ГАРРИ ТАБАЧНИК - ПОСЛЕДНИЕ ХОЗЯЕВА КРЕМЛЯ
— Страх еще не изжит. Нашей стране были нанесены колоссальные разрушения семьюдесятью годами марксистской революции, — заявил мне при встрече в останкинской студии телевидения ведущий популярной программы „Взгляд” Дмитрий Захаров.
В ПЛЕНУ У ДОГМЫ
Четыре с лишним года перестройки не вселили в людей уверенности в ее необратимостьА поведение властей по отношению к кооперативам лишь подтвердило утверждения скептиков о том, что в любой момент все может быть повернуто назад.
После многочисленных уверений в том, что это „всерьез и надолго”, и что, как и в случае с ленинским НЭПом, и на сей раз все оказалось не всерьез и ненадолго, осенью 1989 года предпринимается массированное наступление на кооперативы. Опять идеологи перестройки оказались неспособными предвидеть развитие событий и предусмотреть, к чему приведет развитие кооперативного движения. Они явно рассчитывали на то, что дело сведется к созданию маленьких ателье и закусочных, вроде тех, что торговали кофе и бутербродами на старом Арбате. Однако оперировавшие оборотом в 250 миллионов рублей кооперативы уже через два года располагали бюджетом в 13 (!) миллиардов рублей. За два года число кооперативов увеличилось в 10 раз, достигнув 133 тысяч. В них было занято свыше 3 миллионов человек. Это всего около 2 проц. от числа работающих в стране. Но количество работников кооперативов возрастало высокими темпами.
Какие бы ни произносились речи, реальным испытанием для советского руководства является его способность допустить образование в стране альтернативных структур. Как и ранее, альтернативная пресса, вопрос о многопартийности, создание шахтерами комитетов самоуправления — так и теперь возникновение в стране новой конкурирующей структуры — альтернативного работодателя — повергло власти в панику. Работающие в кооперативах становились экономически независимыми от государства, до сих пор монополизировавшего право на труд, а от экономической независимости лежал прямой путь к независимости политической.
Демократия не может существовать при управляемой из центра экономике, — говорит американский ученый С. Хатингтон. — Экономический плюрализм создает альтернативные источники власти за пределами правительства”.
Вот это и напугало партаппаратчиков, увидевших, что власть над экономикой ускользает из их рук.
На борьбу с кооперативами было брошено все. Были забыты все обещания, как это принято в правовом государстве, строго руководствоваться законом. Некоторое время позиция генсека по этому вопросу оставалась неясной и можно было предположить, что борьба с кооперативами ведется, в основном, недовольными реформами Горбачева партийными бюрократами. После его заявления в Киеве сомнения рассеялись.
„Берите ситуацию в свои руки, — призывал генсек. — А Верховный Совет вас поддержит”, т. е. действуйте в известном и привычном духе классовой и революционной законности, а необходимые, оправдывающие эти действия законы выпустим потом. Действия долго ждать себя не заставили.
„При чем тут закон, мы же для людей делаем”, — заявляет один из краснодарских чиновников, отдавая приказ о закрытии кооперативов.
„Мы должны реагировать по существу, а не по закону”, — вторит ему первый секретарь Краснодарского крайкома И. Полозков.
И после всех призывов Горбачева к созданию правового государства право в Советском Союзе остается на уровне ленинского указания руководствоваться не кодексом, а революционным правосознанием.
Приверженность Горбачева марксистской догме обнаруживала себя не только в политических вопросах. Американский экономист П. Десаи замечает, что с введением политики гласности советскому руководителю следовало основное внимание сосредоточить на увеличении товаров широкого потребления, а не концентрировать усилия на переоборудовании тяжелой промышленности. По мнению Десаи, вывод этот настолько элементарен, что удивляет, как могли советники Горбачева его не заметить. Для американского профессора это элементарно. Когда же посетившего советскую столицу другого американского специалиста спросили, какой курс по экономике он читал высокопоставленным советским администраторам, ответ был краток, но выразителен: „Подготовительный к начальному”.
То, что представляется американским специалистам простым и ясным, отнюдь не представляется таковым советским руководителям. Ближайший советник Горбачева академик Аганбегян проявил полную беспомощность в понимании того, как работает американская экономика, когда, узнав, что цены на правительственные облигации устанавливаются на Уолл-стрите, воскликнул: „Как такое важное дело можно доверять частным лицам?!”
В своем решении инвестировать ресурсы в пресловутую „группу А” Горбачев, несомненно, исходил из классического положения марксизма о предпочтительном развитии тяжелой индустрии. Но это только одна сторона. Другая сторона еще раз подтверждала, что отнюдь не улучшение жизненных условий народа было побудительным мотивом перестройки, а отставание тяжелой, а, следовательно, и военной индустрии, которое особенно остро обнаружилось в 1982 году, когда предоставленные в распоряжение сирийцев новейшее советское электронное оборудование и ракеты противовоздушной обороны были уничтожены израильтянами и израильская авиация сбила по крайней мере 85 МИГов последней модели. Только это убедило советских маршалов и их кремлевских начальников в необходимости перемен, что позволило известному американскому комментатору Д. Уиллу сделать вывод, что Горбачев стал реформатором не из моральных побуждений, не потому что счел, что существующая система — зло, а потому, что она оказалась непродуктивной. А непродуктивная система не способна была обеспечить ни его пребывание у власти, ни власть партии, на которую он опирался и которая его поддерживала.
Приверженность марксистской догме проявлялась и в тратах, по американским подсчетам, примерно 14 миллиардов долларов на поддержку союзников.
Военные расходы продолжали расти, увеличившись за 1987—88 гг на 6 процентов. И это, ко»гда проехавший по Америке Ельцин скажет: „то, что считается трущобами здесь, сошло бы за весьма приличное жилье у нас”, когда введено рационирование мяса и других продуктов, когда не хватает стиральных порошков, медицинских шприцев, когда в 102 советских городах с населением, превышающим 50 миллионов , уровень загрязнения среды в 10 раз выше установленных стандартов, когда по официальным советским данным 40 проц. населения живет за чертой уровня бедности, когда о запущенном в космос очередном спутнике говорили, что он отправился на Марс за мылом!
Все это только усиливало напряженность, настроение всеобщей вражды, недовольства, которое, казалось, носилось в сыром осеннем московском воздухе. Его можно было прочесть на лицах неулыбающих-ся прохожих, оно висело готовым каждую секунду взорваться облаком над огромными очередями у магазинов, его не мог заглушить звук вольных стихов, открыто теперь читаемых на Арбате, и шум аплодисметов в возникших в последние годы новых театрах, его уже больше не отводил громоотвод гласности. Нервы людей были напряжены от долгого ожидания, от неосуществившихся надежд и, наверное, больше всего от сознания собственной беспомощности, от незнания, что делать.
Все это было уже не раз, уже не раз слышали они эти обещания. Теперь уже почти никто не верил, что жизнь его станет лучше в отведенное ему на земле время. И это выталкивало на поверхность всегда жившую в характере народа зависть, которой не надо было слишком многого, чтобы выплеснуться наружу. На сей раз козлом отпущения предлагалось считать кооперативы. И многие охотно поверили этому.
И это опять напоминает об определенных чертах человеческого характера. Троцкий рассказывал, что Ленин жаловался на буржуазную печать, якобы исказившую его слова.
— Значит, это выдумка?
— Нет, — ответил Ленин, — я действительно однажды сказал: „грабь награбленное”.
Нет никакого сомнения, что как и ленинский призыв „грабь награбленное” в свое время нашел благоприятный отзвук в сердцах множества людей, не желавших трудиться, веривших, что если отнять одну рубашку у того, у кого есть две, и отдать ее тому, у кого нет ничего, тем самым будет раз и навсегда установлено равенство, так и теперь ан-тикооперативная кампания нашла широкую поддержку. И почти дословно повторяется все тот же ленинский призыв. „Давайте все у кооперативов заберем и раздадим бедным” — такое решение предлагает глава московских профсоюзов.
В кооперативах видят не конкурирующую с государством силу, а лишь источник наживы. Причем большинство в этом на стороне властей. Народные чувства нашли свое отражение в популярном анекдоте, рассказывавшем о человеке, вернувшемся домой в радостном настроении и на предположение жены о том, что его радость вызвана повышением ему зарплаты, ответившем, что радуется не этому, а тому, что понизили зарплату его соседу. Зависть к тем, кто сумел то, чего не сумел сам, — огромная сила. Коммунисты ею никогда не пренебрегали.
