ГАРРИ ТАБАЧНИК - ПОСЛЕДНИЕ ХОЗЯЕВА КРЕМЛЯ
Хотя армия и внутренние войска по-прежнему находятся в распоряжении властей, стопроцентной уверенности в том, что они окажутся послушными, нет. Опрос в Невском районе Ленинграда показал, что перед выборами в Верховный Совет офицеры в наибольшей степени, в сравнении с другими группами населения, были настроены против официального кандидата — первого секретаря обкома Ю. Соловьева, позднее потерпевшего поражение на выборах.
Опять со всей остротой вставал все тот же вечный российский вопрос: „Что сделать? Как спасти экономику?”
„Немедленно и в значительном объеме сократить военный бюджет, используя золотой запас, провести массовые закупки товаров и продовольствия за рубежом, что позволит ввести в оборот накопившиеся у населения огромные денежные суммы; устранить контроль над ценами и государственные субсидии на производство товаров; передать землю крестьянам, способствовать росту значительного частного сектора”, — такой рецепт оздоровления советской экономики предлагали осенью 1989 года американские экономисты, полностью опровергая еще одного апологета коммунистической системы Лауреата Нобелевской премии по экономике П. Самуэльсона, который за четыре года до того пришел к выводу, что советское планирование — это „мощный мотор экономического роста”.
К созданию экономики, включающей все формы собственности, допускающей и владение частными лицами средствами производства, тем самым отвергая марксистскую догму, призвала и межрегиональная группа депутатов Верховного Совета. Входящий в нее депутат С. Станкевич, с которым я разговаривал в редакции „Аргументов и фактов” в ноябре 1989 года, выразил убеждение, что не все еще потеряно, и если проявить политическую смелость и волю и дать новый старт перестройке, можно найти выход. Но те, от кого ждали этих смелых шагов, на них решиться все никак не могли.
Как заметил Р. Перл, в Кремле „по-прежнему уповали на то, что Америка спасет своими деньгами перестройку. „Советский Союз на краю пропасти, — бьет тревогу Ельцин. — Если его не спасут, будет катастрофа”.
Такие призывы к помощи из-за границы, упование на нее как на единственное средство спасения, порождали неоправданные надежды и усиливали убеждение в собственной неполноценности, неспособности решить свои проблемы самостоятельно, а только с помощью иноземных варягов, убивали инициативу. Вопреки многолетнему утверждению зарубежных солидаристов о том, что „Запад нам не поможет и на него рассчитывать нечего”, в Советском Союзе только и было разговоров о том, что только „Запад нам поможет”. „Это опасное для национально-государственной жизни заблуждение рождается в недрах потребительской психологии”, — отмечает доктор философии Э. Володин.
Горбачев продолжает балансировать. Осенью 1989 года создается впечатление, что он не только опасается двигаться вперед по пути реформ, но и отступает перед давлением консерваторов, чувствующих крепнущую поддержку населения. Он никак не мог решить, как сказал один из депутатов Верховного Совета, остаться ли ему с партаппаратом или пойти вместе с народом. К этому времени в Верховном Совете происходит размежевание сил.
Образованная депутатами из разных краев страны Межрегиональная группа предлагает программу перехода к полной парламентской демократии, создание независимых профсоюзов, осуществление права на свободу слова и собраний. Всего два голоса не хватило межрегиональ-никам на заседании Верховного Совета 13 ноября, чтобы включить в повестку дня предстоящей сессии съезда народных депутатов вопрос об отмене статьи 6-й конституции, закрепляющей ведущую и руководящую роль КПСС.
Если бы Горбачев действительно стремился к последовательному и постоянному изменению системы, то теперь ему уже было на кого опереться. Теперь на пятом году перестройки ему незачем было искать опоры в дискредитированной партии. Разумеется, ликвидация, по венгерскому образцу, партии, за семьдесят с лишним лет вросшей в структуру общества, вызвала бы дополнительный хаос. Но и без устранения препятствующей проведению реформ партии о выходе из существующего хаоса нечего было и думать.
Однако привыкшие к предсказуемости завтрашнего дня и забывшие о непредсказуемости сталинских времен, когда утром неизвестно было, кто будет объявлен врагом в вечеру, массы далеки были от понимания этого. Происходящее многими воспринималось не как неизбежное следствие просыпающейся после многолетней спячки страны, а как пролог к анархии. Это одно из противоречий русского характера, не терпящего какого-либо порядка, отвергающего как чисто западный, основанный „на законности чисто формальной... и справедливости внешней”, легалистский подход к решению спорных проблем, и в то же время всячески стремящегося к порядку, к установлению твердой власти. „Анархии сколько угодно, и деспотизм — всегда”, — писал когда-то маркиз Гобино, предпочитавший деспотизму блуз деспотизм в расшитом мундире.
Возникший в это время объединенный фронт трудящихся России напоминал и о возможном деспотизме блуз и выражал чаяния жаждущих порядка. На его учредительном съезде 8—9 сентября 1989 г. в Свердловске была принята программа, явно враждебная экономическим реформам, выступающая против частной и кооперативной собственности и требующая освобождения общества от „социалистических миллионеров”, которых, как утверждают лидеры фронта, в стране было 100 тысяч и которые кутят в ресторанах, тогда как „дети рабочих не имеют даже молока”. Однако в той же программе фронта утверждалась необходимость „повышения готовности вооруженных сил, отпор нападкам на всеобщую воинскую повинность...”
По-видимому, руководители фронта никакой связи между молоком и пушками не усматривали. По-прежнему используя марксистскую фразеологию, ныне избегаемую советской прессой, они объявляют перестройку выдумкой буржуазии, находя главных врагов в так называемых либералах, которые, как писал в „Правде” лидер фронта В. Ярин, „представляют интересы новой буржуазии, карабкающейся к власти’’.
Представителем ее в руководстве был назван А. Яковлев. В июне его подвергли резкой криике. Показателем влияния фронта служит то, что несколькими месяцами позднее на собрании в московском доме партийного просвещения не побоялись открыто выступить с резкими нападками и на самого генсека.
В то же время демонстрируя свою враждебность либеральным силам, и Московское, и Ленинградское отделения фронта потребовали проведения выборов депутатов не по территориальным округам, где либералы пользуются влиянием, а на предприятиях, что, по сути дела, было призывом к корпоративной системе, получившей свое наиболее полное воплощение в корпоративном государстве Муссолини, экономическая структура которого строилась на подчиненных ему корпорациях-синдикатах, представляющих различные профессии.
Такая организация отводит синдикатам роль посредника между входящими в них и государством, мотивируя это тем, что большинство людей политически мало образовано и их интересы лучше выражают организации, имеющие прямое отношение к их профессиям, т. е. тому, что трудящихся действительно интересует и что они знают лучше всего. Теперь эксперименты Муссолини в Италии в 20—30-х годах призывали повторить в Советском Союзе конца 80-х годов. При этом не вспоминали, что, объявив политическое представительство при корпоратизме излишним, дуче затем как ни в чем не бывало заявил: „Мы контролируем политические силы, мы контролируем моральные силы, контролируем экономические силы”, что свидетельствовало о полнейшей политизации созданного им государства и что, превращая в фикцию закон об автономии синдикатов, показывало, что в тоталитарном государстве ничто не может быть исключено из-под контроля государства. Однажды определивший фашизм „как организованную, концентрированную, авторитарную демократию на национальной основе”, дуче в конце концов провозгласил, что „все в государстве, ничего вне государства, ничего против государства!”
Призывы к корпоративности в Советском Союзе неизбежно вели к повторению кредо итальнского дуче. В них звучала и тоска по своему дуче.
Требования фронта о наведении порядка находят поддержку и в партии. В Ленинграде явно с одобрения местных партийных властей проводятся митинги под лозунгами: „Не дадим ударить перестройкой по коммунизму!”; ,ДК и Политбюро — к ответу!”; „Нет — антиленинизму!” Единственными арестованными оказались представители Демократического Союза, собиравшие подписи в поддержку бастующих воркутинских шахтеров и поднявшие плакат с надписью: „Краткий курс — правильный курс?”
Глава ленинградской парторганизации Б. Гидаспов доказывает в „Советской России”, что демократии и гласности слишком много, а порядка и организованности нет, что руководство партии пренебрегает интересами социализма, в то время как народ обманывают сказками о „народном капитализме, неограниченной демократии и беспартийной гласности”.
