Вадим Полуян - Кровь боярина Кучки (В 2-х книгах)
Отец Исидор встретил благовонием, исходящим от длинной сиреневой одежды, даже от мягкой сиреневой шапочки. Этот цвет некстати напомнил подозрительную сиреневость Амелфина питья, поднесённого Якиму, и стало не по себе.
- Здоров ли, будущий сын мой? - приветствовал его благообразный священник.
Род склонил голову. Они сели у отворенного оконца, через которое сладко дышали яблони. На столе лежала священная христианская книга «Евангелие», которую Род читал накануне.
- Вижу, грамоте вразумлён, - погладил отец Исидор сафьяновый переплёт. - Теперь будешь вразумляться истинной вере. Кто есть Бог, творец мира видимого и невидимого? Что есть земля и небо? Как ты представляешь?
- Небо я представляю прозрачным человеческим черепом, - отвечал юный язычник. - Земля и небо - жена и муж. Муж обнимает жену, согревает светом, омывает дождём, оплодотворяет - это лето. Жена пробуждается в мужних объятьях - весна…
Служитель христианского храма слушал терпеливо. Ему эти россказни, очевидно, были не внове. Но не перебивал. Как предположил Род, он думал о своём, куда-то поспешал мыслями. Златотканая борода закрывала больше половины круглого лица, тесно от неё было румяным скулам и ещё молодым, занятым жизнью глазам.
- Кто же управляет землёй и небом? - наконец спросил бархатный сочный голос.
- Сварог, - ничтоже сумняшеся, ответствовал Род. - Он вдувает в людей жизнь. Вдавни[67] он сам живал на земле, был царём, научил подданных управлять металлами, жить не скопом, а парами. Теперь он - верховный бог, управитель вселенной. Ему подвластны другие боги. А солнце - Сварожий глаз, наблюдающий за людьми…
- В точности как вот этот, - указал отец Исидор на сучок в тесовой стене против Родова одра, похожий на подведённый глаз. И оба рассмеялись, - Каждому христианину, - посерьёзнел отец Исидор, - подобает ведать, как жить по-Божески в православной вере христианской. Первое: от всей души веровать в Отца, Сына и Святаго Духа, нераздельную Троицу, - наставлял служитель боярской домовой церкви.
А почитатель Сварога вновь прогнал грешное подозрение: поспешает куда-то мыслями его молодой наставник, исправно явившийся на боярский позов, хотя не слишком исправно исполняющий боярскую волю.
- Да что ещё сказывать? - посмотрел гость в окно на низкое солнце, указующее, что вечерять самое время. - Ты святую книгу прочёл, ежели умом чего не постиг…
- Все постиг, - поспешил облегчить дело Род.
Отец Исидор подозрительно вскинул взгляд и сурово продолжил:
- Чего не постиг, вместе постигнем. Буду твоим духовником. Побеседуем не однажды. Завтра обедню отстоишь, доколе не возгласят: «Оглашеннии[68] изыдите!» Выйдешь, обождёшь. Потом примешь святое крещение.
Дверь бесшумно приотворилась.
- Ты ещё не свободен, любезный?
- Свободен, свободен, - ответил за юношу пастырь, лучезарно улыбнувшись заглянувшей Овдотьице.
Проводив до порога отца Исидора, она провела Рода наверх.
- Ох, и натерпелся Якимушка. И я натерпелась. Едва крестное слово, данное тебе, не порушила.
Мальчик, судя по смятой постели, только что метавшийся на одре, был тих, как тополёк при внезапном безветрии после вихря. Чирей прорвался. Гной вытек вместе с ядром. Оставалось тщательно промыть ранку.
- Я тебя только что ругал, а теперь не знаю, как похвалить, - сообщил исцелённый.
Цокот лёгких шагов прилетел и замер у порога. Дверь стремительно распахнулась, и вбежала Улита.
- Ну как вы тут? - Узрела Рода и летний сорт яблок-щёк превратился в зимний. - Ты?
- Он Якимушку излечил, - поспешила оповестить Овдотьица. - Сам изготовил снадобье…
- Вереда у меня уже нет, - подтвердил боярич.
Улита поцеловала брата и опустилась на лавку у окна.
- Даже помозиба не вымолвишь? - спросила Овдотьица, переводя взгляд с мрачного Улитина лица на смущённый лик юноши.
- Моченьки моей нет во вселюдном позоре жить, - отвернулась к окну Улита.
- Ты о ком? - не понимала Овдотьица.
- Об Амелфе.
Вводница снова глянула на несчастных влюблённых и вдруг заспешила:
- Пойду встречу хозяев.
Дверь закрылась за ней, и возникшая тишина долго не нарушалась. Первым подал голос Яким:
- Сестрица, поговори с будущим названым братцем. А то ведь вам долго теперь не бывать одним.
- Что говорить? - сердито отмахнулась боярышня. - Не место, не время.
- А я уши заткну, - смешно заткнул мальчик указательными пальцами оба уха.
- Знаю, как ты затыкаешь уши, а сам все слышишь, - не сдержала улыбки Улита.
Род тоже улыбнулся.
- А и услышу, так никому не скажу. Не бойтесь, - пообещал Яким.
Девушка и юноша взглянули в глаза друг другу, и улыбки с их лиц исчезли.
- Зачем ты предал меня?
- Я?.. Предал?..
- Став сыном моего батюшки, ты никогда не станешь моим женихом, никогда! Разве тебе не ведомо? Зачем согласился?
Род не находил оправдания, вернее, краткого объяснения своему поступку. Ища нужных слов, он вспомнил запавшее в душу выражение Овдотьицы в лесу и вслух повторил его:
- Названый брат - не кровный брат.
- Ты для меня будешь ближе кровного, - некстати вставил Яким.
Улита схватила с сундука вышитую подушечку и запустила в мальчишку. Дверь в этот миг распахнулась, и в палату вступили боярин, его боярыня, а за ними Овдотьица с Петроком Малым.
- О-го-го! У вас весело! - заметил Степан Иванович, сам будучи навеселе.
Румянец от княжого пиршественного стола ещё рдел на красивом лице Амелфы Тимофеевны.
- Да неужто Родислав учинил такое целительство?
- Он, он, - Овдотьица, как умела, стала объяснять изготовление зензеверовой мази.
Род невольно сосредоточился на Амелфе, которая вслед за мужем вкрадчиво подступала к пасынку. С каждым её шагом поднималась тяжёлая теснота в груди юноши. Он предчувствовал неприятность, готовую вот-вот разразиться, и боялся её. С Амелфы он перевёл взгляд на мальчика и увидел испуг в его серых глазах, не зелёных, как у отца и сестры, а серых, какие, видимо, были у отравленной матери.
- Не прикасайся ко мне! - вскинул на мачеху кулачки боярич и, как бы отвечая на всеобщее недоумение, объяснил: - Она нынче хотела отравить меня. И я умер бы, если бы не он, - Яким указал на своего избавителя.
Лицо Амелфы чуть дрогнуло. Она быстро справилась с собой. Глаза Улиты расширились. Стоящий позади всех Петрок стал страшен от напряжения, но лица его не видел никто, кроме Рода. «Тяжко сейчас придётся этой госпоже», - подумал юноша о боярыне, не находя для неё возможности оправдаться. На вопрошающий взгляд боярина ему пришлось чистосердечно объяснить:
- Отрава была в кружке на поставце. Еллеворово зелье.
- Это она принесла, - кивнул мальчик на мачеху. - Овдотьицыно питьё вылила, а своё принесла. Я не стал пить. А потом Родиславчик мне не дал, коту выпоил. А Баюн издох.
Кучка посмотрел на Амелфу. Зловещее молчание воцарилось в одрине. Род ждал, чем оно разрешится, и дождался, к вящему своему изумлению.
- Родиславчик! - глумливо передразнил Петрок.
- Шоб вам повылазило! - пробормотала Амелфа и продолжила громко на местном наречии: - Не жалуют меня дети твои, Степан Иванович. Ежедень ту или иную напраслину на меня возведут. То Улитушку чуть ли не извела. То Якимушку чуть ли не отравила. А тут ещё третий Кучкович намечается - Родиславчик! Хоть тикай из терема, куда очи глянут!
- Так ведь кот издох! - слёзно выкрикнул Яким.
- Кошка сдохла, хвост облез, - с вызовом изрекла боярыня. - Кошке, поди-ка, уж двенадесять годов, а от неё ещё жизни ждут, - нагло солгала она в придачу. Род видел, что кот был отнюдь не стар.
- Ну покончим на этом, - мрачно решил протрезвевший Кучка, - Все - на опочив!.. Варсунофья сыскалась? Нет?.. Овдотьица, обиходь сына. Родислав, изготовься к завтрему. Утром - церковь, вечером - пир.
Все стали расходиться.
- Теперь понадобья нет в былице Офимке? - подошёл к боярину Род уже за порогом.
- Помозибо. Утешил! - обнял его Степан Иваныч и, не дав прямого ответа, ушёл к себе.
7
Род впервые ступил в христианский храм. Дивным все показалось. Лики святых задумчивы и участливы. Потрескивание обильных свечей наполнило его теплотой. Дым благовоний, источаемый кадильницами в руках священнослужителей, отрешил от земной суеты, унёс ввысь, в несказанный праздник. Торжественный хор поднял, возвысил душу, тесно сделалось ей в груди. Твёрдостью и уверенностью укреплял её окающий бас волжанина-дьякона:
- Го-о-о-осподу помо-о-о-олимся-а-а-а…
Грозным напоминанием о страстях земных возвышалось в этом раю распятие. Род как заворожённый не сводил с него глаз. И хотя уже слышал возглас «оглашеннии, изыдите!», не хотел покидать умиротворяющего блаженства храма, уходить в окаянный мир людей. Однако Овдотьица требовательно потянула за рукав.
