Саша Бер - Кровь первая. Арии. Он.
Идея уйти и построить свой город была основной среди ближников его логова. Она то и дело всплывала в застольных разговорах, но Ардни эта идея не нравилась, поэтому он специально гасил её развитие на корню, не давая выйти на круг голосования. Чем прокормить на пустынных землях всю эту свору? Совсем скоро их станет значительно больше. Их объединение уже и ватагой то не назвать. Целая армия с чётким разделением по специализации. Само логово превратилось в настоящий город, который растёт, как гриб после дождя. Ещё луна, две и расселять народ будет некуда. В следующем же походе, весь ближний круг натащит в логово избыточный живой товар и неминуемы скандалы и распри за место. Может запретить? Это может стать проблемой, уже моей проблемой. Ну, или почти проблемой. На круг обязательно поставят вопрос на отселение и всё вернётся на круги своя. Решение примут предсказуемое. Уйти в пустошь. Построить город. Во-вторых, чем они там будут заниматься. Ведь они ничего кроме как убивать и грабить, ничего не умеют. Они воины. И наконец, третье. Уйти и отделиться, значит совсем потерять надежду стать аром. Он рождённый коровой, видел в образе жизни высоко рождённых идеал, придел своих мечтаний. Для него это была цель. Он хотел так жить, жить в цивилизации, почёте и власти, а не гоем где-то в пустоши. Именно этим он заразил с детства свою ватагу, именно об этом они ещё пацанами мечтали там, на далёком озере с лотосом. Где родились и их цели на жизнь. Они вернулись обратно, чтобы их достичь, а не бежать обратно в пустоту. Они уже это проходили. Ардни не знал ответа на свой главный вопрос, как пробиться в это сраное высшее общество, чтоб их признали и приняли, посчитав достойными. Детские, наивные мечты. По началу он думал, что, став непревзойдёнными воинами их заметят, оценят, признают, пригласят и о благоденствуют. Они стали непревзойдёнными. Ничего не изменилось. Потом он по наивности и молодости полагал, что надо просто сделать что-то особенное, героическое для народа аров и вот тогда-то за ним и признают полный набор прав и привилегий и он начнёт, наконец, жить в большом городе и пользоваться всеми благами, уважаемый и властный. И даже отцу станет стыдно за всё, что он творил с его детством. Сейчас Ардни на всё смотрит по-другому. Исчезла наивность, исчезло и понимание того, что это как-то можно сделать. Хотя семя одной мысли всё же зародилось, но эта мысль была на столько сумасшедшей, что воплощать даже в иллюзорную идею, Ардни не спешил.
Уже глубокой ночью атаман при подходе к своей кибитке столкнулся с непонятно от куда-то выскочившим Еролем, который тут же зашептал:
— Атаман, всё спокойно. Она не выходила и вообще там такая тишина, я уж подумал, а если там кто? Вдруг она обернулась и улетела.
Атаман усмехнулся, хлопнул мальчишку по плечу и усаживаясь на пень, стоящий напротив входа в кибитку, устало сказал:
— Ероля, иди спать, дальше я сам.
Мальчик не торопливо побрёл на ту сторону кибитки, делая большой крюк, стараясь не подходить к ней близко.
«И так, — продолжил он свои размышления, — надо менять нашу жизнь, хотя бы сначала изнутри. Никуда мы отсюда уходить не будем. А логово либо это расширим, либо новое создадим, тем более земли речников пустуют, повымерли с нашей помощью. Стоп. Но этот уход и будет равноценен уходу в пустошь. Тупик какой-то».
Его мысли прервал лёгкий шорох у кибитки и Ардни боковым зрением заметил какое-то движение. Присмотрелся. Светлое пятно осторожно вылезло наружу. Метнулось влево, вправо и присело. «Это ещё, что за явление? — подумал он вдруг, не совсем соображая и не успевая переключиться с мира грёз на реальность. Но тут зажурчала водичка и до него сражу же дошла вся реальность происходящего. Он мысленно сплюнул и выругался про себя: «Ну, дура, ты у меня узнаешь, как гадить где не попадя».
Караулить дальше он её не стал. Сделав своё дело, она вновь забралась в кибитку и там притихла. Ардни стал со своего природного сидения и пошёл к выходу из логова. Кстати сказать, вход и выход из логова был действительно единственный. Нет, конечно, выйти и зайти на поляну можно было в любом месте леса, но искусственно сооружённые завалы по всему периметру поляны, рвы-ловушки и густо насаженный непролазный и очень колючий кустарник, делали это практически невозможным. Прорубиться сквозь эту рукотворную стену даже отряду, вооружённому топорами, надо было очень постараться, да и времени потратить целый день, а то и два. Кроме того, внешний периметр леса был усеян, как минное поле, звериными ловушками: петли, силки, сети и всё это было способно поймать не только зайца, волка, человека, но даже тура или лося, если таковые забредали. Единственный проход в логово, в виде петляющей среди зарослей дороги, охраняли три засады, которые кроме непосредственной охраны, осуществляли и другие, специфические функции. Например, крайняя застава на входе в лес, регулярно делая обход вокруг всего леса, проверяла ловушки, постоянно вынимая из них всякое зверьё и налаживая их обратно для последующей ловли. Вот и получалась охрана и охотники в одном лице.
Ардни вышел в степь только с одной целью — встретить рассвет. Вот захотелось ему посмотреть на утреннюю зарю и всё тут. Он стоял, вдыхая полной грудью свежесть утреннего воздуха, наполненного, так им любимого запаха разнотравья. Заря пурпурным пятном разлилась на полнеба. Спокойным, холодным заревом величественно замерла на краю земли. Насыщенна тьмой и кровью у основания, её образ светлел, поднимаясь и становясь ярко алым, завораживающе прекрасным телом, совершенным по своей чистоте и притягательности. Ещё выше цвет становился ярче, светлее и восторженней и венчали её далёкие редкие полозки облаков, окрашенные лёгкой дымкой изумрудной нежности. Величие и спокойствие её, поражало. По степи, спокойно спящей, украдкой, еле заметно клубился низкий туман в виде лёгкой, невесомой дымки, как одеялом, бережно и нежно окутывающий землю. Небо над головой было чистое, не облачка и от этого казалось безмерно высоким и бескрайним в своей глубине. Редкие звёздочки ещё поблёскивали то тут, то там, но время их заканчивалось. Там, за далёкими землями, медленно, с божественной неторопливостью, разгоралось священное пламя нового дня.
— Ну, здравствуй, богиня, — тихо, еле слышно начал Ардни, уставившись на величавое зрелище — утреннюю зарю. — Ты сегодня как всегда прекрасна, глаз не отвести. Тобой можно любоваться всю жизнь, но почему, при виде тебя, мне всегда так холодно? Почему многие, кто смотрит в твоё лицо, наполняются радостью, меня же твой лик не радует никогда? Почему ты так воздействуешь на меня? В чём я пред тобой провинился? Для меня ты бездушна и холодна, как самоцветный камень. Я знаю, если б ты могла, то сейчас же отвернулась от меня. И все боги бы отвернулись, но, как и ты, они почему-то не отворачиваются, не могут. Да, мои руки залиты кровью, но посмотри вниз, ты идёшь по колено в крови. Да, я не приношу жертвы богам, но и ты этого не делаешь. Я не пою им гимны и не прославляю их, но и ты безмолвна, как голосом, так и мыслью. Так чем я отличаюсь от тебя? На меня иногда странно действует Сома, превращая мою внутреннюю сущность в такой же самоцветный камень, как и ты. Только мой камень, как лёд прозрачен, но, как и твой, он светится ровно и спокойно, но, как и твой он холоден и равнодушен. Ты знаешь, что я не общаюсь с богами. Я не говорю ни с кем, кроме тебя. А знаешь почему? Я тут вдруг понял, что меня так тянет к тебе. Знаешь? Меня тянет твой холод духа, а не красота твоего облика. Мне нравится собственный холод разума, то состояние, когда я чувствую себя равным тебе. Только пока, у меня не получается становиться таким, когда я этого хочу? Я не могу понять, в каких случаях Сома рождает во мне ярость пламени, всё пожирающей бездумно, а когда кристалл ярости, всё знающий и не ошибающийся, ярости всесильной, но разумной. Но я найду способ — это узнать, красавица. Найду.
Где-то в вышине уже светлого неба во всю надрывались жаворонки. Холодный цвет зари, наливался светом. Она становилась ослепительно яркой, но оставалась такой же царственно холодной. Ардни не стал встречать восход солнца, он ему был не нужен. Он развернулся и быстро пошёл обратно.
Войдя в сумрак своего жилища и на ощупь отыскав на стене лапу волчьей шкуры, Ардни отцепил когти и распахнул в стене проём, который служил своеобразным окном. Солнце ещё не поднялось из-за деревьев, поэтому свет, заливший внутренности комнаты, был мягок и нежен. Стол, с остатками вчерашней еды, стоял неубранный. Правильно, никто команду убирать вчера не давал. Утренняя Заря сидела всё на том же месте, всё тем же меховым столбиком. Всё было, как вчера, практически, ничего не поменялось. Только одно, в отличии от вчерашнего вечера, голова молодухи торчала наружу, а не пряталась под одеялом. Причёсанная, только непонятно чем, огненно-рыжие волосы заплетены в толстую косу, спущенную через шею вперёд и прячущуюся где-то в глубинах мягкого одеяла. Тот кусок, что виднелся, казался живым, потому что постоянно мелко подёргивался и шевелился. Ардни понял, что девчонка нервничает и под одеялом теребит собственную косу. О, боги, лицо её было поднято и обращено на него. Такое в женском поведении он видел впервые. Либо она вообще страх потеряла, либо сознательно решила покончить жизнь самоубийством! Ни то, ни другое Ардни не понравилось. Он уже был готов проявить своё негодование, её дерзостью, но присмотревшись, обмяк. Какая-то робкая, иллюзорная улыбка, играла на её губках. Эта улыбка находилась на грани яви, на границе присутствия и отсутствия. Это не просто заинтересовало его, он был заворожён и очарован. Вот только, что улыбка была, сейчас растаяла, а присмотришься, она как бы из ничего проявляется. Никаких движений на лице, ни один мускул не шевелится, а улыбка плавает. То появилась, то исчезла. «Интересно, как это у неё, получается», — подумал Ардни, тоже расплываясь в улыбке. Не менее живыми, оказались её глаза. Два голубых самоцвета вспыхивали, устремляясь на него, и тут же медленно затухали, отводимые куда-нибудь в сторону или вниз. Опять вспыхивали прямым взглядом и вновь затухали прячась. И это было таким же ритмичным, как дыхание и казалось, могло продолжаться вечность.
