Серж Арденн - Анжуйцы
– Что здесь происходит, Тео? Кто эти люди?
Будучи не в себе, после удара по голове, бережно нанесенным заботливым Сомом, приложившим всё своё умение и усердно следящим, что бы «ни один волосок» не покинул голову многоуважаемого прелата, вымолвил Буаробер.
– Уходим, уходим. Я бы и сам не прочь понять, что всё это значит. К мулам, Франсуа, быстрей!
Подхватив под руку не сопротивляющегося приора, Дордо увлек его в сторону Трагуарского креста, где они спрятали мулов.
Проведя смертельный и жестокий удар в шею, испанскому прапорщику, Гаррота попятился, не выпуская из вида всех сражающихся. Он понял, что дело проиграно, и нужно поспешить унести ноги. Проскользнув сквозь арку, он остановился, осмотрел улицу, как вдруг услышал, где-то в кромешной мгле, удаляющееся шарканье шагов и голоса Буаробера и слуги. Одноглазый наемник нахмурил брови, прищурив единственный глаз. Коварная ухмылка исказила его уста. «Проклятый прелат, ты всему виной! Ну, ничего, Гаррота не привык ходить в должниках! Я за всё рассчитаюсь с тобой сполна! Дай срок.» Подумал он, дублируя мысли беззвучным шепотом, и исчез в ночном мраке.
Когда Атос и Флери покончили со своими противниками, к ним присоединились Портос и Арамис с наспех перевязанной платком рукой. Четверо дворян склонились над телом убитого д’Альбека. Мушкетеры со скорбными лицами прощались с тем, кого на протяжении последних лет считали лучшим другом. Того, с кем были неразлучны, и кому бы без сомнений и колебаний доверили всё самое сокровенное и ценное, что у них имелось. Для спасения кого не пожалели бы ни средств, ни сил, ни жизней. Гасконец Лоран Оноре де Казнак, барон д,Альбек был душой компании: добрый, верный, великодушный человек и славный дворянин, деливший с друзьями и скорбь, и радость, и ужас баталий, и сладость пиров, и упоительный миг побед – бездыханный лежал у их ног. Их неразлучная компания, снискавшая в Париже славу четырех непобедимых мушкетеров, лишилась самого жизнерадостного и остроумного – барона д’Альбека.
По щеке Арамиса прокатилась одинокая слеза. Атос, приклонив колено, вытащил из тела товарища кинжал, и, закрыв ладонью лицо, оставался неподвижен как кладбищенский монумент. Портос потупив взор, изредка тряс огромной головой, как будто отвечая на чьи-то беззвучные, обращенные к одному ему, вопросы, то ли оправдывая себя, то ли вымаливая прощение для убитого товарища. Флери, который был едва знаком с погибшим мушкетером, высоко поднял голову, угрюмо разглядывая черную крону каштана, предавшись раздумьям о вечности. О чем ещё можно размышлять над трупом малознакомого человека, пусть даже минуту назад сражавшегося рядом с тобой, плечом к плечу.
1 Трагуарский крест – установлен в 12 веке, на перекрестке улиц Сент-Оноре и Высохшего дерева, и до 1636 года отмечал место публичных экзекуций.
2 На этом месте, в средние века, произошла казнь королевы Брунгильды, которую проволокли дикими лошадьми по улице Высохшего дерева.
3 Набат на одной из башен церкви Сен-Жермен л'Оксерруа, 24 августа 1572 года, оповестил о начале массовой резни гугенотов во французском королевстве, получившем в истории название «Варфоломеевская ночь».
4 ропилья – короткая приталенная одежда с двойными рукавами.
5 горгера – круглый, плоеный ворот.
6 эсклавин – верхняя мужская одежда.
7 кистень – гибко-суставчатое холодное оружие.
ГЛАВА 11 «Скорбь»
ФРАНЦИЯ. ПАРИЖ.
День, сменивший ночь, лишь напомнил о течении времени, неумолимо и безвозвратно прокручивающего шестеренки вечности, отсчитывая года, сутки, мгновения, не взирая на события происходящие в этом бренном мире, которые не способны не только остановить, сей бесконечный процесс, но даже хоть, сколько-нибудь повлиять на его ход. Оставляя без внимания беды, радости, рождения, смерти, войны и коронации, этот бездушный чиновник – время, по чьей прихоти стрелки всех часов мира кружат по циферблатам, безжалостной рукой превращает в тлен плоть и события, совершившиеся даже мгновенье назад, и уж тем более произошедшие минувшей ночью. Поэтому вчерашняя смерть барона д’Альбека, забытая всеми, кто о ней знал, и, естественно, не потревожившая большинства, то есть парижан не ведавших о случившемся, задержалась лишь в сердцах друзей усопшего гасконца, господ Атоса, Портоса и Арамиса, разъедая их души скорбью и тоской, по убитому другу.
В час, когда предрассветный туман, ещё не рассеялся над городскими стенами спящего города, мушкетеры отнесли труп барона в небольшую часовню, стоявшую посредине маленького кладбища, примыкавшего к усадьбе. Портос приволок, заспанного капеллана с всклокоченными волосами, от которого, по понятным причинам, в утренний час разило вином, и совершенно по необъяснимым рыбой. Его вид красноречиво заявлял о том, что он не в восторге от тех методов, которые употребил необходительный мушкетер, довольно бесцеремонно препроводивший его в часовню. Капеллан, что-то ворчал, постоянно оглядываясь и шаря взглядом по земле, изредка недовольно поглядывая на Портоса, обвиняя того в своих злоключениях и потере шапки, очевидно, столь необходимой для проведения предстоящего обряда. Священник заметно повеселел, когда друзья вручили ему несколько экю, подведя к трупу друга, передав усопшего в надежные руки, столь сведущего в подобных вопросах служителя Господа, который позаботиться как о душе, так и о бренном теле умершего. Сами же мушкетеры, уже через три четверти часа, осушили по стакану бургундского, за упокой души Лорана д’Альбека, в кабачке «Сосновая шишка», завсегдатаев которого, сегодняшней ночью, стало на одного меньше, о чем и было сообщено сочувственно погрустневшему трактирщику.
Друзья погрузились в мрачные раздумья, которые прервал бледный как смерть Атос, морщась, дотронувшись до раненного плеча.
– Прошу помнить друзья, о вызове который имел дерзость бросить нам господин Бакстон. При существующих правилах, нам придется драться втроём против четверых, если, разумеется, никто из вызывающих не откажется от участия, узнав о смерти д’Альбека.
– А кто же остальные трое пожелавшие скрестить с нами шпаги?
– Вы полагаете Портос, что людей желающих разделаться с нами, в Париже, не достаточно?
Великан, поразмыслив, процедил сквозь зубы:
– Вы, как всегда правы граф, их великое множество.
Витавший, где-то в облаках собственных мыслей, Арамис, спустился на землю, негромко заметив:
– Вот только я не назову среди них ни одного, кто мог бы назвать себя другом господина Бакстона.
Ухмыльнувшись словам товарища, Атос печально заключил.
– Это не меняет дела, нам придется сражаться втроём против четверых. К тому же неприязнь объединяет даже самых разных людей. Я полагаю, что Бакстону без труда удалось найти тех, с кем нам доведется встретиться на пустыре за Люксембургским дворцом.
– Но это самоубийство, милый Атос. Нас всего трое, к тому же один из нас ранен. Я нисколько не сомневаюсь в вашей выдержке и самообладании, но не могу не отметить, что сей печальный факт, говорит не в нашу пользу.
– И что же вы предлагаете, Арамис?
Портос поочередно оглядел впавших в уныние друзей.
– Что за чертовщина господа! Не пойму о чем вы толкуете! Конечно, драться! Драться, невзирая ни на что! Драться даже если нас разрубят на куски на этом чертовом пустыре, среди пасущихся коз, буяющего бурьяна и прочего неподобства!
Схватил один из трёх принесенных трактирщиком кувшинов с вином, он осушил его одним махом. Атос перевел добродушный взгляд с бравого великана на изящного Арамиса. Край холеных усов, утонченного мушкетера приподнялся в едва заметной улыбке, больше свидетельствующей об отчаянии чем, о веселье. Будущий аббат, с иронией насладившись тирадой Портоса, пожал плечами и тихо произнес:
– Я не люблю господа, когда к принятию решения вынуждают обстоятельства. Меня это пугает. Но, увы, нам смертным, а значит слабым, не под силу, что-либо изменить. Изопьем же до дна чашу безысходности – придется драться.
Арамис поднял кружку и успел сделать всего несколько глотков, как расхохотавшийся великан восторженно хлопнул его по плечу, отчего вино расплескалось по безупречному, белоснежному рабату1 поперхнувшегося мушкетера, а Портос воскликнул.
– Вот это другое дело! Вот это понравилось бы д’ Альбеку!
Арамис недовольно покосился на Портоса, не обратившего ни малейшего внимания на доставленные другу неудобства. Верзила же, не унимаясь, хохотал. Оторвавшись от кружки с бургундским, Атос, попытавшийся изобразить на лице улыбку, глядя на товарищей, подвел неутешительный итог.
– Ну, что ж, по крайней мере, мы единодушны в нашем выборе. Сегодня в полдень нам предстоит либо победить, либо умереть. Что одинаково почетно и одинаково же бессмысленно. Теперь же господа, нас ждёт капитан де Тревиль.
