Юрий Слепухин - Киммерийское лето
— Что, молодежь, по домам не пора?
— Ой, тетенька, а можно, мы еще посидим? — пропищал Игорь. — Мы хорошие, вот чес-слово, тетенька!
— Сидите, кто вас гонит, только без озорства. Чего празднуете — аттестаты, что ль, получили?
— Нет, только перешли в десятый, — улыбнулась Ника.
— Во-он что! Я-то думала, выпускники. Ну, празднуйте на здоровье…
— Не будем даже говорить о двадцатых годах, — негромко сказал Андрей, когда официантка отошла. — Возьмем тридцатые или сороковые… Ну, время молодости наших предков…
— А что предки? — перебил Игорь. — Воевали, да? Старик, нам это все известно с первого класса — Чайкина, Матросов, Космодемьянская, — так что можешь не продолжать. Знаешь, мне эти разговоры о «том поколении» сидят уже в самых печенках. Двойку принесу домой, ну или там еще какое-нибудь чепе в том же духе…
— Не знала, что двойка для тебя чепе, — сказала Ника.
— Вот именно, — подхватила Рената. — Помните, он раз пятерку оторвал — это было чепе…
— А ну, тихо! — Игорь несильно постучал по столу кулаком. — Я что хочу сказать? Предки теперь, чуть что не так, начинают предаваться воспоминаниям. Вот вы, дескать, ничего не знаете, ничего не испытали, а мы были не такими, мы верили, мы не сомневались, мы метро построили, мы войну выиграли, — ну прямо зло берет жуткое! Да елки, думаю, палки, а кто ж строил Братскую ГЭС? А кто вот теперь на Доманском дрался, ну? Не наше поколение? И если мне теперь начнут заливать, что Матросов или Космодемьянская не получали двоек и во всем были образцово-показательными — то я в это ни фига не поверю. Потому что показуха есть показуха, а жизнь есть жизнь. И ты, старик, тоже начинаешь теперь крутить ту же волынку: «время молодости наших предков». Мы-то тут при чем, если на их молодость пришлась война, а на нашу не пришлась? Те парни с Доманского, пока были дома, тоже наверняка и твистовали, и в стильных брючатах не прочь были прошвырнуться…
— Чего ты ломишься в открытую дверь? — сказал Андрей. — Кто с тобой на эту тему спорит? Уж нам-то ты можешь не доказывать, что мы не все сплошь стиляги и тунеядцы. Я хочу сказать другое: если предыдущему поколению нечего особенно перед нами заноситься — по той простой причине, что мы еще ни в чем не проявили себя менее стойкими, чем они, — то и у нас, во всяком случае, нет ровно никаких оснований заноситься перед ними. Ну, или сформулируем так: пусть они не лучше нас, но и мы ничем не лучше их. Люди не стали лучше за эти тридцать лет, а ведь все остальное изменилось черт знает как — и техника, и… вообще все. Вот, в космос стали летать. Тут несоответствие какое-то, понимаете? Поэтому я и говорю, что прав Петька, когда сомневается в таком уж безоблачном будущем для человечества…
— Слушайте, ну вы действительно нашли, о чем беседовать в такой день! — решительно вмешалась Катя. — «Будущее человечества» — просто странно слушать, честное слово! Девочки, ну почему вы молчите?
— А если мне интересно, — сказала Ника.
— Вруша бессовестная, — сказала Рена. — Ей, видите ли, интересно. Ты еще скажи, что ты в этом что-то понимаешь! Я вот, например, не понимаю и понимать не хочу. И вообще, по-моему, пора отсюда уматывать. Такая погода, а мы сидим в этой духоте, как шесть кретов. В самом деле, мальчики, кончайте треп, и пошли проветриваться, а?
— Вот разумная мысль, — сказал Андрей. — Здесь и в самом деле душно. Ты, Ника, как на это смотришь?
— Можно, — задумчиво сказала та, глядя в окно.
— Что «можно»?
— Можно пойти. Можно погулять здесь или в Сокольники поехать…
— Сокольники! — Игорь поморщился. — Это не место для белого человека. Но что-нибудь придумаем, поэтому вставайте, братья и сестры, и организованно хиляйте к выходу.
— Надо не забыть расплатиться, — напомнила Катя.
— Правда? Ух ты, моя радость, какая же ты у нас сознательная! Пит, можно ее поцеловать?
— А по шее не хочешь? — спросил Пит.
Выйдя из «Праги», компания свернула направо и потащилась по Арбату, лениво обсуждая планы дальнейшего времяпрепровождения; однако, несмотря на оптимизм Игоря, ничего достойного придумать не удалось, и, дотащившись до Смоленской площади, они расстались под сенью МИДовского чертога, пообещав друг другу позванивать и вообще не терять контакта. Рената с Игорем побежали на троллейбусную остановку, Пит с Катей отправились разыскивать в районе Киевского вокзала какую-то комиссионку, где, по непроверенным слухам, были дешевые японские транзисторы, а Ника с Андреем, проводив их до моста, побрели вниз по Ростовской набережной.
— Это правда, что ты уезжаешь с отрядом на целину? — спросила Ника.
— Правда и только правда, ничего кроме правды.
— Странно…
— Что странно?
Ника не ответила, заинтересовавшись вдруг речным трамваем, который медленно отходил от причала «Киевский вокзал».
— Странно, что я узнала об этом только сегодня, — сказала она наконец. — Тебе не кажется, что ты мог бы и раньше поделиться со мной своими летними планами?
— А ты делилась со мной своими?
— А у меня, представь себе, их вообще не было! Все зависело от того, получит ли Светка отпуск, а она не знала, только вчера наконец позвонила: отпуск у них в июле, они с мужем собираются на Юг, спрашивала, будет ли свободна машина. Зовет меня ехать вместе.
— Поезжай, конечно.
— Разумеется, поеду, но это выяснилось только вчера! А ты когда решил насчет стройотряда?
— Решил давно, но оформили меня тоже вот только что.
— Решил — и молчал?
— Последнюю неделю ты вообще не изволила меня замечать.
— Ах вот что! Но у меня, согласись, на это были основания.
— Например?
— Не притворяйся, пожалуйста. Ты ходил в театр с Мариной?
— Первой, если помнишь, я пригласил тебя.
— А я не смогла пойти, меня не пустили.
— Не пустили?
— Да, не пустили! За то, что я тогда потеряла портфель и не пошла в школу.
— Первый раз слышу, — сказал Андрей, пожимая плечами. — Мне ты сказала, что сама не хочешь идти.
— Мало ли что я сказала! Ты все равно не должен был приглашать Марину…
— Почему это? Ты отказалась, я предлагал билеты родителям — они в тот вечер были заняты А Марина давно хотела побывать в «Современнике».
— Все равно, — упрямо повторила Ника. — Я на тебя очень обижена. Ты действительно уже оформился в стройотряд?
— Да, уже. А что?
— Да нет, я просто подумала… Собственно, я могла бы и не ехать со Светкой, — неуверенно сказала Ника. — С ними еще будет какой-то Юркин сотрудник, я его совершенно не знаю…
— Поезжай, что тебе делать летом в Москве.
— Да, наверное, поеду, — вздохнула Ника. — Ты рад, что перешел в десятый класс?
— Я не сомневался в этом, так что радоваться особенно нечему. А вообще, конечно, хорошо — еще всего-навсего один год, и…
— И? — насмешливо переспросила Ника. — В том-то и дело, что ты сам не знаешь!
— В каком смысле?
— А во всех решительно. Со мной вдруг случилось что-то непонятное. Понимаешь… Еще недавно я так хотела поскорее стать взрослой. Так радовалась, когда весной получила паспорт! А сейчас я… сейчас мне… не то чтобы расхотелось стать взрослой — мне вдруг стало страшно…
— Но чего именно?
— Не знаю, не знаю… Вдруг все получится вовсе не так, как ожидаешь, и потом… еще эта ответственность! Я вдруг подумала: какая это ответственность — быть взрослой…
— А чего ты, собственно, ожидаешь от жизни? — спросил после паузы внимательно слушавший Андрей.
— Не знаю, но чего-то… настоящего, наверное.
— Нет, но все-таки — более конкретно?
— Не знаю, — беспомощно повторила Ника.
— Послушай-ка. Ты Чехова любишь?
— Чехова? Нет, не очень, а что?
— Почему не любишь?
Ника подумала и пожала плечами:
— Ну… мне скучно его читать. Нет, не потому, что он плохо пишет, — пишет он хорошо, но просто… очень уж скучно то, что он описывает.
— Скучно — или страшно?
— Да, пожалуй, и страшно… если задуматься, — согласилась Ника.
— Помнишь рассказ про человека, который всю жизнь мечтал купить усадьбу и есть собственный крыжовник?
— Да, помню Это действительно очень страшный рассказ…
— Очень страшный, — подтвердил Андрей. — И знаешь чем? Самое страшное в этом рассказе — это то, что такие люди всегда были, есть и будут. Чеховский герой копил деньги на усадьбу, а сегодня такой будет копить на машину — десять лет будет копить, потом получит и будет дрожать над каждой царапиной. Представить себе такую жизнь…
— Да, это страшно. Если нет ничего другого…
— В том-то и дело. Я ведь не против того, чтобы что-то приобретать, если есть возможность, — добавил Андрей. — От машины, например, я бы не отказался, но мечтать о ней считаю ниже своего достоинства.
— Я понимаю… А о чем ты мечтаешь? Поступить в Строгановку?
— Я мечтаю стать художником. Это главное. А Строганова — это уже деталь. Рано или поздно я туда поступлю, вероятно, но даже если нет… В Ленинграде тоже есть хорошее училище — имени Мухиной, можно будет попытаться туда Но это все детали, самое главное — хватит ли способностей…
