Георгий Гулиа - Рембрандт
– Мои родные решили, что в большом городе на первых порах Лисбет окажет мне большую помощь.
Доктор обратился к Лисбет:
– Должен сказать, что ваша помощь, то есть помощь домашних, неоценима, хотя и не всегда видна простому глазу. Куда прикажете?
– Сюда, ваша милость, в столовую.
– А может, сначала в мастерскую? Мне хотелось бы взглянуть на ваши работы.
– Я весь обложен трупами, – пошутил художник.
– Думаю, что это на пользу делу, господин ван Рейн. – И доктор многозначительно улыбнулся.
Рембрандт представил доктору своих учеников. Гость для каждого нашел приличествующее слово. Потом начал исследовать стены, увешанные картинами, этюдами, офортами, разными набросками. Особенный интерес проявил доктор к этюдам, на которых был изображен труп в самых разных ракурсах и при разном освещении.
– Вы, я вижу, даром не теряли время, господин ван Рейн.
– Ваша милость, я пытался извлечь всю выгоду из неожиданной возможности. Последние этюды я делал, плотно повязав нос. Мне кажется, что я дышал одними ушами.
Доктор сказал:
– Кстати, господин ван Рейн, труп оставлен еще на три дня. Учитывая вашу просьбу… Теперь мы можем обратиться к предмету нашего разговора…
– Пожалуйста сюда, ваша милость.
Доктора усадили в кресло, специально купленное вчера. Лисбет достала бокалы венецианского стекла.
– Вам вина, ваша светлость? – сказал Рембрандт, демонстрируя бутылку французского.
– Пожалуй, по бокалу. Именно белого. Вся эта чумная эпидемия забила мне голову. Вино придаст бодрости.
Подали фрукты.
– Может, чего-либо мясного, ваша милость?
– Нет, нет, господин ван Рейн. Вполне достаточно фруктов.
Художник уселся напротив доктора, довольный тем, как все красиво расставила Лисбет. Прямо как у Ластмана.
– Я прибыл к вам, – начал доктор, – с официальным предложением. Гильдия хирургов просит написать групповой портрет. В этом пакете двести флоринов. Это первый взнос. Окончательную стоимость должны назначить вы сами. Мы со своей стороны заранее согласны.
Рембрандт взглянул на Лисбет: та чуть не подпрыгнула на радостях. Художник вспомнил, как вел себя в подобных случаях Питер Ластман. И попытался чуточку подражать ему…
– Ну что ж, ваша милость, я очень польщен заказом. Прошу заверить гильдию, что сделаю все, чтобы достойно запечатлеть на холсте почтенных граждан во главе с вами. Благодарю за доверие и за это… – Рембрандт прикрыл пакет ладонью.
– Господин ван Рейн, я верю в вас. Полностью доверяю вам. Надеюсь, что и гильдия будет довольна. Правда, мои коллеги – не бог весть какие знатоки искусства, но достойны уважения.
– Ваша милость, а сколько будет персонажей?
– Вместе со мною – восемь. – Доктор щелкнул пальцами. – И девятый – труп. Но с него взятки небольшие.
Рембрандт рассмеялся:
– Значит, восемь, а девятый Адрианс? В хорошую компанию он попал.
– Покойник был здоровяк, – сказал доктор, – и в лечениях не нуждался.
– Ваша милость, еще раз благодарю вас за доверие. Я просил бы предупредить ваших коллег, что буду писать столько времени, сколько это нужно. Пусть не взыщут в случае чего и наберутся терпения. Это моя нижайшая просьба и к вам…
Старичок на стене аж заерзал, вспомнив о той поре, когда писалась «Анатомия». Он говорит своему двойнику на кушетке:
– Здорово ты их помучил. И они тоже тебя порядком изводили.
– Меня? – удивляется тот, который на кушетке. – И не бывало! Я заставлял их позировать, я не давал им времени для того, чтобы отдышаться. Можно сказать, я попил их кровушки.
– На это ты был мастер.
– Я был мастак работать. А не просто был мастер. Не всякий мастер – мастак.
– Пожалуй. – И старичок на стене противно хихикнул.
«Хирургическая гильдия шагнула в бессмертие»
За завтраком Лисбет выглядела бледной.
– Нездорова? – справился брат.
– Плохо спала… Уже прошел год, как мы без отца.
– О том же думал и я, – сказал Рембрандт. – А еще я думал вот о чем: Адриан давно не пишет писем.
– Антье писала…
– Это само собой… Но ведь Адриан молчит. Может, обидели мы его?
– Ему тяжко с Герритом.
– Я у них в долгу. Неоплатном. – Рембрандт, помолчав, добавил: – Вот покончу с гильдией – поедем в Лейден. С подарками. С хорошими. У нас будут деньги. Они порадуются вместе с нами.
Лисбет упрекнула брата:
– Ежели ты станешь тратить деньги на эти восточные безделушки – мы никогда не вылезем из нужды.
Она имела в виду двух фарфоровых Будд китайской работы.
Рембрандт расхохотался:
– Ах, ты про них, Лисбет? Мне их по дешевке достал Эйленбюрг. Прелестные статуэтки! Просыпаюсь утром и – гляжу на них. Очень забавные.
– А сорок флоринов?
– Сорок? – Рембрандт продолжал смеяться. – У меня их будет много, Лисбет. Дай только покончить с гильдией хирургов. Кажется, я напал на золотую жилу. Золотую в смысле славы. Вот увидишь – обо мне заговорит весь Амстердам.
Лисбет помолчала.
Завтрак продолжался. Но недолго: Рембрандт вдруг заторопился.
– Вот-вот должен появиться доктор де Витте, – сказал он и выскочил из-за стола.
Господин де Витте вошел в мастерскую оживленный, шумный. Тут же опрокинул табуретку с банками красок.
– Господин ван Рейн, я неловок, – сказал он громко, – но у вас довольно тесно.
– Ничего, – сказал Рембрандт, – пусть вас не смущают эти баночки. Фердинанд Бол – кстати, познакомьтесь – быстро заполнит их. А что до тесноты – вы правы, доктор. Но скоро у меня будет большая мастерская…
Когда это «скоро»? Бол удивленно глянул на учителя, но тот был невозмутим и подчеркнул, что мастерская будет «просторной и красивой».
– Так куда же встать? – спросил де Витте.
– Вы торопитесь?
– Не особенно. Чума вроде кончилась. Простуды стало меньше. – Доктор задорно вскинул голову, словно один победил и чуму, и простудные заболевания. И признался: – Я никогда не позировал, господин ван Рейн. Как долго это будет продолжаться?
– От одного часа до двух месяцев, – всерьез ответил Рембрандт.
– Вы, конечно, шутите…
– Спросите господина Бола.
Бол подтвердил слова учителя, от себя прибавив еще две недели.
– О боже! – воскликнул ошеломленный доктор. – Ведь вы таким манером изведете и себя и нас.
– Когда вы лечите больного, ограничиваете себя временем?
– Как вам сказать?.. В общем-то нет. Ибо болезнь сама не всегда уверена в своем течении.
Рембрандт поставил небольшой холст на мольберт.
– Так вот, господин де Витте, – сказал он, думая совсем о другом, – это мое занятие тоже вроде болезни.
– Любопытно, – произнес доктор, шаря взглядом по стенам.
– Я попрошу вас сесть на ту скамью, облокотиться обеими руками на стол и смотреть на эту вазу. Вообразите, что перед вами труп. А труп лежит на анатомическом столе.
– Надеть шляпу или без шляпы?
– Попробуем без шляпы, – сказал Рембрандт и взял палитру из рук Бола. – Свет никуда не годится. Но попробуем и так… Господин де Витте, я прошу вас чуть податься вперед. Всем корпусом.
И положил на полотно первый мазок. Чуть небрежно. Но в полную силу…
На следующий день доктор де Витте встретил в узком коридоре хирургической гильдии доктора Хартманса.
– Вас мне и нужно! – воскликнул он. – Вы, кажется, сегодня собираетесь позировать художнику?
Доктор Хартманс подтвердил, что, согласно уговору, он сегодня будет в мастерской ван Рейна.
– Поздравляю вас, Хартманс! Выпейте чего-нибудь покрепче, потому что предстоят трудные часы.
– Что так? – Доктор Хартманс улыбнулся, приготовившись услышать нечто из уст энергичного и всегда немного приподнятого де Витте.
– По-моему, мы здорово влипли.
– То есть? – Доктор Хартманс не понял, о чем речь.
– Значит, так: являюсь я собственной персоной к нашему мастеру и говорю, что я такой-то. Принимает очень учтиво, сажает на скамью и тут – начинается! – де Витте прижался к стене и захохотал. – То есть началось такое, что я даже за малой нуждой сходить не мог.
Доктор Хартманс чуточку озадачен, но никак не возьмет в толк, о чем все-таки речь и что так рассмешило доктора де Витте.
– Доктор де Витте, насколько понимаю, речь идет о сеансе…
– Вот-вот, именно! – и де Витте продолжал хохотать.
Волей-неволей и доктору Хартмансу пришлось переключиться на игривый лад.
– Надеюсь, – сказал он смеясь, – вы не опозорились?
– Кое-как удержался.
– А он?
– Кто он?
– Господин ван Рейн.
– Он был как зверь. Рычал у мольберта и рисовал.
– С чего это рычал? Он же не настоящий зверь.
– Нет, нет, настоящий! – Де Витте замахал руками. – По-моему, он натурально рычал. Он мазал, мазал кистью, пока не перемазал дюжину полотен. А может, две. И сказал, что в следующий раз мы продолжим. Я не стал спорить, бросился вон из дому, пока не лопнул мой мочевой пузырь. Вот ведь какие дела!
