Виктор Дьяков - Дорога в никуда. Часть вторая. Под чёрными знамёнами
- Тут черным по белому в газетенке твоей варначей прописано, читаю: "Если мы, товарищи, сидящие у власти, не дадим поддержки посланцам товарища Ленина, то нет нам на сей земле места". Это ж ты тогда тут у власти сидел, а!?- есаул зловеще усмехнулся и подмигнул уряднику. Тот в ответ негромко заржал.- А вот что верно написано, так то, что нет, таким как ты и твоим друзьям-большевикам на этой земле места... - Есаул вновь стал вглядываться в текст статьи.- Потом здесь пишется, что тем самым питерцам было преподнесено несколько караваев хлеба. Так что ли? Говори сволочь, а то мы тебя сейчас не шестидюймовкой, а восьмидюймовкой потчевать начнем!
Шестидюймовки и восьмидюймовки, так в дивизионной контрразведке именовались плетки из конского волоса, шестижильные и восьмижильные. Арестованных на допросах "с пристрастием" в обязательном порядке пороли сначала шестидюймовкой, если молчал, переходили на "восьмерку". Редактора арестовали в погребе его дома, он там просидел всё лето и сентябрь, пока в городе к розыску спрятавшихся большевиков не подключились анненковцы. Его уже пороли несколько дней подряд, готовя таким образом к допросу.
- Не надо, не надо...! Умоляю... я всё... все, что хотите, только не надо меня бить, на мне же живого места нет...
Через два дня есаул Веселов подал докладную записку на имя атамана, в которой указывал, что в апреле прошлого года в область прибыло почти сто семейств питерских рабочих с целью создания хлеборобской коммуны. Коммунары на буксируемой барже поднялись вверх по Иртышу и обосновались в районе станицы Усть-Бухтарминской, захватив залежные земли, принадлежавшие кабинету Его Императорского Величества. По донесениям из Усть-Бухтарминской, летом станичный атаман Фокин эту коммуну разогнал, но коммунары не были ни арестованы, ни этапированы в тюрьму, а разбрелись по тамошним селам и, скорее всего, продолжают свою подрывную агитационную деятельность. Так же начальник контрразведки доносил, что для руководства и координации действий верхнеиртышских большевиков в условиях подполья был отправлен какой-то уполномоченный, прибывший с Урала с секретной миссией. Потому его фамилия, внешность и местопребывание неизвестны даже этому, чуть до смерти не запоротому заместителю председателя и главному редактору в одном лице.
Трепетно относившегося ко всему, что имело отношение к императорской власти, в том числе и к императорской собственности, Анненков, прочитав записку, пришел в ярость и приказал телеграфировать в Усть-Каменогорск и далее в Усть-Бухтарму требование немедленно предоставить отчет о судьбе этих коммунаров, по его мнению преступников, посмевших посягнуть на монаршью собственность. А раз так, то они если не все, то во всяком случае руководители должны быть немедленно расстреляны. И не отвлеки грозного атамана, ставшего неофициальным властелином области, более насущные заботы, не сдобровать бы станичному атаману Фокину... Но они его вновь отвлекли.
Еще летом белые, закрепившиеся в Северном Семиречье под общим командованием произведенного в генералы Ярушина, предприняли наступление на Верный. Но в это время в их тылу в южной части Лепсинского уезда образовался некий большевистско-крестянский очаг сопротивления, замкнутый фронт, имевший в окружности до ста верст, со штабом в селе Черкасском. С этим укрепленным районом Ярушин со своими войсками ничего поделать не мог, ибо его как крепость оборонял "гарнизон" в четыре тысячи штыков и полторы тысячи сабель с пулеметами и орудиями. Имея в тылу такой "нарыв", о наступлении на Верный нечего было и думать. Анненкову в первую очередь предстояло уничтожить эту "крепость", именовавшуюся "Черкасской обороной".
Те четыре месяца после подавления славгородского восстания, когда Анненков занимался формированием и развертыванием своей дивизии для него, человека деятельного, стали в некотором смысле временем "простоя". Он рвался в бой и с радостью принял приказ о наступлении, хотя в дивизии еще не завершился процесс формирования. Сначала он решил провести разведку боем. Не прекращая организационной работы в Семипалатинске, атаман перебросил авангард дивизии по заснеженной степи в Сергиополь. Именно оттуда, совершив скрытый марш в степном промежутке между озерами Балхаш и Алаколь, он намеревался внезапным кавалерийским ударом взять село Андреевку, крайнюю на северном обводе "Черкасской обороны".
Лихого рейда не получилось. Красных кто-то вовремя предупредил, что у "беляков" в Сергиополе появились свежие конные подразделения, и они оказались готовы к атаке. Когда конная лава Атаманского полка под командованием самого Анненкова ворвалась в Андреевку, то она едва не оказалась в ловушке, так как каждый дом и каждый двор в довольно большом селе были заблаговременно превращены в огневые точки, из которых анненковцев осыпали винтовочным и пулеметным огнем. Атаман сразу понял, что если принять бой в таких условиях, неминуемы очень большие потери, а он тем и славился, что никогда не нес больших потерь. Потому пришлось сразу же дать приказ о немедленном отступлении. Повернув коней, атаманцы устремились из села, но один из красных выскочил прямо на улицу и в упор выстрелил в Анненкова. Лишь фронтовой опыт и мастерство джигитовки спасло атамана. Он успел поднять коня на дыбы, сбил стрелка с прицела, и пуля прошла чуть выше, прострелив папаху. Из села вырвались, но пытаться вновь атаковать было бессмысленно - одной кавалерии столь крепкий орешек не по зубам. На следующий день в Андреевку стали подтягиваться подкрепления красных из других сел "Черкасской обороны". Анненков никак не ожидал, что ему окажут столь упорное и хорошо организованное сопротивление. Стало очевидным, что с одним конным полком и полуразложившимися, малобоеспособными частями Ярушина с красными никак не справиться. Нужно было перебрасывать всю дивизию и самым серьезным образом готовиться к наступлению. От Андреевки пришлось пока отступить.
Так и не успевший в январе заняться "коммунарским" делом, Анненков о нем не забыл. Он вспомнил о своем верном хорунжем Степане Решетникове, о том, что тот родом из тех мест и даже является родственником станичного атамана. После отхода от Андреевки, атаман приказал Степану передать свою сотню заместителю, а его самого взял с собой в Семипалатинск, куда возвратился лично руководить доукомплектованием формирующихся войск, чтобы как можно скорее перебросить их в Семиречье и ударить по красным уже всей мощью дивизии. Для Степана у него вновь имелось особое задание. Он отправлял его в качестве полномочного представителя в Усть-Бухтарму с письменным распоряжением, немедленно сформировать конную сотню из казаков второй и третьей очереди и направить в его распоряжение. Почему атаман делал то, на что официально не имел никакого права, призывал под свои знамена казаков, что не было санкционировано ни отдельским, ни войсковым штабами Сибирского казачьего войска?... От своих людей в Омске, Анненков знал почти все происходившее в столице белой Сибири. Соглядатаи имелись у него и в ставке Верховного и в войсковом штабе. Потому он и знал заранее о готовящемся приказе на призыв весной 19 года всех казаков второй и третьей очереди, то есть фронтовиков, чтобы именно с этими опытными вояками сокрушить красных между Волгой и Уралом, и наступать далее на Москву. Атаман решил опередить войсковой и отдельские штабы, чтобы успеть, хотя бы часть этих казаков-фронтовиков призвать к себе. Из них он и намеревался в основном сформировать третий после Атаманского и Оренбургского полков, чисто казачий конный полк, который решил назвать Усть-Каменогорским. Зная, что люди из его усть-каменогорской команды пополнения не смогут зимой подняться в горы и провести соответствующую работу, он и посылал туда Степана, тамошнего уроженца, который мог через перевалы проехать и добраться до труднодоступного Бухтарминского края.
Ехать зимой по степи нелегко, но то еще куда ни шло, ехать горами, если не знаешь дороги - лучше не рисковать. Степан с двумя сопровождающими земляками верхами без приключений добрались до Усть-Каменогорска, где вручил данный ему Анненковым пакет атаману 3-го отдела войсковому старшине Ляпину. Ляпин предупредил, что горные дороги и перевалы для лошадей труднодоступны и морозы в горах намного сильнее, чем в степи. На что Степан молодцевато ответил:
- Ничего, проедем. С нами Бог и атаман Анненков.
Немолодой уже атаман отдела удивленно посмотрел на него. Он слышал о фанатичной вере анненковцев в своего атамана, но в местной команде пополнения Партизанской дивизии таковых вроде бы не наблюдалось. И вот он впервые увидел воочию одного из таковых фанатиков. Степан, конечно, несколько бравировал. Его уверенность в первую очередь основывалась на том, что он отлично знал дорогу, по которой ещё до войны не раз ездил на войсковые сборы. И потом, ведь это были его родные горы. Тем не менее, в дороге действительно пришлось очень нелегко, местами серпантины с наветренной стороны так засыпало снегом, а дорога так обледенела, что приходилось спешиваться и вести коня в поводу. Без малого сто верст до казачьего поселка Александровского преодолели только к ночи и потому были вынуждены там заночевать. Поселковый атаман Злобин, узнав, что Степан порученец самого Анненкова, да ещё брат зятя усть-бухтарминского атамана, всячески старался угодить гостям, положил спать в своем доме. На следующее утро Степана и его спутников ждал и горячий завтрак и их кони, отдохнувшие в теплых стойлах, накормленные свежим овсом. Оставшиеся сорок верст по плоскогорью прошли в охотку, на рысях. Не более чем на четверть часа остановились в поселке Березовском, чтобы вручить и тамошнему атаману пакет от Анненкова с предписанием формировать взвод добровольцев для Партизанской дивизии. Местный атаман не успел даже ничего возразить, когда порученцы были уже в седлах и поспешили дальше в Усть-Бухтарму, домой.
