Валерий Кормилицын - Держава (том третий)
— Господин бывший лейб–гусар, положите жидкий пироксилин на место, — погладил собаку Глеб. — А ведь мы опять могли бы выиграть сражение. Но это сакраментальное «бы…». Даже не сакраментальное, а метафизическое… Да чёрт с ним, с Куропаткиным. По грамулечке–то можно, — обрадовал офицеров и вольнопёра, который, имея богатый опыт студента Московского университета, мигом освоил ханшинную науку. — С утра артиллерия долбанула по Сандепу, но, как оказалось, из–за тумана не совсем удачно. Зато наш отряд, несмотря на туман и покрытую тонкой коркой льда почву, незаметно переправился через реку Хуньхе, и неожиданной атакой заставил японцев отступить. Видя такое положение вещей, Первый Сибирский корпус тоже перешёл в наступление.
— Однако, — нахмурился Ковзик, — как всегда, сверху приказали прекратить «самодеятельность» и перейти к обороне.
— Куропаткин боится наступать, — в сердцах треснул по столу ладонью Фигнер. — Нам бы Скобелева. Ведь Мищенко, рассудив, что может быть большой успех, обратился к командиру Первого корпуса генералу Штакельбергу с просьбой начать наступление. Тот неожиданно разрешил и сам перешёл в атаку, наголову разгромив японскую пехотную дивизию… Мы получили возможность окружить Сандепу. Наш отряд вышел в ближние японские тылы, посеяв там страх и панику…
— Сама обстановка требовала от командования наращивания атакующих усилий, что было понятно даже нам, подъесаулам, — для чего–то достал гранату Ковзик. — Но как только об этом стало известно.., — показал гранатой на потолок, — пришёл приказ остановиться и не ломать общую позиционную линию.
— Так ведь можно было другим корпусом перейти в атаку, чтоб линия выровнялась, — от волнения тоже схватил гранату Кусков, но, перепугавшись, тут же вернул её на место.
— Вот! Даже вольнопёр лучше Куропаткина в тактике разбирается, — поощрительно постучал по его спине гранатой штабс–капитана Лишина Ковзик, вогнав бывшего студента в смертельную бледность.
— Господин подъесаул, да уберите вы, ради Бога, взрывное устройство в корзину. Не стоит расширять кубатуру землянки, — пожалел однополчанина Глеб. — Японцы, как водится, успели подтянуть резервы, и Первый корпус с большими потерями отступил. Куропаткин назначил на этот раз виновником своей нераспорядительности не чембарцев, а самого генерала Штакельберга, который, наконец–то, научился воевать, и отстранил его от командования корпусом. Нашему отряду тоже пришлось отступить… Давайте, господа, хоть немного поспим перед завтрашним боем, — резко оборвал он грустный рассказ.
Ранним утром их разбудил сигнал трубача — собираться и строиться в походную колонну.
— Лошади подсёдланы, господин есаул, повысил Ковзика в чине вестовой, небрежно приложив руку к папахе.
— У нас бы в гусарском полку его под ружьё с полной выкладкой поставили, — только хмыкнул Ковзик. — Казачки — чего с них взять.
— Зато умирают красиво! — высказал свою точку зрения Фигнер.
— На молитву! Под знамя! Шапки долой! — услышали команду.
После молитвы двинулись в поход.
— Ильма, дома сиди! — приказал собаке Глеб.
— Такая же своенравная, как и казаки, — ухмыльнулся Ковзик, глядя на бегущую рядом с лошадью Рубанова собаку.
— С кем поведёшься.., — поддержал его Фигнер.
Глубокая разведка по времени заняла более суток. Разъезды дошли до железной дороги у Ляояна. Погибших не было, лишь легко раненые.
Кускову пуля пробила дублёный полушубок и оцарапала руку.
— До крови прям! — съязвил Ковзик, разглядев царапину.
— Поздравляю с боевым крещением, — улыбнулся вольнопёру Глеб. — В Мукден к Натали съездим на перевязку, — решил он. — К тому же ты ей варенье в подарок от родни привёз.
После похода, приведя себя в более–менее презентабельный вид, отпросились у командира полка съездить на перевязку в лазарет. С трудом нашли его неподалёку от Мукдена.
Лазарет состоял из нескольких палаток с короткой железной трубой над каждой, и с приготовленной для топки поленницей дров перед входом.
Рядом с поленницей хмуро глядел на визитёров красноносый доктор в драповом пальто на вате и с укутанной башлыком головой в папахе.
— Зябну! — буркнул на улыбки приезжих, указав пальцем, в какой именно палатке можно найти сестру, дабы она оказала акт милосердия.
Натали была бледная и усталая.
— Олег! Глеб! — увидев гостей, радостно вскрикнула, бросившись к ним. — Проходите, садитесь, — указала на низенькие табуретки рядом с маленьким столиком, на котором весело кипел самовар. — Олег, какими судьбами ты здесь? Как мама, отец, как тётя? — чуть зажмурив жёлтые глаза, чем напомнила Глебу кошку, в радостном волнении глядела на вольноопределяющегося в расстегнутом полушубке и сдвинутой на затылок папахе.
Обнять гостей она не решилась.
— Все шлют тебе приветы и варенье, — поднял вещевой мешок.
— А так же консервы и вот эту собаку в подарок, — указал на пролезшую в палатку Ильму Глеб.
— Сплошные сюрпризы, — захлопала в ладоши Натали. — Как псину зовут? — погладила собачью голову.
— Ильмой кличут, — сел на табурет Рубанов, забрав у Кускова вещмешок и раскладывая на столе припасы.
— А молодого бойца в первом бою пуля чиркнула, — кивнул в сторону приятеля.
— Ранен? — испугалась Натали.
— Помечен! — глянув на Ильму, определил состояние товарища Глеб. — Японцем, — через секунду уточнил он.
Перевязав в соседнем отсеке царапину, расселись за столом.
— Какое варенье? — вновь радостно жмурясь, спросила Натали.
— Клубничное, — открыл банку Кусков.
— Клубничное.., — прошептала Натали. — От мамы, — неожиданно расплакалась, удивив казаков.
— Ты чего? — испугался Глеб.
— Вам, мужчинам — не понять, — вытерла слёзы и улыбнулась. — Ведь варенье от МАМЫ… Она держала его в руках, — прижалась щекой к банке. — Такое чувство, что мамина рука прикоснулась ко мне.
— Японцы пишут, — откашлялся Глеб, — что у нас скоро наступление, — взяв банку у Натали, щедро наложил в чай варенья. — Божественно! Будто летом в Рубановке. Запах–то какой… И вку–ус.
— Мы так и подумали, когда нас поближе к позициям перевели, — с удовольствием пила чай сестра милосердия.
Утром начальник штаба Урало—Забайкальской дивизии, вызвав старших офицеров, зачитал приказ о намечающемся наступлении.
Но никто этому, почему–то, не поверил.
«Куропаткин и наступление — вещи суть несовместимые», — рассуждали они.
Но поверил японский маршал Ивао Ояма.
Иван — как его прозывали станичники, на два дня раньше намеченного в приказе срока ударил по позициям Маньчжурских войск, разделённых на три армии.
10 февраля японцы атаковали Цинхеченский отряд, где раньше служил Ренненкампф, и заняли Бересневскую сопку.
Генерал–адъютант Куропаткин отменил назначенное на 12 число наступление и приказал Ренненкампфу вновь принять под команду бывшие свои войска.
— Ну, начались пертурбации, — сидя в землянке после боя, рассуждали офицеры. — Скорее бы Мищенко выздоравливал. — Начальник штаба нашей Урало—Забайкальской дивизии подполковник Деникин вроде бы ничего… Грамотный офицер и в обстановке разбирается. Посмотрим, как поведёт себя вновь назначенный командир генерал Павлов.
— Мороз небольшой по русским понятиям, но ветер с утра обнаглел, — первым выбрался из землянки Ковзик.
— Не казаки, а пехтура обыкновенная, — выйдя вслед за ним, разглядывал снующие по дну глубокого окопа чёрные папахи Глеб.
Их товарищи растапливали в землянках печурки и кипятили в котелках воду.
— Пойду дневальных проверю, — зевнул Фигнер, направляясь в сторону отпряжённых повозок и зарядных ящиков у коновязи.
Потирая кулаком глаз, из командирской землянки вышел полковник, поздоровался с казаками и, перекрестившись, отдал команду:
— Под знамя!
«Всё как всегда», — строил свою сотню Ковзик.
Сняв папахи, казаки крестились и молились.
«Будто и не война», — не успел подумать Глеб, как на аванпостах послышались звуки стрельбы и разрывы снарядов.
— Три колонны, — на взмыленном жеребце подлетел к командиру полка урядник. — Обходят нас.
— К бою! — надев папаху, коротко рыкнул тот, повернув голову в сторону разорвавшегося неподалёку снаряда.
Часть казаков попрыгала в окопы, ощетинившись винтовками, другая часть побежала к коновязям.
Подошедшую колонну японцев спешенные казаки встретили дружным огнём, а с флангов её стали рубить конники.
Не ожидавшие такого отпора японцы в панике начали отступать.
— Давай, давай, Олег, вали супостата, — подбадривал товарища Глеб, размахивая шашкой. — Молодец! — заметил, как Кусков рубанул по плечу бежавшего перед ним вражеского пехотинца. — Твой дядя и капитан Бутенёв будут гордиться тобой, — стремя в стремя, шёл рысью рядом с Кусковым Глеб.
Натали, раскрыв книгу стихов Брюсова, едва касаясь, даже не гладила, а лишь осязала кончиками пальцев три засушенных лепестка кувшинки, спрятанные между страниц, что давным–давно, не понять уже в какой жизни, подарил ей Аким.
