KnigaRead.com/
KnigaRead.com » Проза » Историческая проза » Ариадна Васильева - Возвращение в эмиграцию. Книга вторая

Ариадна Васильева - Возвращение в эмиграцию. Книга вторая

На нашем сайте KnigaRead.com Вы можете абсолютно бесплатно читать книгу онлайн Ариадна Васильева, "Возвращение в эмиграцию. Книга вторая" бесплатно, без регистрации.
Перейти на страницу:

К слову сказать, Нику бесполезно было сейчас расспрашивать о Париже. В этот период жизни он как бы выпал из ее сознания, и даже во сне не тревожил. Это гораздо позже, в разговорах с родителями, выяснилось, что она многое помнит, помнит даже такое, что иные дети в том же возрасте попросту забывают.

Самое раннее воспоминание осталось в памяти Ники в виде чудесной картины ясного солнечного дня, с синим небом, белыми облаками и яркой зеленой травой. Перед нею, вровень с ее лицом, румяное лицо монахини в черной рясе. Монахиня присела на корточки, и потому кажется низенькой. И она, и Ника весело смеются, в руке монахини крутится на палочках смешной клоун в красном колпачке, в синей курточке и желтых штанах. Ника тоже хочет нажать на палочки, чтобы клоун крутился, но силенок маловато, монахиня забирает в свою широкую ладонь ее ладошку, и они нажимают вместе. Клоун крутится, облака плывут, в мире покой, тишина и радость.

Мама объяснила потом, что монашенка эта — мать Федосья, что было это в самом конце войны, в местечке Розе-Омбри, что Нике было тогда всего два с лишним года, и помнить этого она никак не может. Но Ника доказывала, что она все прекрасно помнит, и описывала картину до мельчайших подробностей, до складок на одежде монахини. У нее была фотографическая память.

Она, например, могла подробно описать квартиру маминой тетки. Где, какая стояла мебель, как располагались комнаты. Описывала два стареньких кресла, и как она выдергивала из их обивки блестящие серебряные нити.

Помнила Ника свой первый детский сад, первую подружку и мадам Дебоссю, воспитательницу. В том детском саду было легко и весело. Больше всего Ника любила музыкальные занятия и самозабвенно пела в хоре нехитрые французские песенки. Мадам Дебоссю играла на пианино, прислушивалась к ее тонкому голоску, улыбалась и одобрительно кивала головой.

Помнила она кладбище и могилу бабушки Нади. На кладбище было тихо, шум города сюда не доносился, было тепло от щедрого июньского солнца. Здесь росло великое множество цветов, было много красивых статуй. Особенно запомнилась Нике каменная арка, свесившаяся с нее кипень ослепительно белых роз, а под нею прелестный ангел с печальным лицом.

Наталья Александровна часто спрашивала себя, много ли осталось в памяти дочери от их прощальных путешествий по Парижу. После заданных невзначай вопросов, оказывалось, немного. От посещения Собора Парижской Богоматери осталась лишь узкая винтовая лестница, затененная, мрачная, и ярко-красные туфли на ногах идущей впереди посетительницы. Туфли на каблуках быстро перебирали крутые ступеньки где-то почти рядом, почти на уровне лица Ники, но убегали вперед, взбирались все выше, выше, крутились, словно ввинчивались в перекрещенные балки темного свода.

И вдруг исчезли, а Ника зажмурилась от яркого полуденного света.

Они с мамой оказались на балконе. Узкий и бесконечный, с каменным парапетом, он шел вдоль всего фасада. На выступах сидели химеры. Страшные чудовища. Одни хищно смотрели в даль, другие пялили злые глаза на площадь внизу перед собором. Ника нисколько их не боялась. Теплые, нагретые солнцем бока химер были шершавы, казалось, возникли они из камня сами собой, без усилий со стороны ваятеля. Время нанесло на их тела щербинки, ямки, и Ника совала пальчик в эти ямки с завидным усердием, словно только для этого сюда и пришла. По каменным перилам ходили голуби и сладко ворковали о вечности.

От посещения Сакре-Кер[4] осталось и того меньше: бесконечная, белая лестница перед собором, долгий подъем, и человек с подзорной трубой на одной из смотровых площадок. За небольшую плату каждый желающий мог посмотреть в нее и увидеть город внизу. Ах, как ей хотелось подойти ближе, хоть пальчиком потрогать этот странный прибор, хоть мельком заглянуть в окуляр, но мама сказала, что у них осталось совсем мало денег, и, вместо всяких глупостей, уговорила Нику купить здесь же, на лотках, красивый портфель для будущей школы. Все равно она еще маленькая, и ничего не сумеет увидеть. Ника смирилась, но неутоленное желание посмотреть на Париж в подзорную трубу осталось на всю жизнь.

В самом храме она запомнила подземелье с сумеречным освещением, со сводами из белого мрамора, такой же беломраморный постамент посредине и лежащую на нем темную, бронзовую фигуру Христа.

Лувр прошел мимо детского сознания, а от Эйфелевой башни остался переполненный людьми лифт, широкое окно и надоедливое мелькание скрещенных металлических балок за стеклом. Лифт нескончаемо долго шел вверх, неизменное железное кружево уплывало вниз.

На одной из смотровых площадок находилась огороженная песочница. В песочнице сидел мальчик в коротких штанишках и с помощью гофрированной формочки лепил куличики. Песок был влажный, куличи получались красивые.

Наталья Александровна, смеясь, говорила, что лучше бы Ника запомнила панораму Парижа, а не какие-то глупые фигуры из песка. Но поправить дело уже не представлялось возможным.

Яркими картинами врезались в память Ники недавние события. Дорога в Россию.

Их поезд уходил с Северного вокзала в Париже, и Ника решила, что они непременно поедут на север. Состав стоял у перрона, Нику толкали со всех сторон. Она не замечала толчков, крепко держала мамину руку, и страшно волновалась, боясь опоздать. Поезд тронется, они не успеют войти, и все уедут без них.

Наконец отъезжающие вошли в вагон, расселись по местам. Однако поезд продолжал стоять, и Ника в нетерпении стучала кулачком по сиденью и шептала себе под нос: «Ну, когда же, когда мы поедем»!

Поехали. В Париже она не осталась. А дорога была скучна, длинна. В каком-то месте, где они долго жили в пустых чисто выбеленных комнатах с высокими потолками и бесконечными железными кроватями, у нее чуть не отобрали любимую книжку с нотами. Ноты в книжке изображены были в виде маленьких человечков, они жили в смешном домике со своей мамой Гармонией и боялись злой феи Какофонии. Книжка заканчивалась вполне благополучно, человечки-ноты радостно прыгали по нотной дорожке, а мама Гармония с улыбкой смотрела, как они резвятся и поют: до, ре, ми…

Книжку вернули, но отняли прадедушкину шашку. Шашку было жалко, но если бы отобрали книжку, было бы еще хуже. Потом всех погрузили в товарные вагоны и повезли в Россию. Ника очень хотела в Россию, но путешествие оказалось трудным и скучным. Целыми днями они с Алешей, Андрюшей Понаровскими, Машей Туреневой и ее сестрой Соней валялись на нарах, и не знали, чем себя занять. Хорошо, дядя Паша Белянчиков умел вырезать из бумаги китайские головоломки. Они подолгу крутили их и рассматривали со всех сторон, пытаясь разделить, не порвав, на две половины.

В одном месте их состав перегнали на другой путь, а мама, тетя Нина Понаровская и Панкрат в это время ушли на станцию покупать свежий хлеб.

Ника страшно перепугалась и плакала, а папа утешал ее и уговаривал не волноваться. А сам, она же видела, был бледный и поминутно выглядывал в открытую дверь. История закончилась благополучно, но с тех пор Ника боялась отпускать маму на долгих стоянках.

Она запомнила, как они приехали в Россию. Было раннее утро. Солнце еще не взошло. В вагоне было шумно, и Ника проснулась. Взрослые толпились у распахнутой двери, у всех были странные, растроганные лица. Поезд шел по железному мосту через широкую реку. Один берег медленно удалялся, другой приближался. Кто-то сказал: «Вот и Россия!»

Ника глянула на отца, и ее поразило его вдохновенное лицо со слезами на глазах, со странной застывшей улыбкой. Он смотрел вперед, на приближающийся берег с надеждой и верой в удачу.

Потом был город Гродно. С тех пор воспоминания Ники окрасились в серый цвет. Может, оттого, что наступила осень, и солнце ушло за тучи. Оно ни разу не показалось за все время их пребывания в страшном, перенаселенном бараке. Там были земляные полы, нары и столбы-подпорки, подведенные под низкие балки кровли. На нарах сидели и лежали люди, было скучно, и только редкие прогулки в город отвлекали от монотонного бесконечного ожидания неизвестно чего.

В Гродно Ника запомнила один лишь парк с огромными, деревьями. Папа сказал, что это вековые дубы.

Дубы стояли редко, и все равно смыкались кронами. С их усталых ветвей, кружась и танцуя в воздухе, осыпалась бронзовая листва.

В тот день они шли в кино. На «Два бойца». Из всего фильма Ника запомнила лишь красивого человека с гитарой. Человек играл на гитаре и пел знакомую песню. Ника слышала ее еще в Париже, когда взрослые собирались у них на мансарде, и тетя Нина пела про темную ночь и пули, свистящие по степи. Темную ночь Ника могла себе представить, смертоносные пули были совершенно непонятны, и не имели в песне особенного значения.

Гродно кончился и ушел из ее жизни. Снова стучали колеса под днищем товарного вагона, и была темная ночь, когда произошла внезапная остановка. Их выгрузили в пустынном, безлюдном месте. Потом пришел какой-то дядька и показал, в какую сторону надо идти. Ника долго шла по шпалам, спотыкалась и боялась упасть. У нее мерзли ноги в ботинках на деревянной подошве, и она жаловалась маме, но та просила терпеть и уж ни в коем случае не плакать. «Крепись, малыш, — говорил папа, — держи хвост пистолетом. Мы скоро придем».

Перейти на страницу:
Прокомментировать
Подтвердите что вы не робот:*