"Избранные историко-биографические романы". Компиляция. Книги 1-10 (СИ) - Джордж Маргарет

В этот раз мы расположились в нижней части виллы, а старый дом с родильной комнатой оставили пустовать. Новый дарил ощущение начала и не навязывал горестных воспоминаний. Наша огромная спальня выходила на запад, в сторону Сардинии и Корсики, но нас отделяли двести миль, и они были невидимы глазу, а горизонт казался бесконечным.

Вечером после ужина мы пошли прогуляться вдоль набережной. Укрощенное волноломами море безобидно плескалось возле причала. Месяц высоко в небе освещал воду и прогулочные дорожки.

– О, погляди! – Поппея указала на вырисовывающееся впереди округлое здание. – Это же театр!

И мы при лунном свете осмотрели его снаружи.

– Думаю, строительство завершено! – сказал я. – А мне не сообщили, какой сюрприз.

– Это хороший знак, – сказала Поппея, приобняв меня за талию.

В ту ночь, образно говоря, произошла инаугурация нашей новой спальни. Мы распахнули окна, и свежий ветер гулял по комнате, шелестел занавесками и поигрывал со сброшенной на стулья одеждой. Весь путь от Рима я страстно хотел остаться наедине с Поппеей, касаться ее, сжимать в своих объятиях. И вот наконец мы лежали на устланной благоухающими простынями кровати в подушках с лебяжьим пухом. В первый раз в той черной комнате на вилле Поппеи мы, снедаемые желанием скорее овладеть друг другом, занимались любовью лихорадочно, как в горячке, сейчас мы любили друг друга так, будто впереди у нас была целая вечность. Я откинул ее волосы со лба, с нежностью провел пальцами по щекам. При слабом свете масляной лампы я едва различал черты лица и видел ее как в тумане или во сне. Нарастающее желание не давало свободно говорить.

– Где ты Гай, там я Гайя, – пробормотала Поппея и взяла мое лицо в ладони. – Эта странная брачная клятва не дает мне покоя. Думаю, она означает, что мы с тобой теперь одно целое.

Да, все так. Трудно было сказать, где заканчивался я и начиналась она. Я всего себя делил с ней, Поппея знала все мои стороны, и я надеялся, что она целиком была открыта для меня. До встречи с Поппеей я, по сути, был одиночкой, с опаской относился к людям и даже не надеялся когда-нибудь найти его – пристанище, убежище надежнее, чем гавань, которую я построил в Антиуме.

Я уткнулся лицом в гладкое плечо Поппеи. Она легко гладила меня по спине, отслеживала пальцами все изгибы, а у меня от ее прикосновений мурашки бегали вдоль позвоночника. Свежий бриз обдувал наши тела, но не охлаждал, а, наоборот, разжигал в нас желание.

Как я уже говорил, мы не занимались любовью истово и лихорадочно, но при этом овладевали друг другом так, будто другой возможности уже не будет. Звучит глупо, но логика в таких делах не работает. К тому же чем сильнее мы чем-то дорожим, тем больше страх это потерять, даже если мы крепко сжимаем драгоценность в руках.

Время шло, и измерить его было невозможно, кроме как тем, сколько раз мы отдавались друг другу, и тем, как мы это делали. И не потому, что мы искали изобретательности в любви, а потому, что просто не было идеального варианта выразить в полной мере то, что мы чувствовали. Даже если наслаждение накрывало нас с головой, все равно казалось, что этого мало.

Ночь близилась к концу, масло в лампе выгорело, Поппея мирно спала, свесив руку с кровати. Я тихо встал и подошел к открытому окну. Месяц смотрел прямо в комнату, заливая ее чистейшим белым светом. Я видел все в мельчайших деталях – ее сандалии, мою тунику, трехногий бронзовый стол. Днем неброская, инкрустация из слоновой кости на ножках кушетки сейчас сияла белым. Я обернулся: даже резкий свет не мог испортить красоту Поппеи, он лишь делал ее похожей на прекраснейшую мраморную статую.

На следующий день мы решили прогуляться по верхней части виллы и с высоты осмотреть новые постройки, тянувшиеся вдоль всего берега.

Люди прогуливались по колоннадам и садам, останавливались возле фонтанов.

– Все как я и хотел, – сказал я. – Это пространство должно быть открыто для людей. Это – мой дар горожанам.

Сады в верхней части виллы значительно разрослись с тех пор, как я гулял там мальчишкой. Теперь они занимали широкое место, где обитали не только розы, но и дельфиниумы, ирисы и маки, и, конечно же, здесь были увитые виноградом беседки. В центре розария пышно цвели пионы, я сорвал несколько цветов для Поппеи, а один вплел ей в волосы, хотя ей это не понравилось. Раздвигая стебли пионов, я вдруг увидел узорчатый панцирь черепахи, которая отдыхала в теньке.

– Нет, не может быть! – Я взял черепаху и перевернул.

И точно – на брюшном щите было вырезано: «Отец отечества».

– Это черепаха Августа!

– О чем ты? – не поняла Поппея. – Это самая обычная черепаха.

– Нет, во-первых, это – самец, и он очень старый. Я видел его, когда сам еще был мальчишкой. Тогда садовник мне рассказал, будто бы эту надпись вырезали в тот самый день, когда на виллу прибыли представители сената и сообщили Августу, что ему присвоен титул Отца отечества. Не скажу, что мне тогда понравилась эта история, да и черепаха тоже. Я устал от Августа, мне казалось, что он повсюду меня преследует, вот даже в саду появился, прикинувшись черепахой. А сейчас я рад встрече с этим стариканом.

– А я рада, что ты преодолел враждебность по отношению к Августу.

– Он перестал меня злить, когда я понял, что не обязан ему подражать или соответствовать. Кроме того, мне предложили тот же титул, и я от него отказался.

Чудесные мирные дни в Антиуме мы занимали тем, что следили за окончанием строительных работ. Вернее, строительство уже закончилось, и дело было за художниками, которые прибыли на виллу, чтобы «нанести финальные мазки». Люди приходили полюбоваться их работой и целыми группами осматривали залы в новых домах. А еще я показал Поппее храм Фортуны и бухту, где в свое время высадился на берег Асканий.

– В детстве у меня все это вызывало восторг и трепет, – поделился я.

Мы со стороны наблюдали, как люди по очереди подходят к статуе богини, чтобы получить свой жетон. Так и я когда-то вытащил из шкатулки предсказание, которое определило мою дальнейшую жизнь.

– Счастливые моменты твоего детства. – Поппея взяла меня за руку. – Но было ли у тебя детство? Хоть кто-то из императорской семьи может сказать, что когда-то был по-настоящему юным?

– В то время я был более всего близок к обычному мальчишке, – ответил я. – Меня не прочили в императоры. Я был одним из нескольких потомков Августа, да и то по женской линии.

И где теперь остальные потомки? Исчезли, стали жертвами безжалостной обрезки родового дерева императора. Я лично – хоть и на расстоянии – орудовал садовыми ножницами. И теперь, кроме меня, никого не осталось.

– Но твоя мать планировала твое будущее, – сказала Поппея.

К стоящей у воды статуе Энея подошла группа людей. Они переговаривались, а один мужчина – определенно главный в компании – о чем-то им всем вещал, периодически указывая на статую. Наверняка что-то о Троянской войне. Самый непослушный из детей попытался прыгнуть в воду у основания статуи. Мы с Поппеей рассмеялись.

– Да, у нее были амбициозные планы, – сказал я. – Амбициозные и дерзкие.

– И она их воплотила.

– Она умела плести интриги, в этом ей не было равных.

Если не считать меня. Ученик превзошел своего учителя. Но мне больше не хотелось об этом думать.

– Императорская ветвь заканчивается на мне. Мы должны подарить ей новые листья. Здоровые листья, которые станут продолжением нашей династии, – я указал на статую, – династии Юлиев-Клавдиев.

– Тогда к полудню нам следует вернуться на виллу и поработать над этим проектом, – рассмеялась Поппея и прижалась ко мне всем телом.

Здесь, в Антиуме, я смог сконцентрироваться на эпосе о Троянской войне. Возможно, этому способствовал сам отъезд из Рима или к творчеству располагали плеск волн и запах моря. Или же воспоминания о том, как я мальчишкой бродил по вилле, лазил по скалам, слушал рассказы Аникета и Берилла и с восторгом наблюдал за расширением границ своего мира, послужили толчком к возобновлению работы над старой историей.