Станислав Брехов - Смертельная печаль. Саби-си
Хозяева квартиры из советской номенклатуры среднего звена. Опять же Анины знакомые по какой-то работе в министерстве образования. Сейчас лето и они на даче. Хорошо, что я не мешаю им своим присутствием. Их сын, тот что меня встречал, где-то задерживался. У меня второй комплект ключей. Добросердечные все же люди – эти русские. Я живу в их доме, а они меня даже ни разу не видели. Достаточно, что моя жена их хорошая знакомая.
Иду на кухню, завариваю чай. Мне нужно обдумать услышанное сегодня.
Интересно, что за помощник будет со мной беседовать завтра?
Неужели они опять будут меня терзать, и все это еще не закончилось? Будет ли это допрос?
Если мне выдвинут условия, как я буду себя вести? На что стоит идти, на что соглашаться? Господи, как я устал от этих интриг. Когда это все кончится и мне не нужно будет просчитывать все наперед, а просто жить.
Ладно, нужно успокоиться, возможно, это только мои фантазии. Завтра все встанет на свои места. «Будем поглядеть», как говаривал Микола.
Скоро двенадцать, я принял душ и лег. Температура и ночью за двадцать. Да, это все же не Магадан. Чувствуется – солнышко горячее, да и душно от большого количества камня и асфальта. Днем выглянуло солнышко и напарило так, что и вечером не становится прохладней. В квартире – духота. Нужно бы разобраться, как тут открываются окна.
На утро следующего дня около девяти часов я подошел к консульству. У дверей мне вдруг очень захотелось пить, и я представил себе большую кружку холодного кваса.
Желание пить и нетерпение поскорей попасть в консульство боролись во мне. Я то делал движение в сторону дверей консульства, то устремлялся в сторону ближайшего перекрестка. Я решил остановиться и успокоиться. Ни к чему мне идти по кабинетам, не утолив жажды. Буду нервничать, думать не о том, а я должен быть спокоен. Вернусь, найду бочку с квасом, утолю жажду и заодно возьму себя в руки. Беседа, предчувствую, будет не простая. Так я и сделал.
На этот раз меня встречала и провожала по коридорам другая девушка. Высокая, стройная, одетая в строгий брючный костюм. Взгляд через очки маловыразительный, не оценивающий, но внимательный. Доведя меня до нужной двери, она, извинившись, попросила меня подождать, а сама юркнула в кабинет.
Появившись через минуту, уже мягким, теплым тоном, точно мы старые знакомые, она сказала: «Господин Сабуро примет Вас. Он помощник генерального консула».
Очень хорошо помню свое первое впечатление. Войдя в кабинет и увидев помощника консула, я поймал себя на мысли, что это лицо мне очень знакомо. Как будто я вновь встретил старого друга или родственника. Хотя однозначно этого быть не могло, так как ему, на мой взгляд, не было и сорока лет и, живя еще в Японии, видеть его я не мог.
Хотя, надо заметить, что определить сейчас возраст японца мне очень сложно, поскольку я адаптировал образные впечатления возраста на лица русских людей. И то, что в лице русского человека я нахожу возрастом сорока лет, в лице японца может соответствовать пятидесяти годам. Русские лица все же раньше стареют – это факт.
Скорее всего, это просто типаж лица, очень похожий на кого-то из моих знакомых или родственников в той жизни. Иногда бывает, увидел человека, поздоровался с полной уверенностью, что вы старые знакомые, просто давно не виделись. А у него глаза округлились. Он тебя вспомнить не может. Начинаете выяснять, кто же вы, и оказывается, что ты просто обознался. Извиняешься, краснеешь, улыбаешься, прощаешься – ситуация нелепая.
– Уважаемый господин Торопов, я прошу Вас понять меня правильно. Я лицо официальное и поэтому вынужден обращаться к Вам по имени, которое указано в Вашем паспорте. Вы сейчас подданный СССР, и Ваше посещение Японии в данный момент возможно только в этом качестве. Но, если Вы в последствии пожелаете, то я уверен, правительство, возможно, рассмотрит вопрос о возвращении Вам подданства Японии. Опять же хочу поставить Вас в известность о том, что правительством Японии еще с 1949 года военнослужащие, находившиеся в плену на территории СССР, таковыми не признаются. Следовательно, они не могут претендовать на пособия и пенсионные выплаты, полагающиеся в таких случаях. Если Вы рассчитываете вернуться в Японию и получать пенсию, Вы должны об этом знать. Это произошло из-за того, что до сих пор между СССР и Японией не подписан мирный договор. Правительство СССР не выдает документов японским военнопленным об их нахождении в плену. А без этих документов выплаты пенсий и пособий невозможно. Прошу Вас понять меня правильно, говоря Вам об этом, я лишь хочу, чтобы Вы не пребывали в неведении.
При этом помощник консула смотрел на меня взглядом побитой собаки. Мне не было понятно, действительно ли он сожалеет об этом или лишь умело делает вид, что это так. Все эти чиновники должны быть хорошими актерами, иначе им не добиться служебного роста.
Пусть он говорит то, что ему заблагорассудится. Меня это сейчас не волнует.
Мне важен лишь результат.
– Уважаемый господин Сабуро. Я уже говорил и сейчас повторюсь, я не ставлю вопрос о возвращении в Японию. Я гражданин СССР и не собираюсь менять подданство. Поездка в Японию мне нужна лишь на время. Две недели – максимум того, что я там пробуду. Хотя я и считаю, что все, что я делал эти годы, дает мне право надеяться на понимание со стороны правительства Японии, возможно, это и не так. Хотел бы Вам напомнить о том, что меня никто не лишал гражданства Японии. Я воевал за свою страну честно и до конца выполнил свой воинский долг. Все эти годы я хранил верность данной когда-то присяге, ни словом ни делом ее не нарушив. Спокойно и с достоинством я смотрю на свое прошлое, мне нечего стыдиться им. Не буду Вам объяснять, что мне пришлось пережить для того, чтобы сейчас я мог с Вами просто беседовать. Вам меня не понять, не услышать. Мы с Вами из разного времени, а это такая пропасть, через которую Вам не перелететь, как бы богато не было Ваше воображение. То, что Вы мне сейчас сказали, лишь подтвердило мои сомнения. Страна, за которую я проливал свою кровь, обо мне давно забыла. Ей проще считать, что меня нет в живых, чем думать о том, как мне помочь. Да мне это уже и не нужно. Все, чего я хочу, – лишь увидеть своих родных и близких. Места, где прошла моя молодость. Не более того. И уж тем более я не собираюсь просить финансовой помощи ни у правительства Японии, ни у своих родных. В моем возрасте это уже не так важно. В моем возрасте думаешь совсем о другом. Я понимаю, что времени у меня осталось немного, и другой возможности может не быть. Поэтому не хотел бы переносить поездку на долгий срок.
Все это время помощник смотрел на меня, не моргая, с прежним выражением лица.
Зачем он это делает? В таком возрасте и с таким опытом клерку просто необходимо разбираться в людях. Мне его ложное понимание не нужно.
Он должен это понять. Пусть он ведет себя естественно. Смотрю на него ничего не выражающим взглядом, я не даю ему ни малейшей возможности разобраться в моих чувствах и переживаниях.
Таким своим поведением я хочу заставить его снять ложную маску. В его выражении лица происходит едва заметная перемена.
Взгляд становиться холоднее, глаза слегка округлились, пропали морщинки у глаз, он расслабил мышцы лица. Верный признак того, что он снял напряжение и стал самим собой. Ну вот, теперь я вижу его настоящее лицо.
Он смотрит на меня иначе, возникла небольшая пауза.
– Синдзи сан, позвольте спросить Вас, когда и как Вы получили гражданство СССР? Вам, как и мне, известно, что люди такой категории, как Вы, всегда в СССР были под особым присмотром. К ним власти всегда относились с предубеждением, и очень многие из них до сих пор проживают в статусе лиц без гражданства. Как это случилось в Вашем случае?
Мистер тонкий психолог решил прощупать меня. Он ждет, что я начну каяться ему в прошлых грехах, если они были. Расскажу о своей работе на КГБ. А если этого всего не было, может он хоть на секунду предположить, что я все это время оставался верен себе и ни с кем, ни на кого не работал. Я должен ответить ему так, чтобы у него ни на секунду не возникло сомнение в этом.
Я должен быть искренним в своем ответе, а искренность понятна всем и всегда обезоруживает. У него впредь, не должно возникать желания «расколоть» меня. Пусть он поймет, что на все его хитрые вопросы я буду отвечать ему искренностью. Они мне изначально не верят. Не верят эти сейчас и здесь, и вряд ли поверят другие там, в случае моего приезда в Японию.
И к этому я должен быть готов.
– На этот вопрос мне ответить совсем не сложно. Я получил гражданство в 1960 г. после регистрации брака в СССР. Принял фамилию жены, она к тому времени уже родила нам сына, и власти, очевидно, увидели всю серьезность моих намерений. Намерений жить в СССР, воспитывать детей, работать, ну и так далее. Я понимаю, что на самом деле Вас интересует. И на этот вопрос ответить возможно. Постараюсь Вам объяснить, хоть это мне будет сделать не просто, но иначе нельзя. Все эти годы пока я сидел в лагере, а это с 45-го до 56 г., мне приходилось испытывать на себе внимание и давление органов НКВД. Особенно первые годы из этого срока. Но всякий раз я давал понять, что все их усилия и время, которое органы на меня тратят, напрасны. И какие бы условия сотрудничества мне не предлагали, они были мне не интересны. Не интересны, пожалуй, не совсем верное определение. Они были неприемлемы. Неприемлемы лишь потому, что это были договоренности с врагом. И какими бы они выгодными ни были для всех, для меня это было предательство. После 53-го года все начало меняться и уж тем более после моего освобождения в 56-м году. «Органы» от меня отстали, как только я собрался жениться. У нас родился сын, и всем стало ясно, что уезжать я никуда не собираюсь. Присматривать за мной они, конечно, присматривали, но открыто уже не вербовали.
