Петер Фёльдеш - Драматическая миссия (Повесть о Тиборе Самуэли)
Офицеры настороженно переглянулись. Вновь наступила гнетущая тишина.
— Ну, капрал, твоя очередь, — шепнул Тибору председатель.
— Будь спокоен! За мной дело не станет!
Тибор подошел к подполковнику и зычно, чтобы все слышали, сказал:
— Царь отрекся не по своей воле. Его заставили это сделать. Может, вы думаете, что те, кто заставил его отречься, действовали по присяге? Так знайте, будет малейшая возможность — и мы поступим так же…
Подполковник бросил на Тибора беспокойный взгляд.
— Это подстрекательство к бунту! — выкрикнул подпоручик и положил руку на кобуру. В тот же миг к нему подскочил ефрейтор и схватил за руку.
— Спокойнее, господин подпоручик, не будем горячиться… Топайте-ка отсюда! Вот так, вот так!.. Смелей, смелей… И вы тоже, — обратился он к другому.
Офицеры растерянно переглядывались. От прежней их уверенности не осталось и следа.
С невозмутимым спокойствием, чеканя каждое слово, курчавобородый сказал:
— Считаю своим долгом довести до вашего сведения, господа, что если для вас привычно блюсти верность присяге, то для нас обычно — подстрекать и бунтовать.
Взрыв аплодисментов прозвучал как пушечный выстрел.
Подполковник нервно замотал головой.
— У вас тут и впрямь не райское житье, — сказал он. — Но почему вы ропщете не на московитов?
— Русские офицеры в нашем плену живут не хуже вас, а русский солдат прозябает, как мы! Русские восстали — и мы восстанем! — горячо крикнул Тибор.
— Совсем вскружили голову народу проклятые социалисты, — пробормотал подполковник, и офицеры поспешили покинуть собрание.
Так пришла революция в Соликамский лагерь. Митинги, митинги… После одного из бурных собраний старый полковник сорвал с себя погоны и втоптал в снег. Русские солдаты, встречаясь с пленными, пожимали им руки. Несколько дней пленных не гоняли на работу, а когда работа в лесу возобновилась, охранники не принуждали их и десятники тоже помалкивали, не смея пикнуть. За день военнопленные свалят и распилят несколько деревьев просто так, чтобы согреться и дров запасти, а потом — домой, в бараки.
Теперь социалисты-кружковцы, не таясь, проводили среди солдат политические беседы. Сначала в сарае, а когда стало теплее и в воздухе потянуло весной, — на одной из лесных полянок. На первых порах, когда собрания проходили в сарае, офицеры еще время от времени появлялись там, твердили о недостойном поведении венгерских солдат, пугали, что им, мол, еще придется раскаяться…
Однажды пришел здоровенный прапорщик с усами, как у сома, и открыто пригрозил:
— Вернетесь на родину — за все поплатитесь!
— Что ты сказал, паскуда?! — двинулся на него Винерман. — Вот суну тебя в сортир вниз головой! — и, подняв кулаки, погнал прапорщика через двор.
В лес офицеры не приходили, боялись. Зато появились новые ораторы — солдаты из лагерной охраны.
Они говорили, что русские и венгерские солдаты — братья, а их враги — русские и венгерские офицеры. Здесь, на весенней поляне, впервые услышали пленные слова «пролетарский интернационализм». И произнес их тот самый татарин Муса, что поддерживал связь с большевистской организацией, открыто действовавшей в городе. Теперь он регулярно приносил пленным большевистские брошюры и газету «Правда».
Так прошло несколько недель. Однажды Тибор услышал, как солдаты говорили между собой: «Если вместо короля станет править президент, у бедняка хлеба не прибавится. И чего это русские не кончают с войной? Почему Временное правительство не отпустит нас на родину?»
Тревожно было и на душе у Тибора. Он понимал, что не о такой революции мечтали простые люди.
В России по-прежнему распоряжались богатые и знатные. Как-то пойдет дальше? Он ни о чем больше не мог думать в эти дни.
Но вот однажды большевик Муса принес в лагерь номер газеты «Правда», где были напечатаны «Апрельские тезисы» В. И. Ленина.
Стало ясно: русская революция не кончена, все происшедшее — лишь первый шаг. Тезисы читали солдатам. С новой силой вспыхнули споры. Слушая их, Тибор радовался, — на его глазах безропотные, привыкшие к покорности и послушанию солдаты превращались в думающих людей. Особенно волновали солдат слова о земле и установлении рабочего контроля.
— Выходит, большевик Ленин хочет отобрать землю у помещиков и отдать крестьянам? Вот это по-нашенски! А рабочие будут капиталистов контролировать? Здорово! — радовались солдаты.
— Приедем домой, тоже станем большевиками…
Говорилось в ленинских тезисах и о том, что социал-демократы переименовывают свою партию в Коммунистическую партию. Кружковцы тоже стали подумывать, не назваться ли им коммунистами. Но смущало одно обстоятельство. Враги не дремали, и не было собрания, на котором не выступил бы один-другой одурманенный солдат с такими, например, рассуждениями:
— При коммунизме все станет общим: и земля, и скот, и птица — все, все. Это, конечно, хорошо. Значит, и жены общие? А это срам! Если русским нравится, пусть так живут. Венграм такое не по нутру!
— Большевики хотят церкви в балаганы превратить. Богохульники проклятые, убить их мало!
Тибор понимал, что слухи эти распространяют офицеры. Но как бы там ни было, а слово «коммунизм» пока еще отпугивало многих солдат.
Немало хлопот доставлял Тибору Циммерман. Он оставил свою каптерку, повадился ходить в лес и постоянно вертелся среди солдат. Учитель отрастил длинные, до плеч, волосы, раздобыл где-то широкий офицерский плащ, казавшийся на нем, высоком и худощавом, серой поповской рясой. Поначалу кружковцы не придавали значения тому, что Циммерман собирал вокруг себя солдат, вынимал из кармана небольшую черную библию и начинал разглагольствовать о приближении страшного суда, о неизбежном наступлении эпохи апокалипсиса.
Слово «апокалипсис» было для солдат таким же труднопроизносимым и малопонятным, как «буржуазия», «империализм», и охотников слушать его находилось немного. Но, окончив свои пророчества, учитель затягивал псалмы, и это привлекало солдат.
Молитвенное, благолепное пение успокаивало, одурманивало, действовало как наркоз, помогая забыть на какое-то время щемящую тоску по родине, холод чужой земли, лишения.
Постепенно Циммерману удалось даже сколотить небольшой хор. Певчие ходили по лесу, среди рабочих-лесорубов, а по вечерам — возле бараков и распевали псалмы.
В последнее время Циммерман до того обнаглел, что во время митингов, едва ораторы заводили разговор на острые политические темы, давал знак и хор затягивал псалом «Верую в тебя, Господи», заглушая голоса выступавших. Если возмущенные солдаты бросались на них с кулаками, Циммерман, воздев руки к небу и вращая белками, начинал истошно восклицать:
— Кто посмеет поднять руку на слуг господних, того бог покарает и не даст вернуться домой!
И солдаты под действием этой угрозы отступали.
Кружок поручил Самуэли поговорить с Циммерманом — все-таки он его бывший ученик. Тибор сделал попытку.
Улучив момент, когда старик устроился на поваленном дереве, в сторонке от лесорубов, Тибор подошел к нему и заговорил вежливо и дружелюбно.
— Господин учитель! Вы хотите добыть счастье для народа, уповая на божью милость, а мы верим только в свои силы. Так не будем мешать друг другу. Время покажет, чей путь вернее.
— Не ваш, ни в коем случае не ваш, чурба-аны! — брызжа слюной, взвизгнул Циммерман.
— Вы опять за свое, господин учитель! Или мало вам пришлось в жизни испытать унижений и несправедливости?
— Я должен пройти через страдания, дабы возвыситься. Так создан мир.
— Но почему так? Почему должны страдать именно те, кто трудом своим добывает материальные и духовные блага? Поверьте, господин учитель, революция высоко оценит людей, создающих духовные ценности…
— Долбите одно и то же… Хотите всех низвести до положения рабочей скотины! Думаешь, есть хоть один образованный человек, которому это не омерзительно? Чурба-ан!
— Значит вы, господин учитель, презираете тех, кого собираете вокруг себя? Это же простые люди, труженики…
Глазки Циммермана сузились, он выхватил из кармана библию и, послюнив палец, принялся нервно ее листать. Острым ногтем он подчеркнул одну строку, ткнул библию Тибору:
— Читай! «Клеветник срывает покров с тайны, а преданный душою хранит в тайне содеянное». То, что вы, социалисты, обнажаете, я сокрываю верой!
Старик вскочил, круто повернулся на каблуке и, гордо закинув голову, пошел прочь.
Однако вскоре неприятности из-за учителя показались сущей безделицей по сравнению с тем, что обрушилось на кружок социалистов.
О том, что случилось, они узнали в самый разгар лета. Был полдень. Пленные нежились на солнце возле сваленных, но еще не распиленных деревьев. Члены лагерного революционного комитета, как обычно, собрались на опушке леса обсудить план работы на следующую неделю. Взглянув вниз, Тибор увидел на дороге всадника. Он скакал по извилистой тропинке к месту порубки, и Тибор, к удивлению своему, узнал большевика Мусу. «Что привело его в этот неурочный час?» — с беспокойством подумал Тибор.
