Валентин Лавров - Катастрофа
И все это пусть останется между нами: не пишите мне об этом, В. Н. может прочесть письмо Ваше — и что тогда будет!
Обнимаю Вас сердечно, кланяюсь Варваре Михайловне.
Ваш Ив. Бунин.
2
И. А. Бунин — Я. Б. Полонскому, Грас
17.1.45
Ледяная Villa Jeannette.
Милые друзья, как Вам не грех! Сто лет от Вас ни единого слова! Только стороной узнал, что Вы живы, здоровы, благополучны и вернулись на свою квартиру, чудом не разграбленную. Напишите, пожалуйста, какие имеете новости от Марка Александровича, что он пишет о себе и обо всех сущих с ним. Я от него имел только одну открытку от 2 окт. Просит сообщить, что с нами, как живем, просит прислать что-нибудь для «Нов. журн.», который еще существует, и обещает: будут посланные нам (30 писателям) посылки, продовольственные, — «как только будет возможно послать» (т. е. один Бог знает когда, меж тем как мы, — мы по крайней мере, здесь, буквально дохнем с голоду да еще в полярном холоде). Была кроме того телеграмма от него и от Мих. Осип. — извещение, что посылается мне 100 дол., кои я и получил, чуть не рыдая от горя: 4900 ф.!! Не нужно было и посылать — погибшие доллары! А меж тем я болен, и, кажется, скверно болен: уж не говорю о предельной слабости от голода, но что-то случилось у меня в печени — уже давняя болевая точка при некоторых движениях. Припадки болей печеночных — это дело простое, понятное, а вот это что? Colomban (здешний доктор и наш новый мэр) говорит, что прежде всего нужен питательный режим, т. е. нечто невозможное при моей нищете, затем — сделать радиографию в Ницце, что тоже невозможно, ибо далеко не дешево…
Вот, как мы живем. Напишите о себе. Целую Вас всех трех.
Ив. Б.
3
И. А. Бунин— Я. Б. Полонскому, Грас
10.2.45
Милые друзья, наконец-то письмо от Вас! Спасибо, очень рад, а то я уж было начал крепко обижаться… Спешу ответить. Повторяю, и от Марка Александровича я до сих пор не получил ни слова— кроме открытки от 10 сентября и телеграммы, подписанной им и Мих. Осип., — извещение об этой посылке злосчастной в сто долларов и просьбе о высылке им моих писаний. На телеграмму я ответил тотчас же: «Получил деньги, посылаю 3 рассказа» — и приплатил за телеграмму (хотя она была с оплач. ответом) больше ста франков. Затем послал рассказы и большое письмо Марку Алекс, (по-русски) через Михайлова, но все это он не мог сразу отправить— отправил только 17 янв. — чуть не через месяц. Затем я послал Марку Алекс, открытку по-французски и такую же Цвибаку — Цвибак тоже прислал мне открытку, извещая, что книгу моих рассказов «Темные аллеи» он, согласно моему разрешению, издал по-русски, что она имела «большой успех», но что тираж ее был, конечно, «ограниченным»… и только: подробностей никаких— и ни одного су гонорара мне! Тут я опять обиделся на М. А. — дело с этим изданием шло через него — и он ни слова и о нем: сколько было издано экземпляров, вся ли книга разошлась или нет — ничего не знаю! Посылок продовольственных я не получал (и до сих пор не получил), но это, конечно, не причина для обиды — верно, до Граса, хоть три года скачи, не доскачешь в этом деле, — но как объяснить молчание Марка Александровича? Одно объяснение: «Ах, тот скажи любви конец, кто на 3 года вдаль уедет!» — да еще одно: увы, я, оказывается, всегда больше любил моих друзей, чем они меня!
Очень благодарю, что сделали так, что «история с банком больше не повторится». Очень благодарю и за то, что предлагаете посылать рукопись через Вас в следующий раз… Хотя ведь я и тут ничего не знаю: что именно было уже напечатано из моих вещей в журнале, сколько раз в год он выходит, посылать ли через некоторое время еще что-нибудь для него?.. М.б., Вы что-нибудь знаете? Пожалуйста, если есть что сообщить, сообщите! Сообщите еще вот что: есть ли надежда, что скоро можно будет получить «Новый журнал» и можно ли мне будет получить хоть один экземпляр моей книги «Темные аллеи»? Спросите Америку, если не знаете еще.
Вот видите, сколько вопросов в моем письме и сколько тем в нем. Если будете добры отвечать мне, когда захотите сделать это, перечитайте это письмо — и сделайте одолжение ответить по пунктам.
Милая Любовь Александровна, не дивитесь, что я так «необычно» грустен был в письме к Вам и Якову Борисовичу: я ведь
вообще не так весел, как держусь на людях (да и еще при Вас, в которую был влюблен, когда вы были еще маленькой), а теперь уже совсем нечего мне веселиться: боюсь своей болезни, — а ну-ка что- нибудь серьезное! Да, много, много и других причин…
Прошу Вас обоих ответить мне еще и на следующий вопрос — прямо или иносказательно (по некоторым причинам это, м.б., лучше): как вы смотрите на «патриотов»? Я Рощина обложил ужасно — не за переход его в коммунисты, конечно, это его личное дело, — а за грубейшие помои на «эмигрантщину», как он выражался. Теперь в газете новая редакция — и меня очень звали в нее: я ответил, что не могу пойти, «будучи совершенно чужд политической деятельности» (а ведь газета ярко политическая и боевая)… Тут у нас все почти поголовно русские сразу сделались ярыми «патриотами», все повалили и в «Союз патриотов» в Ницце и в «Союз друзей советского отечества» в Каннах… Зуров уже весьма важный член этого последнего союза, бывает на всех заседаниях, собраниях, демонстрациях… В последнем номере парижского «Русского патриота» было сообщение, что я читаю в Ницце в собрании ниццких «патриотов» — это не правда: «я слишком слаб для публичных выступлений»…
Берберова обложила меня последними словами — за то, что ее травят все и что причиной тому — я: какой-то ее друг в Америке известил ее, что я написал Марку Александровичу донос на нее — отсюда, мол, все и пошло. Мне ее жаль, письмо ее было все-таки страдальческое, полное чуть не клятв, что она оклеветана, и я ей твердо, но кротко ответил, что я никогда ни единого слова (вообще) не писал о ней Марку Александровичу…
4
Я. Б. Полонский—И. А. Бунину, Грас.
6.3.1945
Дорогой Иван Алексеевич,
Начинаю с самого главного — с русских патриотов и с возвращения домой. Знаю, что у вас нет вкуса к политике, но сейчас без этого не обойтись.
Все мы теперь (за исключением таких, как Берберова) патриоты России, больше того — все мы патриоты Советской России, Советского Союза. Последнее понимается в смысле Империи. И, конечно, все мы от борьбы (воображаемой) с режимом отказались. Но сейчас же после установления этого общего пункта начинается разветвление, и тут людям в политике малоискушенным легко оступиться. Старые привычные понятия утеряли смысл. Как определить теперь правых и левых. Самыми «левыми» оказались нынче самые правые. Ведь не случайно в «Русском патриоте» на первых ролях оказался сначала Любимов, а теперь младороссы, стоявшие еще недавно за царя Владимира Кирилловича.
(…) Вы, вероятно, полагаете, что при содействии «Русского патриота» легче вернуться домой. Думаю, что этот способ возвращения не для вас. Вам, конечно, надо, если не окончательно вернуться домой, то уж, во всяком случае, съездить туда на побывку с почетом и триумфом. Но дорога туда лежит (для вас) не через «Русский патриот» и не через маклаковскую организацию. Вы сами по себе и только на этом пути вы для России и для русских писателей там будете авторитетом.
Сейчас приходил Борис Константинович (Зайцев. — В. Л.) и передавал, что Графы съезжают с вашей квартиры и что добились этого «русские патриоты». Если это правда, то к нашей радости за вас прибавляется и некоторое беспокойство. Ведь теперь вы у них в долгу и, следовательно, придется чем-то платить. Известно чем. Люди они ловкие и весьма жуликоваты. По мне, прежний редактор, Борисов, хоть и не орел-человек, но честный и искренний, был много приемлемей (…)
«Новый журнал» выходит нерегулярно, всего появилось семь книг. Я еще в первом письме написал, чтобы выслали все вышедшие номера. Теперь пишу снова о «Темных аллеях» и прошу сообщить все подробности об издании книги вашей, о гонораре и т. д. Деньги для литераторов в Нью-Йорке имеются в достаточном количестве (на одном только последнем вечере в ноябре собрали 1500 долларов), но они не знали, как послать.
Я им написал и телеграфировал, как сделать, чтобы больше не повторилось, как с вами было. Они, вероятно, отправили на телеграфе. Иначе трудно объяснить, почему ничего до сих пор не приходит.
Вашей евангельской кротости в отношении Берберовой — никак не сочувствуем и ее не разделяем. Вы, конечно, всего не знаете. Она одна. Она ведь из группы Мережковского, а он добился от Геббельса, что в Мюнхене немецкая пропаганда будет печатать на русском языке «благонадежных» эмигрантских писателей для ввода в освобожденные области России. Вот тогда-то и писала вам Берберова о том, как в Киеве ждут не дождутся ваших книг. За этим стояло другое. Она и Вышеславцев были загонщиками в группу благонамеренных для Геббельса. Теперь ее будем исключать в числе прочих работавших на немцев из Союза писателей и журналистов.
