони, как у него.
Танхум подсыпал лошадям овса, принес мешок половы, ведро для воды и долго еще возился в конюшне. Затем пошел в хату. Долго разглядывал он длинную розовую ленту и пару гребней, которые купил в подарок невесте, и веселое, праздничное настроение вновь овладело им. Он надел новые суконные штаны, голубую рубашку и сапоги с длинными голенищами, осмотрел себя в зеркало с головы до ног и остался очень доволен собой.
– Хорош! И даже очень хорош! – подбодрял он сам
Танхум поплевал на руку, смочил волосы и пригладил их. Подтянул голенища сапог и вдруг вспомнил, что надо их почистить, навести глянец, чтобы они выглядели новее.
Проделав все это, Танхум разделся и лег спать.
Заве-Лейбу в эту ночь не спалось. Лошади брата не давали ему покоя, его неодолимо тянуло к ним. Поколебавшись, он снова пошел ко двору Танхума, несколько раз подходил к конюшне и прислушивался, как лошади бьют копытами о дощатый настил. В нос ударил теплый приятный запах конского пота. Этот запах манил его в конюшню. Глаза его загорелись. Он нащупал в темноте отверстие, засунул туда руку и, ловко отодвинув засов, открыл дверь. Войдя на цыпочках в конюшню, Заве-Лейб дрожащими руками зажег спичку и взглянул на лошадей.
