Наталья Павлищева - Нефертити и фараон. Красавица и чудовище
Мутноджемет на насмешку не обижалась, она прекрасно понимала, что Нефертити ее очень любит. Кивнула со вздохом:
– Понимаю…
– И карлиц тоже отправить в деревню.
Ради замужества с Хоремхебом Мутноджемет, кажется, была согласна отправиться туда даже сама.
Ахетатон не просто замечателен, он великолепен! Даже недостроенный город производил впечатление. Конечно, к приезду Владыки Обеих Земель и его семьи постарались скрыть все незавершенное, но и показать было что.
Эхнатона и Нефертити встречала масса придворных, прежде всего два архитектора – Паранафер и Маи. Их гордость имела под собой основание. На восточном берегу реки было построено нечто невиданное.
Эхнатон потребовал сначала показать Большой Храм Атона. Толпа новоявленных придворных резво засеменила следом за фараоном, счастливая тем, что может не только лицезреть Владыку, но даже говорить с ним!
Еще недавно эти люди были никем, они едва сводили концы с концами, мечтая если не о куске хлеба, то о паре сандалий. Теперь они приближенные фараона! Ради удовольствия служить пер-аа многие отказались от своих родителей, назвав себя сиротами – немхе. Их отцом теперь был фараон, а он сам – сыном бога Атона!
Храмы Атона разительно отличались от всего виденного ранее. Их входы находились на восточной стороне, чтобы встречать солнечный диск утром. Сами сооружения сориентированы с востока на запад. У Большого Храма жертвенники находились снаружи с северной и южной сторон. Нефертити попыталась сосчитать, сколько их, и быстро сбилась со счета. Зодчий Маи, видно, понял, подсказал:
– По девятьсот с каждой стороны.
– Жертвы можно приносить и здесь?
– Конечно.
Но на этом неожиданности не закончились, Храм был не похож на храмы Фив так же, как солнце не похоже на прежних богов с головами в виде животных или птиц. Вместо полутемных залов – открытое небо. Вместо множества статуй богов – солнце в небе. И только одна каменная фигура Эхнатона словно охраняла храм, заодно подчеркивая связь фараона с его небесным отцом Атоном.
Нефертити и приближенные, прибывшие из Фив, потрясены, Эхнатон явно доволен произведенным впечатлением. Он наклонился к жене:
– Я тебе обещал, что все будет иначе, чем в Фивах.
У Главной царицы навернулись слезы на глаза, она лишь кивнула, не в состоянии ничего вымолвить.
Теперь можно отправиться осматривать дворец. Зодчие постарались, Большой дворец, названный Домом Атона, удался на славу.
Приближенные из тех, кто совсем недавно не только не мог лицезреть фараона, но и мечтать об этом, вовсю старались отработать оказанное им доверие. Маи, ставший по воле Владыки его зодчим, начальником строительных работ, а потом еще и хранителем государственной печати и носителем опахала справа от царя, ради служения Эхнатону бросил недостроенной гробницу в Фивах, трезво рассудив, что при таких должностях и возможностях быстро выстроит себе новую близ Ахетатона.
Он все силы бросил на возведение дворца для любимого фараона, и здание не просто удалось, оно получилось великолепным.
По усыпанной цветами улице царственная чета подошла к дворцу. Высокая стена не столько загораживала дворец от остального мира, сколько создавала внутри тень. Мачты с развевающимися малиновыми флагами обозначали входы, которых Нефертити насчитала шесть. Хотелось спросить, почему их столько, но, глянув на мужа, царица поняла, что так и задумано, он все знает и ко всему готов. И все же она осторожно поинтересовалась. Эхнатон довольно хмыкнул:
– Шесть входов в шесть разных дворов, внутри они между собой связаны.
В первом же дворе Нефертити была поражена до глубины души, но не размерами, а статуями из черного гранита, стоявшими на фоне светло-серой стены. Черные колоссы изображали самого фараона. Эхнатон – Владыка Верхнего и Нижнего Египта, сын Атона – стоял, выпрямившись и опустив вдоль худого туловища длинные тонкие руки и вглядываясь в точно такую же статую напротив. Отполированный гранит блестел на солнце.
Не только Нефертити, все, еще не видевшие этих фигур, замерли, кто в немом восторге, а кто в недоумении. Скульптор изобразил фараона вопреки всем канонам таким, каким тот был в жизни. Тяжелый подбородок словно тянул все лицо вниз, заставляя удлиняться, массивный череп, раскосые глаза с веками-прорезями, непропорциональная, даже чуть уродливая фигура… У многих поднялась волна возмущения: разве можно так изображать божественного?!
Но сам фараон, кажется, был весьма доволен, он прошел между статуями, оглядывая их и кивая головой. Глядя ему вслед, многие придворные подумали, что скульптор резал колоссы, несомненно, с натуры.
– Вот так нужно изображать человека, даже если он – сын бога! И ни к чему сглаживать недостатки фигуры! Все скульптуры прежних фараонов похожи одна на другую, молоды и стройны. Я живу по правде, в городе Атона все будет служить правде, а потому все должно быть таким, каким его создал Всемогущий Бог! Изображать кого-то лучше, чем он есть, неправильно, это значит сомневаться в том, что творение Атона прекрасно само по себе!
Фараон стоял напротив обомлевших придворных и говорил им такое, от чего по коже пробегала дрожь. Вдруг Эхнатон увидел широко распахнутые глаза Нефертити, царица была потрясена: как же он прав! Разве можно сомневаться, что само по себе творение Великого Бога достойно, чтобы его просто повторить?! Как может человек, даже если он величайший скульптор, облагораживать то, что создано божеством?!
Эхнатон с улыбкой взял супругу за руку:
– Вот совершенный образец созданного Атоном, царица Нефертити красивейшая из женщин, ее никаким изображением не испортишь.
В ответ на шутку Владыки придворные рассмеялись, но не у всех этот смех получился веселым, многие задумались над тем, что же будет дальше, если пер-аа столь рьяно взялся за дело.
В другой двор Эхнатон ввел Нефертити за руку, здесь была его собственная гордость – ряд стел, на каждой из которых изображение солнечного диска, протягивающего лучи-ручки к царственной семье. В каждой руке изображение иероглифа Анх, означающего жизнь, такой же Анх и в руке самого фараона, Владыки всего живого по обоим берегам Нила.
– Видишь, лучики-ручки, как ты говорила.
Глаза фараона счастливо блестели, у Нефертити тоже. Она еще не вполне осознала то, что увидела, но была настолько потрясена, что не могла вымолвить ни слова.
А их уже приглашали в третий двор. Там под ногами, казалось, расстелили огромный лист папируса, настолько плотно пригнаны друг к дружке каменные плиты с вырезанными на них фигурами поверженных нубийцев, ливийцев, жителей Аравии и других врагов Кемет. Нефертити даже чуть испугалась, сделано мастерски, фигуры выглядели настолько живо, что страшно наступать, словно вот этот бородатый ливиец мог схватить за ногу.
Эхнатон не пугался, он твердо попирал своих противников, с удовольствием оглядывая двор.
Потом они осмотрели еще три двора, не менее великолепных, потом торжественные залы для самых разных церемоний… Эхнатон шепнул на ухо царице:
– Здесь мы будем праздновать рождение наших детей, которых будет еще много…
Эти залы похожи на сказочный сад еще больше, чем тронные залы в Малькатте. Поддерживающие потолок колонны походили то на стволы пальм, то на связанные пучки папируса, то на стебли лотоса с бутонами на самом верху… Потолок мог поспорить цветом с самим небом. Все одновременно величественно и красиво, словно гимн жизни.
Все прекрасно, но Нефертити что-то беспокоило. Фараон вопросительно кивнул ей:
– Что?
– А где…
– Жилые помещения чуть в другом месте, их ни к чему видеть всем придворным, туда мы пойдем позже.
Нефертити довольно улыбнулась, какое счастье быть замужем за таким умным, прекрасным и любящим супругом! Он предусмотрел все, даже то, что царице вовсе не хочется осматривать свою спальню в присутствии чужих людей. Эхнатон самый лучший из живущих на свете людей! Нефертити тут же смутилась своей мысли: конечно, самый лучший, ведь он сын Атона, создавшего все это великолепие жизни.
Дворец очень понравился, его создателя следовало немедленно наградить. Эхнатон снова чуть лукаво улыбнулся Нефертити:
– Для награждения есть специальное место.
Царица ожидала увидеть большой, прекрасно расписанный зал, но фараон повел супругу и остальных во двор, а потом и вовсе в переход. Это было еще одним потрясением. Дворец состоял из двух частей – официальной и жилой, разделенных между собой Дорогой фараона, через нее перекинут настоящий мост, в крытой части которого выступал балкон – окно явлений.
Мост поднимался над дорогой тремя пролетами: двумя для пеших и одним широким для колесниц. Но сейчас колесниц не было, зато внизу толпой стояли придворные. На мост новая служанка Нефертити То-Мери успела привести двух старших девочек. Любопытная Макетатон на руках у кормилицы крутила головой, пытаясь разглядеть и запомнить все. Глазенки девочек восторженно блестели.
