Переулок Мидак (ЛП) - Махфуз Нагиб
— Такие слова говорить у меня не дозволено. Мне достаточно и двух грошей помимо оплаты операции, и я знаю, как получить принадлежащее мне по праву, если у тебя возникнет коварная мысль оттянуть платёж…
Тут Буши предостерегающе заметил:
— Ты не упомянул о своей доле хлеба.
Зайта продолжил:
— Конечно, конечно. А сейчас начнём операцию. Операция тяжёлая, и будет испытанием твоей выдержки. Скрывай боль, пока можешь..
Представьте себе, что пришлось вытерпеть этому тощему телу под молотящими ударами жёстких рук Зайты. А на бледных губах его нарисовалась дьявольская улыбка…
8
Контора в переулке Мидак была источником непрекращающегося шума в течение целого дня. Многочисленные работники трудились всё время, за исключением недолгого перерыва на обед. Поток импортируемых и экспортируемых товаров лился без остановки, несколько огромных грузовиков издавали грохот, разъезжая по Санадикийи и граничащим с ней Гурийе и Аль-Азхару. Полноводное течение клиентов и работников также вносило свою ноту в эту какофонию. Контора занималась парфюмерией, продаваемой оптом и в розницу. Не было сомнений, что прекращение поставок из Индии из-за войны причинило рынку этих товаров значимый ущерб. Однако несмотря на это, компания сохранила свою репутацию и центральное место на рынке. Военная ситуация также удвоила её активность и прибыль. Благодаря всему этому условия военного времени побудили господина Салима Алвана заняться торговлей такими товарами, на которые прежде он даже не глядел, например, чай. Таким образом, он заваливал ими чёрный рынок и получал баснословные барыши.
Господин Салим Алван сидел за своим внушительным письменным столом в конце коридора, примыкающего к внутреннему дворику конторы, окружённому складами. Он находился в центре, откуда мог наблюдать за конторой и внутри, и снаружи; ему было легко следить за всеми: и за работниками, и за грузчиками, и за клиентами. Поэтому-то он предпочитал сидеть в этом месте, а не в одиночку в кабинете, как делали его коллеги-крупные коммерсанты. По правде говоря, коммерсант — по его собственному выражению — должен всегда держать глаза открытыми. В реальности же он представлял собой пример успешного бизнесмена, знатока в своей сфере, способным нести на себе такое бремя. Он не был выходцем из порождённой войной среды нуворишей, так как, опять же, по его выражению, был торговцем, сыном торговца, при том, что в самом начале его не считали богатым. Его бизнес прошёл через опасности первой мировой войны и оказался прибыльным. Нынешняя же, вторая мировая война, застигла его, утяжелив весы торговли и обогатив его. При этом он не был лишён тревог и забот: по его мнению, он был один воин в поле, без всяческих заступников и помощников. Его отличное здоровье и живость давали ему право не обращать внимания на все эти заботы, но вот подумать о будущем было необходимо, будь оно близким, или отдалённым, на тот случай, если он скончается или будет стоять одной ногой в могиле, а компания потеряет руководителя.
Жаль, и правда, что ни одному из трёх его сыновей не приходило в голову выйти вперёд, чтобы помочь отцу в его трудах. Все трое были едины в одном — они держались подальше от коммерции, и его попытки склонить их на свою сторону были напрасны. И по достижении им пятидесятилетнего рубежа он не смог избежать одного: взять все дела в свои руки. Несомненно, он сам был ответственным за такой гнетущий исход, ибо, несмотря на свой деловой склад ума, был великодушным и щедрым, или, по крайней мере, это проявлялось дома и среди родных.
Дом его имел настолько прекрасную постройку, что походил на дворец: дорогая мебель, изобилие слуг и свиты. Более того, сразу после женитьбы он переехал из Гамалийи из своего старого дома в высокую виллу-дворец в Хилмийе. Дети его росли в новой атмосфере, оторванной от среды торговцев и подобных им кругов, что несомненно, привило им некое презрение ко всем свободным профессиям. Они схватились за новые идеалы благодаря приятной жизни и кругу общения, не будучи знакомы с тем, как живёт и чем занимается их отец. Когда пришло время выбирать свой путь, они взбунтовались против советов отца и отказались поступать в торговую школу, дабы она не стала для них западнёй. Они пробили себе путь в юриспруденцию и медицину, став судьёй, адвокатом суда и врачом в больнице Каср Аль-Айн.
Но вместе с тем Салим Алван был счастлив в жизни, о чём свидетельствовало его пышное крепкое тело, толстое румяное лицо и бодрый юношеский задор. Это счастье проистекало из того, что всё у него шло так, как можно было ожидать — прибыльная торговля, хорошее здоровье, прекрасная семья, преуспевшие в жизни сыновья, нашедшие себе место, за которых он был спокоен. Помимо сыновей у него были ещё четыре дочери — все они были замужем, и весьма удачно. Всё было бы легко и хорошо, если бы время от времени он осмотрительно не задумывался о будущем своей компании и торговли.
По прошествии времени сыновья заметили усилия отца, но оценивали их с другой точки зрения: их охватил страх, что бразды правления компанией выскользнут однажды из его рук или он сам неожиданно передаст их им, а они и знать не знают, что с этим делать. Поэтому один из них — судья, Мухаммад Салим Алван, — и предложил ему оставить свой бизнес и вполне заслуженно отдаться отдыху после столь долгой борьбы. Однако от отца не скрылись истинные опасения сына, и он даже не стал пытаться скрыть своё негодование. Он закричал: «Неужели ты хочешь получить наследство, пока я ещё жив?» Такие слова отца застали врасплох и напугали сына, так как он и его братья искренне любили отца, и больше ни один из них не возвращался к столь деликатной теме. Но на этом дело не закончилось, и уверенные, что на этот раз не спровоцируют гнев отца, они принялись говорить, о том, что покупка участка земли или строительство домов, без сомнения, предпочтительнее денежных накоплений в банках. Своим умом, чувствительным ко всему, связанному с деньгами, отец догадался об истинных причинах таких разговоров, и о том, что из этого выходило. Ему было хорошо известно, что торговля, приносившая несчётные доходы, может в один момент поглотить его, а коммерсант, заботящийся о своём будущем и покупающий недвижимость, к примеру, когда наступит такой момент, будет на плаву, особенно если оформит всю приобретённую недвижимость на имя своих детей или жены, чтобы иметь хоть какие-то сбережения при выходе из кризиса. Может быть, эти сбережения будут немалыми, и он не окажется с пустыми руками. Ему было хорошо известно также о судьбе, постигшей некоторых крупных коммерсантов, зарабатывавших огромную прибыль, которые стали банкротами или полностью нищими, или даже хуже того — наложили на себя руки или умерли с горя. Да, всё это было ему известно, как и то, что сыновья его правы. Возможно, размышления над тем, что они хотят, не было в новинку для него, вот только позволяло ли военное время проделывать такие дела?! Нет. Ясно, как день. А раз так, то не лучше ли повременить с этим, отложив до тех пор, пока он не сможет легко всё реализовать? Едва подумав о том, что от этой тревоги он освободился, как старший сын-судья предложил ему постараться добыть себе титул бека. Он сказал: «Ну как же вам, отец, не быть беком, когда во всей стране полным-полно беков и пашей, намного ниже вас по положению, богатству и репутации?»
Это предложение польстило отцу. На самом деле, в отличие от прочих осмотрительных коммерсантов, он был падок на титулы и величие, и наивно задавался вопросом, как бы и ему получить такой статус. Этот вопрос занял умы всей семьи: все воодушевляли отца, пусть и расходились во мнениях о том, какими путями достичь цели. Некоторые предлагали ему податься в политику и внесте в неё свою лепту! По правде говоря, Салим Алван кроме коммерческих дел едва ли разбирался в том, что творилось в мире, и его мнения и убеждения почти не превосходили мнения того же Аббаса Аль-Хулва-парикмахера, к примеру. Такие, как он, благоговейно склонялись перед гробницей святого Хусейна или превозносили шейха Дервиша и просили у него благословения. Если говорить вкратце, то он был полным невеждой. Но и для политики частенько не нужно было большее. Он уже готов был серьёзно задуматься над этим вопросом, если бы его сын-адвокат тому не воспротивился и не сказал предупреждающим тоном:
