Илья Гордон - ТРИ БРАТА
Танхум окинул взглядом комнату, посмотрел на стены, потолок и, соглашаясь с отцом, кивнул:
– Конечно, хорошая хозяйка в доме – целое богатство.
Вошла Нехама. В белом платье с черными крапинками, с гладко причесанными волосами, она казалась очень привлекательной. Ее толстая коса была перекинута через плечо. Нехама застенчиво взглянула на Танхума, и густая краска выступила на ее белом полном лице.
Первые несколько минут ни жених, ни невеста не знали, о чем говорить. Танхум понимал, что толковать сейчас о крестьянских делах неуместно, что девушке надо что-то другое сказать, но что именно – он не знал. Ничего путного в голову ему не приходило. Он сидел и растерянно глядел на Нехаму. Опустив голову, Нехама тоже молчала. Но тут Танхум вспомнил, что купил на ярмарке жареные подсолнухи. Он вынул из кармана полную горсть семечек и подал их девушке и ее отцу.
– Хорошие семечки! Это ваши собственные? – спросил отец.
– А как же!
– Да, семечки хорошие! – поддержала отца Нехама. Она посидела еще немного, потом ушла в соседнюю комнату, поискала что-то и вынесла оттуда книгу, купленную ею когда-то в городе на ярмарке.
– Видали такую книгу? – спросила она Танхума. Танхум посмотрел на обложку и прочитал по складам:
– «Ива-нов. Гео-гра-фия. Санкт-Пе-тер-бург». Петербург, Петербург, – повторил он несколько раз единственное знакомое слово. – Говорят, большой город, там царь живет.
– Здесь рассказывается… – неуверенно начала Нехама, зардевшись, – здесь описывается о земле и о воде. Земля занимает всего одну четверть, а остальные три четверти – вода. Так пишется в этой книге…
– А у нас, поди же ты, даже пруда порядочного нет, – перебил ее отец. – Скотину напоить негде, не то что коня выкупать.
Танхум взял книгу, стал перелистывать ее и рассматривать картинки. Отец с дочерью грызли подсолнухи.
Но вот хозяин перестал грызть семечки, встал и, выходя из комнаты, посоветовал:
– Пройдитесь немного, молодые люди, прогуляйтесь. Когда, нагулявшись, молодые вернулись, их ждал уже ужин. Танхум с Нехамой о чем-то перешептывались, и сколько отец ни старался хоть краем уха подслушать, о чем они разговаривают, ему это не удавалось.
Было уже темно и поздно, и хозяин предложил Танхуму переночевать в его доме. Танхум согласился.
Утром Танхум встал рано, подсыпал корму лошадям, взглянул на небо и дал понять невесте и ее отцу, что ему нельзя больше задерживаться здесь, пора приниматься за пахоту.
Нехама застенчиво опустила голову и молчала. Отец смотрел на дочь, выжидая, что она ответит жениху.
– Золотые денечки, – повторил Танхум. – Уже подсохло… Каждая минута дорога. Зачем еще раз лошадь гнать?
– Нельзя же так сразу… – ответил за Нехаму отец.
– Тогда не знаю, как мне быть, – ответил Танхум.
– Поезжайте домой, справьтесь с делами, а там посмотрим, – сказал отец,
Танхум растерялся. Не зная, что ответить, он, удрученный, поплелся к свахе.
– Я, наверно, невесте и ее отцу не подхожу! – заявил он, едва переступив порог ее хаты.
– Почему вы так думаете? Я сейчас же пойду к ним и выясню, в чем дело, – ответила сваха.
Накинув платок, она побежала к соседу. Спустя некоторое время она позвала Танхума, велела ему посидеть в передней, а сама зашла в комнату, В комнате слышался оживленный разговор. Танхум прислушался. Говорила сваха:
– Я знаю его родственников. Он из честной, порядочной семьи. Чего же тут волынить? Давайте сегодня же устроим помолвку, а спустя несколько дней сыграем свадьбу. Жених правильно говорит, нельзя терять время, пора выезжать в степь…
В этот же день молодых помолвили, а через два дня отец Нехамы отобрал для свадебного стола несколько кур из тех, что хуже несутся, зарезал молодого теленка, достал рыбы. Напекли и наварили разные яства.
Свадьба была отпразднована без особой торжественности. Вечером совершили обряд венчания, и все сели за ужин. Из родни жениха не было никого.
– Если будет все хорошо, мы их дома соберем, повеселимся, – оправдывался Танхум, – а сейчас пахота и сев, зачем отрывать их от работы?
Когда гости разошлись, Танхум пошел в конюшню накормить лошадей, а молодой жене наказал собираться в дорогу. Он велел ей упаковывать все, что попадется под руку
– Пригодится, – говорил он, – в хозяйстве все может пригодиться.
Отец сердился, ворчал, иногда отбирал кое-что из того, что прихватил зять. Но того это не смущало.
Когда бричка была доверху нагружена домашними пожитками, Танхум попрощался с тестем, усадил жену на передок, сел рядом с нею и стегнул лошадей. Ехал он быстро, словно за ним кто-то гнался. Время от времени он поглядывал на поля и, замечая черные пятна свежевспаханной земли, недовольно морщился.
– Видишь, люди пашут вовсю! – с упреком обращался он к молодой жене, показывая на поля. – Каждый день теперь на вес золота…
17
Свадьба у Заве-Лейба была тихая, без музыкантов. Во дворе Бера Донды поставили венчальный балдахин. Жених, как положено по обычаю, семь раз обошел вокруг невесты, надел ей обручальное кольцо, отпил глоток вина из кубка. Потом невеста поплакала немного. Бер, Рахмиэл, Фрейда, жених с невестой и собравшиеся гости зашли в хату, уселись за скромный свадебный стол, выпили немного вина и разошлись по домам.
Жена Заве-Лейба – Хевед, которую он привез из соседней колонии, была высокая, здоровая, с мясистыми, толстыми губами.
После свадьбы молодожены перебрались в свою хатенку, перестроенную из сарая, купленного у Гдальи Рейчука. Хевед тут же отправилась к отцу за коровой, которая была обещана Заве-Лейбу в приданое. Увидев ее, Заве-Лейб рассердился и начал ругать жену:
– Надула ты меня! Обещали дать корову, а какая же это, с позволения сказать, корова, когда у нее только три соска?… Корову они мне дали, чтобы ей околеть! До самой свадьбы не дали даже поглядеть на нее. Обманул меня твой отец, как цыган на ярмарке.
Чем больше горячился Заве-Лейб, чем свирепее нападал он на жену, тем нежнее становилась она к нему, стараясь смягчить его негодование. Но это не помогло, он никак не мог простить такое.
– Ну, чего раскричался? Успокойся! Ни к чему это, – умоляла его Хевед. – Корова отелится, будет, дай бог, телка, вот обзаведемся мы новой коровой. Если судьбе будет угодно, мы еще кое-что наживем. Люди рады были бы иметь такую корову, как у нас…
– Откуда ты знаешь, что она стельная?
– Первый год, что ли, она у нас! – ластясь к мужу, уверяла Хевед. – Каждый год она приносит теленка. Двух телок мы уже выкормили от нее.
– Помни же, что ты мне сказала! – угрожающе предупредил Заве-Лейб. Он уже жалел, что не попросил у тестя в приданое лошадь вместо коровы.
«Черт бы его не взял, – подумал Заве-Лейб, – если бы он дал мне лошадь. У него их две, мог остаться с одной. А почему у него должно быть две лошади, а у меня ни одной? Дочь его я взял на свои плечи, с него обуза долой? Ничего, мог бы мне дать одну лошадку… Тогда бы я мог хоть сейчас сговориться с кем-нибудь, и мы бы вместе вспахали десятину-другую и посеяли бы немного пшеницы. А теперь что мне делать? Разве только пойти на поклон к богатеям и попросить у них помощи…»
Как только началась осенняя пахота, Заве-Лейб пошел к зажиточным хозяевам:
– Вспашите мне хоть сколько-нибудь землицы, я в долгу не останусь, отплачу своим трудом за одолжение…
Домой вернулся он возмущенный, сердитый.
– Чтобы сгорели они, эти проклятые богатеи! У них все, а другой пусть с голоду подохнет… Ничего, Хевед, как-нибудь обойдемся без их помощи. Сами впряжемся в плуг вместе с коровой и вспашем землю… Не пойду больше клянчить у них, у этих мироедов, чтобы их всех чума передушила!
Хевед с болью в душе глядела на измученное, суровое лицо мужа. Подойдя к нему, она ласково сказала:
– Не огорчайся, как-нибудь вспашем.
– Надо, чтобы корова наша хорошенько попаслась и набралась бы сил.
– Что-то корова наша вчера вечером плохо ела, – взволнованно заявила Хевед.
Она не решилась сказать мужу, что вчера вечером корова дала мало молока, боясь, как бы он опять не накинулся на нее с упреками.
Хевед вчера весь день места себе не находила: все думала, что случилось с их коровой, почему она почти перестала давать молоко. Может, она, упаси господи, и в самом деле захворала? Ночью Хевед несколько раз выходила во двор и осматривала корову: ощупывала шею, живот, приникала ухом к ее бокам. Корова уныло глядела на хозяйку. А Хевед все еще не могла решить, действительно корова заболела или ей только так кажется.
На следующий день рано утром Заве-Лейб ушел к соседу за плугом. Хевед принесла корове свежей травы, но та только понюхала ее, есть не стала.
«Она больна, моя коровушка», – поняла наконец Хевед и твердо решила не говорить об этом мужу.
Заве-Лейб притащил откуда-то деревянный плуг прадедовских времен, давно вышедший из употребления, впряг в него корову. Привязав к плугу веревку, Заве-Лейб хотел тоже впрячься, но Хевед этого не допустила. – Дай, я сама пойду с ней в упряжке, – настаивала она.
