Урсула Кох - Розы в снегу
Катарина кивнула.
Они вернулись в Виттенберг через ворота Элстертор. При виде этой странной пары горожане останавливались и удивленно смотрели вслед Христиану и Катарине. Дорогой король расспрашивал девушку о происхождении, планах на будущее, бегстве из монастыря.
— Я выйду замуж, — заявила Катарина твердо.
— Счастлив тот мужчина…
Перед домом Кранахов Христиан остановился:
— Прекрасная страна, прекрасные женщины, — и, сняв кольцо с пальца, без колебаний взял руку Катарины и надел на пальчик девушки перстень: — На память.
И прежде чем Катарина успела поблагодарить, толкнул дверь и исчез в доме. Вечером она еще раз увидела его за Столом, беседующим с Кранахом и Лютером. На следующий День, рано утром, датчане покинули Виттенберг. Растерянно смотрела Катарина на кольцо.
— Молись, чтобы Господь не оставил твоего короля, — Сказала Барбара, — ему это необходимо.
Ночью в комнатушке, которую она делила с Авэ, Катарине приснился сон: будто стоит она на узенькой тропке меж цветущих деревьев и видит, как кто-то издалека идет ей навстречу. И чем ближе подходил этот человек, тем яснее становилось — это Иеронимус. Вот он протянул к ней руки и словно бы позвал. Она хотела побежать к нему, но тут он исчез. А на обочине — только черные скелеты деревьев.
Катарина проснулась. Быстро оделась и, кутаясь в теплый плащ, подаренный ей Барбарой, выбежала во двор. За ночь подморозило. Ветер гнал по улицам первый снег. Через спящий город прошла она до ворот Элстертор. Там остановилась и долго всматривалась в пустынную дорогу, исчезающую во мгле раннего утра. Никого…
Вечером она сидела с детьми и Барбарой у камина. Все весело болтали. Только Катарина не проронила ни слова.
— Подожди до весны, дороги уже засыпало снегом… — сказала Барбара.
На следующий день Катарина и хозяйка дома, сидя у окна, вышивали детские рубашки.
— Вчера утром я шла мимо березовой рощицы, той, что растет у городских ворот, и мне показалось, будто голые стволы берез похожи на женские тела, написанные художником Лукасом. Обрывки тумана окутывали их, точно полупрозрачными одеяниями, в которые мастер облачает на своих полотнах женщин. Эти женщины так прекрасны и стройны… — рассказывала Катарина.
Слушая, Барбара улыбалась. Работа лежала на коленях Катарины нетронутой. Девушка рассеянно смотрела в пространство.
— Откуда мастер Лукас знает, как выглядят женщины? — неожиданно спросила Катарина.
Барбара громко рассмеялась и оглянулась. Дверь, ведущая наверх, была заперта на ключ. Никто не мог их слышать.
— Он женат, Катарина, — прошептала она.
— Значит вы… И он знает?..
Внизу в холле загремели сапоги посыльных. Лицо Барбары под вышитым золотом чепцом покраснело.
— Ты обо всем узнаешь, Катарина, когда вернется Иеронимус и возьмет тебя в жены.
Зазвенели колокола церкви Святой Марии. Барбара отложила рукоделье в сторону и ушла на кухню. Чуть погодя, она крикнула со двора:
— Катарина, портной пришел. Пойдем, примерим твое платье.
Облеченная в мягкую ткань, стояла Катарина перед окном. Барбара поправила ткань на рукавах, спине. Портной ползал по полу, подкалывая булавками края подола, и бормотал, шепелявя:
— Какая стать! Ах, какая стать, фрейлейн! Да вы просто принцесса, фрейлейн! Те, из замка, ничем не лучше вас. Какая осанка… Ах, какая у вас осанка, фрейлейн фон Бора! Вам надо показаться в замке…
— Да перестань же ты, наконец, болтать, Ян, — одернула его Барбара, — Такой девушке, как Катарина, будет лучше в Доме богатого горожанина. Или ты хочешь сказать, что у Кранахов дела обстоят хуже, чем у придворных?
Портной вскочил на ноги и взволнованно заметался между женщинами, объясняя, что его неправильно поняли, что он совсем не то имел в виду, — словом, попытался загладить свою неловкость потоком красноречия. Барбара подтрунивала над ним, а Катарина была занята собой. Дорогая ткань, подаренная ей мастером Лукасом, струилась меж пальцев, нежно прилегала к телу. Что скажет на это Иеронимус?
— Ты замечталась, Катарина! Снимай юбку — Яну надо закончить швы. А мы пойдем с детьми в сад.
Березы, растущие перед воротами Элстертор, оделись в нежный зеленый наряд. В доме Лукаса Кранаха было более восьмидесяти комнат, и из каждой по обыкновению доносился шум. В передней части здания, в типографии, стучали печатные станки. В мастерской кричали подмастерья: громко пыхтя, они передвигали тяжеленные мольберты из одного угла в другой. В центре мастерской стоял наполовину готовый портрет несчастного датского короля. Кто-то из учеников Кранаха трудился над створками алтаря.
На кухне хлопотали служанки, в аптеке доктор Базилиус сновал туда-сюда вдоль полок с лекарствами, размешивал склянках снадобья, толок сухие травы, растирал их в мельчайший порошок. Ему помогала жена — Авэ.
У Катарины был жар, и она не вставала с постели. К будничным звукам, приглушенно долетавшим до девушки со двора, прибавился звук чьих-то приближающихся шагов. В комнату с кубком в руке вошла хозяйка и присела возле кровати.
— Выпей, Катарина, это вино с пряностями. Его прислал доктор Базилиус. Мы все озабочены твоей болезнью. Катарина приподнялась на кровати и покорно выпила вино. Бессильно откинулась назад. Глянула пустым взглядом-Барбара осталась сидеть.
— Сможешь выйти к столу вечером? Мастер Лукас только что приехал из Торгау. Наверняка ему есть что рассказать.
— Попробую…
— Мне надо идти…
Больная кивнула и закрыла глаза. Барбара, тихонько вздыхая, еще немного постояла у кровати.
Во время ужина мастер Лукас поднял кубок во здравие Катарины:
— Фрейлейн фон Бора, вам надо много гулять, любоваться весной. Больше года прошло с тех пор, как вы покинули монастырь. Мы рады этому; кроме того, вы серьезно помогли нам дома и в аптеке. Мы нуждаемся в вас, ведь если я не ошибаюсь, ваша подруга Авэ ждет ребенка и не сможет больше трудиться в аптеке.
Кранах с улыбкой глянул на доктора Базилиуса, Авэ покраснела.
— Нам осталось выдать замуж двух монашенок, — продолжал меж тем художник, пребывавший в самом лучшем расположении духа. — Не так ли? Это Эльза фон Канитц, которая живет у своей сестры и…
Катарина побледнела.
— Попробуйте дичь, мастер Лукас, — вмешалась хозяйка. Опустив кубок, Кранах высоко вскинул брови. Внимательно глянул на Катарину:
— Если я сболтнул что-то лишнее, простите меня, фрейлейн.
Катарина чувствовала его насквозь пронизывающий взгляд. Она попыталась встать, но рука Барбары прижала ее к стулу. Люди за столом оживленно переговаривались, шутили, смеялись. Катарина была очень бледна — ни кролики в лице.
Когда все уже порядком устали от обильного угощения, дверь резко распахнулась и темная фигура грохнула обувью на пороге столовой. Разговоры тотчас смолкли.
— Доктор Мартинус! — радостно вскричал хозяин. Проходите к столу, в кувшине еще есть вино!
Но Лютер продолжал стоять в неосвещенном углу столовой. Его взгляд пробежал по сидящим за столом, на мгновение задержался на Авэ и, наконец, замер на лице друга.
— Мастер Лукас, я получил известия! Все клокочет. Кипит! Крестьяне читают Евангелие. Требуют Царства Божьего. Это убивает меня[24]…
Тяжело дыша, Лютер рухнул на стул рядом с Кранахом. Хозяин и гость погрузились в серьезный разговор.
Никем не замеченная, прошмыгнула Катарина в свою комнатушку. Из узелка, лежащего рядом с кроватью, она достала засохший венок из роз — тот самый, в котором принимала постриг. Упав на колени и перебирая четки, девушка начала жарко молиться; ее глаза застилали слезы.
— Ave Maria, gratia plena… — шептала она. — Славься, Мария, преисполненная благодати. Господь пребывает с тобою…
Утром следующего дня она с трудом поднялась с постели и направилась в аптеку. Там-то и застала Катарину Барбара (девушка как раз связывала травы в пучки) и окинула ее озабоченным взглядом. Покрасневшие глаза, бледное лицо и упрямо сжатые губы…
Когда вечером посыльный ректора Глатца спросил Катарину, к нему вышла госпожа Кранах и заявила, что ее помощница больна. Посыльный оставил для девушки записку.
Одетый в мантию гражданского собрания, городской писарь Райхенбах вышагивал взад и вперед перед Катариной. Девушка сидела на стуле спиной к окну, крепко сцепив руки на груди.
— Катарина, ты знаешь: после твоего приезда в Виттенберг, мы приняли тебя как дочь — стало быть, и о твоем будущем заботиться нам. Мы охотно отдали бы тебя в жены Иеронимусу — хотя он был молод для фрейлейн вроде тебя, но ваши благородные, кроткие сердца тянулись одно к другому. Но вот прошел год. От Иеронимуса нет известий. И теперь уважаемый господин ректор университета…
Катарина заерзала на стуле.
— Ты собираешься что-то сказать?
— Мне не хотелось бы быть непослушной, дорогой господин магистр, но я прошу вас, подождите еще! Нюрнберг так далеко от Виттенберга. И до чего же легко в это неспокойное время потеряться письму и даже гонцу! А может… может, это было слишком большой неожиданностью для его семьи?
