Наталия Вико - Дичь для товарищей по охоте
— Савва… Тимофеевич, может, останетесь? Гости ушли уже.
— Как ушли? — удивленно оглянулся он.
— А там хитрая комната! — доверительным тоном сообщила Мария Федоровна. — Она через небольшой коридорчик сообщается с помещением Контроля Московского узла железных дорог, а там — лабиринт комнат и два выхода на улицу.
— Ушли, так ушли. И мне — пора, — Савва поднял на нее глаза и замолчал, натолкнувшись на пристальный, манящий взгляд, оторваться от которого было невозможно. В квартире было тихо. Только где-то размерено тикали часы.
— Зачем вы глядите так долго? — тихо спросила она, не отводя от Саввы глаз.
— Мария Федоровна… — Он вдруг почувствовал себя, как перед прыжком в холодную воду. — …Машенька… Вы же знаете, не можете не знать, что я мучаюсь, оттого, что… люблю вас, — выдохнул он. — Я ощущаю себя, как человек, который, увидев отражение звезды в воде, зачерпнул ее и держит в ладонях, а вода уходит между пальцами… а без этой звезды — мне уже не жизнь…
Мария Федоровна молча обвила руками его шею и прижалась горячим влажным ртом к его губам.
Карл Маркс вместе со своим «Капиталом» белыми листками осыпался на мягкий ковер…
* * *Андреева поднялась из-за письменного стола и подошла к окну. Луч солнца, отвоевав кусочек свободного пространства, пробился сквозь ватные облака и солнечным зайчиком отскочил от окна дома напротив, заставив Марию Федоровну прикрыть глаза ладонью.
«Что ж. Пора звонить». — Она сняла телефонную трубку.
— Савва Тимофеевич Тут письмо пришло от Горького из Нижнего Новгорода. Мне право неловко просить, но это не для меня. Он ведь знает, что вы … ну, что ты есть в моей жизни.
— Ну-с, и о чем письмо? — Савва покашлял.
— Понимаешь… Помочь он просит. Хочет для детей из трущоб новогоднюю елку организовать. Нельзя ли туда им ситца вашего прислать, да побольше, чтоб их приодеть?
— Чего ж нельзя? Поможем. Дети есть дети. Им праздник нужен. Распоряжусь. Я- то, грешным делом подумал, серьезное чего случилось.
— Вот и отлично! Завтра вечером тебя ждать? У меня опять друзья будут. Тебе знакомые — многозначительно пояснила Андреева.
— Приду, коли зовешь. Только по мне, лучше бы их вовсе не было…
* * *Савва почти вбежал в гримерную Андреевой, растолкав несколько человек, стоявших у двери.
— Плохо… Плохо… — повторяла Мария Федоровна, как заведенная, бегая из угла в угол. Волосы ее были растрепаны, на лице — остатки грима, глаза покраснели от слез. — Не знаю, как вообще играла … Нет сил… Нет сил…
Савва крепко обхватил ее за плечи.
— Что за истерика? Опять к Книппер ревнуете?
Андреева посмотрела на него невидящим взглядом.
— Ма… Мария Федоровна Да что с вами? — Савва потряс ее за плечи. Такой Андрееву он видел впервые. Несколько раз она срывалась дома — то, жалуясь на Немировича, который всячески старался подвинуть ее на вторые роли, то на свою соперницу по сцене Ольгу Леонардовну Книппер, но такой Савва ее еще не видел.
— Савва Ты? — Андреева словно очнулась. — Помоги мне… Пожалуйста — Она уткнулась головой ему в грудь и зарыдала.
Морозов покосился на закрытую дверь гримерной. В театре им почти никогда не удавалось оставаться вдвоем. Мария Федоровна всегда была окружена актерами, друзьями, восторженными поклонниками. На людях, во избежание разговоров, они, по-прежнему, называли друг друга на «вы». Хотя, что проку? Сплетни и слухи хороводом кружили вокруг.
— Машенька — шепнул Савва, гладя ее по голове. — Да что с тобой?
— Ты слышал? — Андреева всхлипнула, хватая ртом воздух. — Арестовали… всю массовую сходку… в здании университета Там были все… мои друзья, и Дима… Лукьянов… — Она снова зарыдала.
Савва нахмурился. Лукьянов был ему неприятен. Он него всегда исходил странный запах… плесени, что ли, и Савва старался, встречаясь с «бывшим репетитором» у Марии Федоровны, садиться от него подальше. Брезгливость, да-да, именно брезгливость вызывал у Саввы вид этого человека. Но Маша почему-то так дорожила отношениями с ним. А, может этот сутулый все-таки… Савва втянул аромат Машиных волос, будто принюхиваясь и выискивая чужой запах. Нет… Не может быть…
Андреева высвободилась из его рук, с трудом передвигая ноги, отошла к гримерному столику, налила трясущимися руками стакан воды и принялась жадно пить, расплескивая воду себе на подбородок и грудь.[14]
— Что нужно, Маша? Я постараюсь помочь. Успокойся только — проговорил Савва хмуро, подходя к ней сзади и придерживая за плечи.
— Савва… — жалобно начала было говорить Мария Федоровна, глядя на его отражение в зеркале, но, услышав как скрипнула, а затем и приоткрылась дверь гримерной, отстранилась и, быстро подойдя к двери, выглянула наружу.
— Сквозняк, — ответила она на молчаливый вопрос Морозова. — Понимаешь, Савва, им грозят репрессии, тюрьма, ссылка в Сибирь, отдание в солдаты, — взяв себя в руки, тихо продолжила она. — Ты можешь пойти к Трепову? Желябужский мне уже обещал, но, боюсь, его авторитета будет недостаточно.
Она приблизилась к Морозову и, положив руки ему на плечи, просительно заглянула в глаза. — Савва, миленький, сделай что-нибудь Иначе… Я вот играть сегодня вообще не могла. Весь спектакль скомкала. Станиславский мимо меня прошел, даже говорить не стал, отвернулся. Еще несколько дней и… Все полетит к черту Как жить, Савва? Как?!
Морозов осторожно снял руки Марии Федоровны со своих плеч. Она удивленно вскинула глаза, но ничего не сказала. Только взгляд умолял об одном — чтобы Савва действовал.
* * *Маскарад был в самом разгаре. Зинаида Григорьевна, обмахиваясь веером из страусиных перьев, сидела на высоком кресле, похожем на трон, около колонны белого мрамора и наблюдала за парами, танцующими мазурку. Платье алого бархата, расшитое белым жемчугом и белая бархатная полумаска с красными блестками приковывали внимание.
— Зинаида Григорьевна — из-за колонны вынырнул человек в маске шута. — Вы такая чудесница Мало в Москве женщин, столь красивых и умных, как вы А какой вкус Какая изысканность во всем — Он склонил голову, пытаясь поцеловать ее руку. Пряный, терпкий аромат, исходивший от шута, показался Зинаиде неприятным, отчего веер в ее руках начал двигаться быстрее.
— Как же вы меня узнали? Может, я — вовсе не я? — игриво спросила она, закинув ножку на ножку, и слегка покачивала алой туфелькой, выглядывавшей из-под платья.
— Зинаида Григорьевна, вы сегодня просто царица бала — протянул ей бокал шампанского Отелло, появившийся с другой стороны.
— Бог мой, — приняла она бокал, — как же вы все меня узнаете? А вы, — сложила веер и легонько ударила им по руке мужчины, — даже не заглядывайтесь на меня, господин Отелло Вы — человек опасный Всем известно, как вы с женщинами обращаетесь.
— А что, Зинаида Григорьевна, Савву Тимофеевича не видно? Опять дела? — ехидно спросил шут, выглянув из-за спинки кресла.
— Дела — улыбка еще не сошла с ее уст. — Работа…
— …теа-атр, — подсказал шут.
— Да, и театр, — сердито повторила Зинаида Григорьевна, раскрывая веер. — Я, знаете ли, — глотнула шампанского, — тоже театром занимаюсь, когда время есть. Да-да Высказываю господину Алексееву свои мысли по репертуару, даже пару — тройку раз людей к нему посылала с хорошими пьесками.
— Приняли? — участливо поинтересовался Отелло.
— Размышляют… — важно ответила Зинаида Григорьевна, и все трое дружно рассмеялись.
— Прекрасная незнакомка, кажется мне, я вас узнаю — к ней приблизился высокий мужчина в военном мундире.
— А вовсе это и не я — кокетливо отмахнулась Зинаида Григорьевна. — Вы тоже ошиблись, друг мой.
Мужчина наклонился к ее ушку так близко, что Зинаида почувствовала легкое прикосновение усов:
— Вы, Зинаида Григорьевна, давеча на вернисаже блистали Я вчера заезжал к вам, розы передал, но мне сказали, что вас будто нет дома. Это правда была или — вежливый отказ?
— Правда, правда, любезнейший Алексей Алексеевич — повернула она голову, взглянув офицеру прямо в глаза. — А вежливый отказ еще впереди — залились озорным смехом.
— Я надеюсь, что хотя бы вальс вы не откажетесь станцевать со мной? — офицер щелкнул каблуками и кивком головы пригласил Зинаиду. Та протянула руку.
Головокружительная музыка накрыла их праздничным плащом…
* * *Савва в раздумье стоял возле инкрустированного перламутром столика, на котором были расставлены шахматные фигуры. В редкие свободные часы он любил поиграть с хорошим, непременно сильным противником. У достойного — интереснее выигрывать, хоть в шахматы, хоть в деле. В доме было тихо, дети спали, Зина уехала куда-то и еще не вернулась. Савва сделал ход и перешел на другую сторону. Сегодня он играл один. Сам с собой. Савва — белый, Савва — черный. Делая ход белыми фигурами и, переходя к черным, он уже знал планы «противника» и старался сломать их. Потом — наоборот. «Так-так-так…» — приговаривал он, глядя на доску и обдумывая неожиданный ответ на уже известные замыслы.
