Ярослав Галан - Памфлеты
Тайна поджога рейхстага не была тайной. Подлинные поджигатели были известны с первой минуты, не было только всей суммы изобличающего материала. Не так давно его нашли в одном из архивов гестапо.
Речь идёт о письме группепфюрера СА Карла Эрнста, адресованном на имя его друга Гайнеса. Оба нациста были приверженцами Рема, и этим самым объясняется появление этого письма. Эрнст знал, что Геринг и Геббельс готовятся к расправе над своими вчерашними сообщниками. Он выяснил, что силы будут не равны. Эрнст не сомневался в том, что он станет первой жертвой господствующей клики, которая хочет воспользоваться любым предлогом, чтобы ликвидировать опасных свидетелей.
И вот Эрнст поспешно пишет письмо Гайнесу и отсылает его с просьбой вывезти документы за границу. Эрнст рассчитывает, что в случае ареста он сможет этим письмом шантажировать своих палачей и таким образом спасёт себе жизнь.
Однако день расправы наступил значительно раньше, чем ждал его группенфюрер СА. Документ попадает в руки гестапо. Эрнст и Гайнес гибнут, и только через двенадцать лет американская полиция находит письмо в одном из гестаповских сейфов.
Этот документ заслуживает того, чтобы познакомиться с ним поближе. Вот он:
«Я, нижеподписавшийся, Карл Эрнст, СА-группенфюрер Берлин — Бранденбург, прусский государственный советник, родившийся 1 сентября 1904 года в Берлипе — Вильмерсдорф, настоящим описываю пожар рейхстага, к которому я был причастен. Я делаю это по совету моих друзей, потому что есть основания считать, что Геринг и Геббельс преступно покончат со мной.
В случае моего ареста необходимо дать попять Герингу и Геббельсу о том, что этот документ хранится за границей. Я заявляю, что 27 февраля 1933 года я вместо с названными унтерфюрерами поджёг немецкий рейхстаг. Мы сделали это но тому убеждению, что таким образом послужим фюреру и движению. Мы сделали эго, чтобы дать фюреру возможность сокрушить марксизм. Я не раскаиваюсь в этом. Но разработанному нами плану, Гайнес, Гельдорф и я должны были произвести поджог 25 февраля, за восемь дней до выборов. Геринг заявил, что он предоставит нам чрезвычайно сильный горючий материал, который займёт к тому же немного места.
Во время очередного совещания, которое состоялось на квартире Геббельса и на котором не было Гельдорфа, потому что он в то время выступал на предвыборном митинге, Геринг предложил, чтобы мы воспользовались подземным коридором, который вёл из его дома к рейхстагу — это была бы самая удобная дорога с минимальным риском. Мне было поручено найти подходящих людей. Геббельс советовал произвести поджог не 25 февраля, а 27, потому что 26 февраля было воскресенье, когда выходили только утренние издания газет, а это не дало бы нам возможности полностью использовать пропагандистский эффект пожара. Было решено начать поджог около девяти часов вечера, чтобы можно было ещё использовать и радио. Потом Геринг и Геббельс согласовывали различные способы направления подозрения на коммунистов.
Мы с Гельдорфом трижды обошли подземный коридор, чтобы обстоятельно сориентироваться в нём. Кроме того, Геринг вручил нам план служебных помещений и пояснил нам, когда и по каким коридорам ходит поверяющий караулы. Как-то во время таких посещений подземного хода пас чуть не накрыли. Караульный, который услышал, вероятно, наши шаги, изменил свой обычный маршрут. Мы спрятались в тупике.
За два дня перед поджогом мы спрятали в этом тупике горючий материал, который дал нам Геринг. Это была небольшая бутыль с самовозгорающимся фосфором и несколькими литрами керосина. Геринг должен был быть в назначенное для поджога время не дома, а в министерстве внутренних дел».
Далее провокатор Эрнст разоблачает роль оказывавшего помощь провокатора ван дер Люббе:
«За несколько дней перед упомянутым событием Гельдорф рассказал нам, что в Берлине появился парень, которого, вероятно, удаётся привлечь к участию в поджоге. Мы условились о том, что ван дер Любое влезет в окно ресторана, имеющегося при рейхстаге, потому что этим путём туда легче всего попасть. Если его при этом поймают и даже если на несколько минут запоздаем, то нам не будет грозить никакая опасность. Ван дер Любое должен до последней минуты верить в то, что он пришёл один».
Далее Эрнст подробно описывает свой «подвиг». Нацистский провокатор причмокивает, рассказывая о деталях своего преступления. И надо признать, что эго была работа профессионального поджигателя. Наука «толстого Германа» не прошла даром…
«Я начал работу с зала кайзера Вильгельма. Мы создали большое количество очагов пожара между залом кайзера Вильгельма и залом пленарных заседаний тем, что намазали стулья и столы фосфорным составом. В то же время мы вылили керосин на гардины и ковры. Когда мы снова очутились в зале пленарных заседании, не было ещё девяти часов.
Точно в 9 час. 05 мин. всё было готово. Мы пошли назад. В 9 час. 12 мин. мы были в машинном помещении. В 9 час. 15 мин. мы перелезли через стену».
Карл Эрнст окончил свою работу. Ван дер Люббе сделал остальное, и уже через час Гитлер имел возможность объявить «крестовый поход» против коммунистов. А несколько дней спустя верховоды финансового капитала посадили нацистскую свору в министерские кресла и её руками начали приготовления к поджогу мира.
Как видим, огромны были заслуги Карла Эрнста и ван дер Люббе перед «третьим рейхом». И именно в связи с этими заслугами оба провокатора вынуждены были распрощаться с жизнью. Язык ван дер Люббе одеревенел от удара секиры палача, язык Эрнста уничтожила 30 июня 1934 года кучка подручных прислужников Геринга. Признательность Адольфа Гитлера тоже ходила крутыми и кровавыми тропами.
Коль скоро предоставляем слово документам, пусть скажет своё слово бывший директор «немецко-советского общества воздушного сообщения» Георг Зоммер.
Двадцать седьмого июля 1934 года, то есть ровно через год после поджога рейхстага, Зоммера вызвали но телефону в главное управление гестапо. Там советник Шульц дал ему секретное поручение: подготовить самолёт для трёх болгарских коммунистов, обвинённых в поджоге рейхстага, которые после скандального провала обвинения были оправданы судом. Шульц тут же уведомил Зоммера о маршруте самолёта: Москва, с пересадкой в Кенигсберге.
На другой день узники были привезены на Темнельгофский аэродром. «Во время заправки самолёта, — рассказывает сегодня Георг Зоммер, — подошёл ко мне неизвестный мне прежде полицейский агент, показал свой документ и заявил мне тоном приказа, что этих трёх обвиняемых нельзя было — осудить из-за недостатка доказательств, и всё же они должны быть на всякий случай ликвидированы, и именно следующим образом: самолёт разобьётся на советской территории. Коричневый пакет, который агент имел при себе и в котором как будто были личные вещи трёх арестованных, должен был находиться при пассажирах и послужить причиной катастрофы… Агент старался успокоить меня и заявил, что я должен рассматривать это поручение, как приказ «высшего начальства».
Однако агенту не удалось успокоить перепуганного этим оригинальным поручением Зоммера. Побаиваясь судьбы ван дер Люббе, он выбрал меньший риск:
«Самолёт поднялся в воздух около 8 часов утра. Во время смены самолёта в Кенигсберге удалось предупреждённому мной директору Фетте выбросить пакет с адской машиной».
Легко себе представить настроение Геринга, когда он услышал по московскому радио голос Димитрова. И в этих обстоятельствах Геринг был беспомощен: наказание трусливого Зоммера только бы наделало много лишнего шума. В конце концов неизвестно было, где следовало искать виновных — в Берлине или в Кенигсберге.
Сегодня Геринг, как и другие его сообщники, обезврежен. Рука его больше не будет убивать и не будет поджигать. Трибуналу осталось только поставить точки над «и».
1946
Перевёл В.Щепотев
ИОАХИМ ФОН
Иоахим фон Риббентроп. В роли подсудимого он чувствует себя скверно, за несколько месяцев постарел на десять лет. Гораздо лучше он чувствовал себя в роли министра, хотя об этом периоде своей жизни Риббентроп говорит теперь совсем неохотно.
На процессе выплыли пикантные подробности этого периода.
Когда Риббентроп впервые сел в министерское кресло на Вильгельмштрассе, он был для нацистского деятеля человеком очень «жалким»: винное предприятие и скромный домик — вот всё, чем мог в то время похвалиться Иоахим фон.
На протяжении двух (буквально двух) лет он сумел догнать остальных своих коллег по кабинету. За это время у него появилось шесть имений. Первое из них насчитывало «лишь» тысячу семьсот пятнадцать гектаров пахотной земли и леса (Риббентроп — страстный охотник). Второе — не меньше — возле Аахена, два других — в Словакии.
