Амур Бакиев - Легионы идут за Дунай
Остальное – указы о поимке беглых рабов и сообщения о борьбе с антиправительственными шайками в Шэньси – читать не стоило. Цзинь-ши небрежно бросил газету. Устало провел рукой по волосам, собранным на затылке в тугой узел, тщательно перевязанным шелковым шнуром и заколотым невидимыми серебряными шпильками. На движение тихим мелодичным звоном отозвался искусно вырезанный нефритовый шарик.
«Готовится вступить в переговоры!» Н-да... Это они хорошо сформулировали там, в Лояне. Так они писали и четыре года назад, когда ему предстояла решительная битва с ваном Бактрии Канишкой. Теперь перед ним новая армия. Самого вана Парфии при войсках нет, но его подчиненные собрали из своих отрядов внушительный тридцатитысячный корпус. Если завтра ханьское войско потерпит поражение, то все усилия двадцати пяти лет пойдут прахом. Не останется никакой надежды установить дипломатические контакты с Да-Цинь – Римом. Нет! О поражении не может быть и речи. Небо предполагает своей волей то, что ему угодно, но простой человеческий долг нужно выполнять до конца, не щадя сил. Так учит Конфуций».
Бань Чао щелкнул пальцем по тоненькой листовидной пластинке белого нефрита. Послышался чистый высокий звук. Полы сине-желтого шатра, раскрашенного красными Драконами Счастья, заколыхались. Ординарец склонился в низком поклоне.
– Позови Гань Иня и распорядись, чтобы нам принесли поесть. Заодно посмотри, чем занят Тао Шэн.
Адъютант громко зашипел в знак почтения и, пятясь, удалился. Главнокомандующий достал из-за пазухи свиток, который везде носил с собой, и развернул. Это была любимая часть «Шицзина» – сборника народных песен, та, где собраны военные стихи. Прочел начальные строки и, прикрыв глаза, досказал остальное по памяти.
На службе царю я усерден, солдат,
Я просо не сеял, забросил свой сад.
Мои старики без опоры... Мой взгляд
К далекой лазури небес устремлен;
Когда ж мы вернемся назад?
Я просо посеять не мог в этот год.
Отец мой и мать моя – голод их ждет!
Когда, о далекое небо, скажи,
Конец этой службе придет?
Еле слышно заскрипел песок под ногами человека. Драконы на занавесях заизвивались чешуйчатыми телами. Небольшая плечистая фигура Гань Иня заслонила свет масляного светильника. Офицер почтительно сложил ладони перед грудью и помахал ими в воздухе. Вслед за ним проскользнули еще две тени. Повар и ординарец с серебряными подносами в руках приблизились и расставили кушанья на принесенной чистой циновке. Так же бесшумно отошли к выходу. Бань Чао поднял тяжелые веки, уставился на адъютанта. Солдат весь подобрался.
– Тао Шэн в нескольких метрах от палатки занимается упражнениями у-шу и крошит пальцами камешки.
– Хорошо... можешь идти.
Генерал нетерпеливо пригласил помощника садиться. Отодвинул столик в сторону и, повернувшись к циновке, устроился поудобнее.
– Прошу уважаемого Гань Иня разделить мою скромную трапезу. Уверен, что вы в делах и заботах по лагерю еще не успели поесть.
– Цзинь-ши, как всегда, абсолютно прав. С удовольствием составлю вам компанию.
– В таком случае возьмите на себя роль хозяина. Мне это будет крайне приятно.
Помощник не заставил себя долго упрашивать. Сдернул с разносов тонкие белые салфетки, налил в маленькие яшмовые чашечки вина и в другие фарфоровые, побольше размером, ароматный зеленый чай.
– Десять тысяч лет жизни императору Чжан Ди!
Верноподданные осушили пиалы.
– Великолепный напиток, не правда ли?
– О да! Мне всегда казалось, что фрукты и виноград на землях Ферганы вдвое слаще, чем даже на юге Китая.
– Позвольте предложить вам эти цзяоцзы[125]. Повар, что и говорить, жуликоват, как и все люди его профессии, но в умении готовить ему не откажешь. Такой суп из верблюжьего копыта, который он делает, не всегда подадут и при дворе Сына Неба. Налейте мне еще чаю.
Гань Инь медленно, будто прислушиваясь к чему-то, разжевывал паровые пельмени и глотал, стараясь подольше продлить наслаждение.
– Командующий может не продолжать. Я до сих пор помню ту «битву дракона с тигром»[126] и лапшу, какой вы угостили меня накануне сражения с ваном Кушанского царства.
Когда с едой было покончено, командиры оставили на освобожденном от бумаг столе только чашки с чаем и завели беседу о делах.
– Внимательно ли вы ознакомились с состоянием армии на завтрашний день, почтенный Гань Инь?
– Все, что зависело от меня, я сделал. Остальное удел Неба. Солдаты вычистили лошадей и оружие. Накормлены и напоены. Уйгурские тысячи отведены в резерв. Отряды таримских князей перемещены в первую линию. Относительно тысячи ханьских стрелков вы еще не отдали распоряжение.
– Блестяще. По донесениям наших разведчиков почти четыре пятых корпуса парфян состоит из конницы. Пехота малочисленна и представляет ценность скорее как единица прикрытия и охраны. Вряд ли структура войск парфян сильно отличается от разбитой нами кушанской армии Канишки. Завтрашнее сражение выиграет тот, кто позднее введет в бой тяжелую кавалерию.
– Нужно ли понимать цзинь-ши так, что наш китайский стрелковый отряд вообще не примет участия в битве?
– Наоборот. Ханьская пехота должна сыграть роль приманки для противника и обеспечить весь последующий успех. Перед рассветом между двумя и тремя часами дня, но никак не раньше, раздайте арбалетчикам стрелы Огнедышащего Дракона.
– Я все понял, дорогой генерал. Отвод уйгурских всадников во вторую линию уже не вызывает моего недоумения.
– Ну вот и прекрасно. А сейчас, уважаемый Гань Инь, я просил бы вас об одной безделице.
Гань Инь, догадываясь, о чем пойдет речь, польщенно улыбнулся. Бань Чао протянул офицеру и земляку маленький изящный цинь.
– Памятуя изречение великого Сыма Цяня «Слова могут обманывать, люди могут притворяться. Только музыка не способна лгать», я прошу вас блеснуть искусством игры. Спойте что-нибудь свое, шаньдунское.
Гань Инь закатил полы синего шелкового халата. Попробовал пальцами струны, подкрутил колку, настраивая инструмент, и, аккомпанируя себе, запел высоким голосом.
На службе у князя супруг далеко...
Не день и не месяц проводит подряд!
Когда же домой возвратится солдат?
На службе у князя супруг далеко,
Пусть голод и жажда его пощадят!
Китайские солдаты из охраны командующего, расположившиеся возле походных костров, снимали шляпы и вслушивались в знакомые строфы песни. Пылающие будылья верблюжьей колючки озаряли их продубленные ветрами коричневые лица. Где-то за десять тысяч ли от этой песчаной пустыни и усыпанного звездами неба высятся крутые, покрытые хвойными лесами горы, течет полноводная бурная Янцзы-цзян. И в маленьких садах, где в прудах ковыряют ил сонные карпы, розовой кипенью цветут ветви прекрасной мэйхуа[127]. Это там, в Китае. А здесь только красноватый песок, верный халат из ячьей шерсти и воля Синего Неба на их жизнь и смерть в завтрашнем сражении.
* * *Из-под низко надвинутого козырька шлема Бань Чао внимательно разглядывал боевые порядки парфян. Он сразу выделил тускло мерцающую тучу катафрактиев – тяжелой панцирной кавалерии на правом фланге. В первых рядах лохматились овечьи шапки да-юэчжи – массагетов. Немногочисленная, намного меньше, чем предполагал китайский полководец, парфянская пехота грудилась вокруг знамени командующего объединенными силами Арейи и Гиркании. В мозгу генерала моментально сложился план предстоящей битвы.
– Тао Шэн!
– Цзинь-ши может приказывать!
Личный телохранитель Бань Чао худощавый жилистый Тао Шэн неотлучно находился при нем последние семнадцать лет. Обученный горными отшельниками верховьев Янцзы искусству кун-фу, он днем и ночью не смыкал глаз, оберегая своего повелителя. Руки отшельника обладали дьявольской силой. Тао Шэн мог кулаком раздробить камень величиной с две человеческих головы. В бою он с величайшим мастерством действовал одновременно двумя ханьданскими мечами, рукоятки которых постоянно торчали за его плечами.
– Гань Иня, Цао Ли Дэ и Сюань Чжи ко мне!
Офицеры птицей взлетели на холм.
– Слушать приказ! Сразу вслед за атакой таримских конников Сюань Чжи с пехотой двигается в полуобход правого фланга неприятеля. Вас, Цао Ли Дэ, я прошу поставить арбалетчиков за копейщиками Сюань Чжи и поддержать марш стрелами Огнедышащего Дракона Ваша задача – смешать атаку тяжелой кавалерии парфян. Остальное довершат уйгуры. Правый фланг, уважаемый Гань Инь, остается за вами.
– Десять тысяч лет Сыну Неба! – ответили командиры.
По знаку Бань Чао таримская конница по касательной понеслась на центр и левый фланг парфян. От летящих стрел зарябило в глазах. Заржали и забились раненые лошади. Дата и массагеты с парфянской стороны стреляли из луков с не меньшей ловкостью и сноровкой. Описав полный круг, конные тысячи ринулись в новый бросок, на ходу наполняя колчаны из тороков верблюдов, стоявших позади войска.
