"Избранные историко-биографические романы". Компиляция. Книги 1-10 (СИ) - Джордж Маргарет
Троянская война… Первую часть я уже закончил. Начальные главы были посвящены тому, как семья Париса заново открывает его для себя. Это происходит, когда в борцовском поединке он побеждает Гектора. Сцена доставила мне особое удовольствие. В «Илиаде» Парис представлен мечтательным, по сути никчемным и безответственным юношей. Но мой Парис был сильнее Гектора, восхваляемого всеми воина. То, что ценил и воспевал Гомер, оставляло меня равнодушным. Париса боги не обделили, я собирался воздать ему хвалу. Он говорил что-то вроде: «Не стоит отказываться от бесценных даров богов, даже если это не то, что мы желали бы получить». У Гомера своя версия Троянской войны, и в ней он недооценивает Париса, зато я в своей «Трое» отдам ему должное. Почему мечтатель не может быть великим воином?
Однако после смерти дочери я понял, что меня больше притягивают последние дни Трои, конец всего – суровый лик непреклонной судьбы, предвестие гибели. И теперь, как никогда прежде, меня преследовали картины ужасов, происходивших во время падения Трои, – убийства, разрушения, пожары.
Сидя за рабочим столом, я отложил в сторону начальные части своей рукописи и перешел сразу к последней ночи Трои. Когда чувствуешь потребность о чем-то написать, надо ей подчиниться, а все остальное оставить на потом.
Я приступил к работе на рассвете и настолько погрузился в те далекие события, что оторвался от поэмы лишь на закате. Вернувшись к ней снова, строчил как одержимый при свете лампы. Я был там, я действительно там был. А когда последний камень упал на землю и Трою охватил огонь, во мне ничего, кроме скорби, не осталось. Я отнял руки, и лист свернулся передо мной на столе. Я сказал все, что мог, теперь на меня накатила тоска. Все кончено. Я никогда не напишу эту сцену снова. Троя погибла.
– Ты хочешь выступить на фестивале драмы? – спросила, подойдя ко мне, Поппея.
Я уснул прямо за столом, положив голову на рукопись. Я поднялся и зажмурился от яркого солнца.
– Фестиваль драмы?
Тряхнул головой: в ушах еще стояли крики и стоны погибающей Трои, но они становились все слабее.
– В честь открытия твоего нового театра! Он состоится через три дня, в полнолуние, и будет посвящен Диане.
– О…
Я смотрел на свою рукопись и не мог понять, готов ли представить ее публике. В глубине души я еще не хотел с ней расставаться. Но будет очень уместно, если я, как покровитель театра, открою сцену своим выступлением.
– Возможно, – сказал я.
Поппея проявила столько терпения, когда я, забыв обо всем, отдался написанию своей «Трои», что я решил заказать для нее подарок, который символизировал бы мою безмерную благодарность за ее понимание. Она действительно умела приметить, когда человек одержим идеей, и благородно отходила в сторону, чтобы не мешать. Это большая редкость.
И я пригласил купца из Индии, чтобы обсудить, какое ожерелье лучше преподнести в дар Поппее. Конечно, оно должно быть уникальным, для Рима уж точно.
– У нас в Индии ювелиры делают особые ожерелья, завязывая дизайн на астрологии, – сказал купец.
Рим вел оживленную торговлю с Индией, так что город наводнили товары, которые еще не так давно были большой редкостью.
– Мы называем такие – ожерелье девяти камней. На нашем языке название звучит иначе, но это точный перевод на латинский. Каждый камень в ожерелье – они должны быть идеальными, никаких изъянов – символизирует небесное тело. Мы верим: когда эти камни оказываются вместе, точно планеты в небесах, происходит что-то сродни магии.
Это меня заинтересовало.
– Какие именно камни?
– В таком ожерелье рубин символизирует Солнце, и он должен быть расположен в самом центре, раз уж солнце занимает центральное место в небесах. Жемчуг – это Луна, гессонит – растущая Луна, а «кошачий глаз» – убывающая. Красный коралл – Марс, изумруд – Меркурий, желтый сапфир – Юпитер, алмаз – Венера и голубой сапфир – Сатурн.
– Солнце должно быть в центре, а остальные камни можно расположить по своему желанию? – спросил я.
Идеальные камни дорого мне обойдутся, но так тому и быть.
– Да, тут правил нет, коль скоро все планеты и Луна находятся в постоянном движении.
И я тут же рассказал купцу, каким вижу ожерелье:
– Оно будет широкое. Рубин – в центре, но ближе к нижнему краю. По обе стороны от него – красный коралл и изумруд. Над рубином – жемчужина, как Луна над Землей и над Солнцем. Потом две фазы Луны – оранжево-коричневый гессонит напротив «кошачьего глаза». Дальше по обе стороны – желтый и голубой сапфиры. И наконец, под красным рубином будет подвешен алмаз. Луна и Венера – самые прекрасные в ночном небе, они должны быть на самом видном месте.
– Как пожелаешь, цезарь. Я смогу достать эти камни.
– Я хочу, чтобы рубин был крупнее всех остальных. И золото должно быть лучшим. Подбери яркое, нубийское.
– Все как пожелаешь, цезарь. Смогу доставить его тебе через два месяца.
– Нет, через три дня.
Я хотел преподнести его Поппее в ночь открытия театра – в полнолуние.
Купец задумался. Скажет, что это невозможно? Или припоминает, что есть одно готовое, пусть и не такого вида, и собирается предложить его?
– Я… – купец сделал глубокий вдох, – как пожелаешь, цезарь.
– За срочность заплачу втрое. Я высоко ценю твою работу.
У купца прояснилось лицо: счет обещал быть баснословным и это его утешило.
Все-таки я решил читать «Падение Трои». Пусть я и не был достаточно готов, но понимал, что это судьба. Фестиваль ждал моего выступления, а у меня было готово произведение, пусть даже и не идеально отшлифованное. Театр в честь такого события украсили гирляндами. Слух о фестивале дошел до Рима, так что я не удивился, когда увидел среди зрителей нескольких сенаторов и магистратов. Их привели в Антиум любопытство и надежда, что император сделает что-то такое, что даст повод для сплетен.
Выступления местных поэтов и музыкантов мне искренне понравились, и когда пришло время подняться на сцену, я всех поприветствовал и поблагодарил, что пришли; похвалил местных артистов и объявил, что театр – мой дар Антиуму и он будет открыт для всех.
– Я знаю, здесь пройдет еще множество фестивалей, которые обогатят культурную жизнь города, и я буду горд выступать на этой сцене.
Затем я взял свою кифару – пришлось спешно написать музыку для аккомпанемента – и начал декламировать, в этот раз в совершенном спокойствии. Публика не такая многочисленная, как в Неаполе, местные жители настроены дружелюбно, а как оценят мое выступление гости из Рима, меня мало беспокоило. Я декламировал и пел, Антиум исчез, передо мной возникла охваченная пожаром обреченная Троя. Лишь эта картина стояла у меня перед глазами, пока не прозвучала последняя нота кифары.
В зале воцарилась тишина, никто даже не пошевелился. Я понимал: не из-за моего артистического таланта, а из-за трагедии Трои; люди прочувствовали ее, несмотря на мое несовершенное исполнение.
А потом публика зааплодировала, но сдержанно: неуместно было бы приветствовать радостными криками исполнителя, когда Троя подверглась столь жестокой участи.
Я подождал, пока публика не покинет театр и мы с Поппеей останемся одни.
– Это было бесподобно, – сказала она.
– Ты бесподобна, – отозвался я. – Без тебя я не сочинил бы ни строчки. Я не могу выразить это словами, но…
– Поэт не находит слов? – игриво спросила Поппея и обняла меня за шею.
– Да, это все скажет за меня.
Я достал спрятанную в футляре для кифары шкатулку тонкой работы и протянул Поппее. Та удивленно взглянула на меня, потом на шкатулку и осторожно подняла крышку. На черной ткани сверкало и переливалось ожерелье. Поппея ахнула и даже затаила дыхание.
– Это ожерелье отражает небеса, – сказал я и объяснил ей, что означает каждый из камней.
Я достал ожерелье из шкатулки и надел на шею Поппеи. Чуть отступил назад. О, оно превзошло все мои лучшие ожидания. Поппея с нежностью поглаживала кончиками пальцев округлые камни.
