Гарри Табачник - Последние хозяева Кремля
Приверженность марксистской догме проявлялась и в тратах, по американским подсчетам, примерно 14 миллиардов долларов на поддержку союзников.
Военные расходы продолжали расти, увеличившись за 1987—88 гг на 6 процентов. И это, когда проехавший по Америке Ельцин скажет: „то, что считается трущобами здесь, сошло бы за весьма приличное жилье у нас”, когда введено рационирование мяса и других продуктов, когда не хватает стиральных порошков, медицинских шприцев, когда в 102 советских городах с населением, превышающим 50 миллионов , уровень загрязнения среды в 10 раз выше установленных стандартов, когда по официальным советским данным 40 проц. населения живет за чертой уровня бедности, когда о запущенном в космос очередном спутнике говорили, что он отправился на Марс за мылом!
Все это только усиливало напряженность, настроение всеобщей вражды, недовольства, которое, казалось, носилось в сыром осеннем московском воздухе. Его можно было прочесть на лицах неулыбающихся прохожих, оно висело готовым каждую секунду взорваться облаком над огромными очередями у магазинов, его не мог заглушить звук вольных стихов, открыто теперь читаемых на Арбате, и шум аплодисментов в возникших в последние годы новых театрах, его уже больше не отводил громоотвод гласности. Нервы людей были напряжены от долгого ожидания, от неосуществившихся надежд и, наверное, больше всего от сознания собственной беспомощности, от незнания, что делать.
Все это было уже не раз, уже не раз слышали они эти обещания. Теперь уже почти никто не верил, что жизнь его станет лучше в отведенное ему на земле время. И это выталкивало на поверхность всегда жившую в характере народа зависть, которой не надо было слишком многого, чтобы выплеснуться наружу. На сей раз козлом отпущения предлагалось считать кооперативы. И многие охотно поверили этому.
И это опять напоминает об определенных чертах человеческого характера. Троцкий рассказывал, что Ленин жаловался на буржуазную печать, якобы исказившую его слова.
— Значит, это выдумка?
— Нет, — ответил Ленин, — я действительно однажды сказал: „грабь награбленное”.
Нет никакого сомнения, что как и ленинский призыв „грабь награбленное” в свое время нашел благоприятный отзвук в сердцах множества людей, не желавших трудиться, веривших, что если отнять одну рубашку у того, у кого есть две, и отдать ее тому, у кого нет ничего, тем самым будет раз и навсегда установлено равенство, так и теперь антикооперативная кампания нашла широкую поддержку. И почти дословно повторяется все тот же ленинский призыв. „Давайте все у кооперативов заберем и раздадим бедным” — такое решение предлагает глава московских профсоюзов.
В кооперативах видят не конкурирующую с государством силу, а лишь источник наживы. Причем большинство в этом на стороне властей. Народные чувства нашли свое отражение в популярном анекдоте, рассказывавшем о человеке, вернувшемся домой в радостном настроении и на предположение жены о том, что его радость вызвана повышением ему зарплаты, ответившем, что радуется не этому, а тому, что понизили зарплату его соседу. Зависть к тем, кто сумел то, чего не сумел сам, — огромная сила. Коммунисты ею никогда не пренебрегали.
Разрыв между теми, у кого есть все, и теми, у кого нет ничего, увеличивается с нарастающей скоростью. Стала наконец известной заработная плата генсека. В пересчете на доллары, согласно официальному советскому курсу того времени, она достигала почти 50000 в год, что примерно в 25—27 раз превышало среднюю заработную плату в Советском Союзе, в то время как в США годовая оплата президента в 200000 долларов лишь в 10—11 раз превышала среднюю зарплату по стране.
Опять поползли слухи о строящейся для генсека даче в Пицунде стоимостью в 40 миллионов рублей. Рассказывали, что не понравившаяся Р. Горбачевой мраморная отделка была по ее приказу заменена другой. Вспомнили опять и крымскую дачу, в строительстве которой его упрекал Ельцин. Тогда генсек в свое оправдание доказывал, что она строилась на деньги, полученные им за его книгу. Теперь, сравнивая его с Ельциным, указывали на то, что тот все вырученные за лекции в Америке деньги потратил на покупку медицинских шприцев, которые были им безвозмездно переданы больницам.
Естественно, при такой зарплате, дополняемой различными привилегиями, Горбачев никаких ущемлений не чувствовал. Точно так же, как и те, которым по особому разрешению позволяли остановиться в номерах гостиницы Совета министров Украины на московской улице Станкевича. Выбор блюд, их качество в гостиничном ресторане были таким, о которых можно было только мечтать посетителям предназначенных для широкой публики магазинов и ресторанов. А о ценах и говорить нечего. Они были смехотворно низки. Обед, который в обычном государственном ресторане обошелся бы в 7 рублей, здесь стоил меньше рубля!
Все еще сохранялась созданная в ленинские времена „шикарная лестница пайков — от восьмушки хлеба до бутерброда с икрой”, как писал И. Эренбург в своем романе „Хулио Хуренито”, которым, по воспоминаниям Крупской, зачитывался Ленин, „шикарной лестницы пайков” не отменивший, что свидетельствует об ограниченном влиянии как литературы, так и о наклонностях первого вождя, следовать примеру которого призывает Горбачев, и именно по этой причине, наверное, как часть неприкосновенного ленинского наследия „как зеницу ока” берегущий „шикарную лестницу пайков”.
И это тогда, когда советский потребитель, по советским же статистическим данным, испытывает острую нехватку в 1000 из 1200 наименований товаров, входящих в т. н. основной набор товаров широкого потребления. В это же время становится известно о созданных советскими врачами пилюлях „медикар”, способных снимать напряженность и возбуждение. Такие пилюли — находка для руководства, стремящегося утихомирить страсти и успокоить возбужденное население. Однако сомнительно, чтобы советская фармацевтическая промышленность оказалась исключением и сумела бы выпустить это снадобье в нужном количестве.
Между тем объем наличных товаров в стране стремительно сокращался. Пока это еще не ощущалось наверху, но уже давало знать о себе на ближних подступах к верхушке. Это, а также некоторое ослабление зажима привело к росту преступности. В 1989 году преступность возрастает на 82,4 проц. по сравнению с предыдущим годом. „Советская Россия” пишет, что в Москве за первые 7 месяцев последнего года предшествующего десятилетия серьезные преступления увеличились на 40 процентов. На Красноармейской улице столицы жители вынуждены нанимать дополнительную охрану.
Случай этот отнюдь не исключительный. В разных городах действуют банды. Примерно так же было в последние месяцы предоктябрьской России. О крепости власти это не свидетельствовало. 6 августа 1989 г. публикуется указ, направленный на усиление борьбы с преступностью и учреждающий на всей территории страны особые комитеты по борьбе с преступностью, куда входят представители прокуратуры, КГБ, МВД и министерства юстиции. Видимо, убоявшись, что новые комитеты вызовут воспоминания о пресловутых сталинских „тройках”, их состав довели до „четверок”, но от этого они своего сходства со сталинским нововведением не потеряли. Они так же наделялись широкими полномочиями, что заставляло предположить их возможную иную функцию в будущем.
При очень незначительных изменениях тот же указ мог быть применен и для подавления политических выступлений. Фактически в стране вводились чрезвычайные меры без объявления чрезвычайного положения. Потому отнюдь не беспочвенны подозрения о том, что размеры преступности сознательно преувеличиваются, чтобы запугать население и при удобном случае использовать преступность как предлог и оправдание применения силы для наведения в стране порядка. Оснований для таких предположений с каждым днем становилось все больше и больше.
Проведенный в конце ноября 1989 года опрос показывал, что 57 проц. советских граждан не верит ни в какие улучшения, и только 19 проц. сохраняло оптимизм. С мест поступали вести об усилении политической и общественной активности. В Киеве выходят на демонстрации протеста против готовящегося закона о запрещении украинской национальной символики. В Магадане проводится голодовка протестующих против ареста участников пикетирования. В Вильнюсе заканчивается учредительный съезд литовской демократической партии. В Алапаевске избиратели организуют свой клуб. В Архангельске сформирована инициативная группа Народного фронта. В Горьком проходит конференция за атомную безопасность. Все больше и больше точек наносится на карту политического движения. Оно уже не ограничивается только крупными центрами.
Горбачев успокаивает, доказывая, что рост политической активности в стране — результат его политики и именно в этом ее и цель.
