Афонсо Шмидт - Поход
Однажды в воскресенье…
Это было очень ясное воскресенье. Площадь Сан-Гон-сало с продавцами сластей, детьми, играющими в петеку, и шарабанами перед театром Сан-Жозе представляла собой яркое, веселое зрелище. Слышался перезвон колоколов. Летали вспугнутые белые голуби. Только что в Церкви богородицы целительницы закончилась месса. Оттуда выходили верующие; они собирались группами на углах площади или растекались по близлежащим улицам.
Эта церковь возникла на склоне холма как скромная часовня, воздвигнутая преступными руками. Да, руками преступника, который в день своего раскаяния проявил благочестие.
Ее построил примерно в 1732 году Себастьян Фернандес до Рего – темная личность, расхититель королевской казны, герой многих авантюр, характерных для Бразилии XVIII века. Будучи арестован и не надеясь выйти на свободу, он решил в качестве последней инстанции прибегнуть к небу и дал обет: в случае освобождения построить часовню святому Висенте, которого он особенно почитал. Получив помилование и считая это чудо результатом вмешательства небесных сил, он выполнил свой обет. Часовня была сооружена напротив тюрьмы. Но она не понравилась начальнику тюрьмы, и он приказал ее закрыть. Так этот скромный храм и оставался в запустении и постепенно превратился в убежище для бездомных собак и гнездившихся под крышей птиц.
Несколько лет спустя братство Санта-Каза решило перестроить часовню, однако судьба ее от этого не изменилась. И древнее здание наверняка превратилось бы в развалины, если бы среди духовенства города не произошел конфликт, запечатленный в хрониках того времени.
Братство богородицы целительницы страждущих, основанное при церкви Сан-Бенто, с годами росло и развивалось, подобно сказочному цветку. Однако в 1872 году между церковным старостой и настоятелем монастыря возник разлад. Ссора зашла так далеко, что привела к распаду братства. Тогда отчаявшийся староста обратился за помощью к властям. На заседании палаты 17 августа того же года было прочитано ходатайство братства, в котором содержалась мотивированная просьба разрешить братству обосноваться в часовенке Сан-Висенте. Разрешение было дано, и часовенка, перестроенная и расширенная, превратилась в Церковь богородицы целительницы страждущих.
Там в тысяча восемьсот восемьдесят каком-то году Антонио Бенто был избран старостой братства, принеся с собой жажду свободы, свойственную душе всякого паулиста. Он создал при церкви школу для первых бразильских граждан негров, родившихся после издания «Закона о свободнорожденных». В этой школе среди учителей было несколько каноников. Мало-помалу религия прониклась идеей освобождения рабов до такой степени, что во время богослужения верующие пели:
Родители! Дети, ваши бедные дети,
Все, как один, равны пред законом…
На церковные средства Бенто оборудовал типографию газеты «Реденсан»,[37] которая немало потрудилась для дела свободы. В консистории, всегда заполненной людьми, Антонио Бенто руководил всем политическим движением за отмену рабства и непосредственной деятельностью своих прославленных каиаф. В этом пропахнувшем ладаном помещении разрабатывались планы аболиционистской кампании. К ним относились: пропаганда на фазендах, организация побегов невольников, воздействие на более сговорчивых фазендейро и, наконец, похищение тех негров, которые находились в руках лесных капитанов. Эта церковь была покровительницей всех страждущих негров, и они, мучаясь в своих далеких зензалах, молились святой богородице целительнице. Те же, кто добивался свободы бегством, приносили свои оковы в дар благословенной церкви. Центральная часть храма постепенно превратилась в музей орудий пытки. Воскресные мессы заканчивались собранием аболиционистов.
* * *В это утро не все присутствовавшие на воскресной мессе спешили разойтись по домам. Несколько юношей и даже одна девушка в сопровождении компаньонки, дождавшись ухода остальных верующих, собрались у алтаря, где царил приятный полумрак, в котором мерцали бледные огоньки. В большом затихшем храме стоял запах ладана, еще не рассеявшийся после богослужения.
Глаза людей, привыкнув к полумраку, скользили по стенам церкви – там было выставлено то, что клеймило позором рабовладельцев. Висели бакальяу – ненавистные пятихвостые плетки, которыми надсмотрщики превращали спины невольников в кровавое месиво. И либамбо, похожие на ветви деревьев, с колокольчиками на концах, которые выдавали присутствие беглых негров. И кольца, к которым приковывали невольников. И железные зажимы, так сдавливавшие пальцы, что они ломались, – все эти орудия применялись при допросах, когда жертва отказывалась говорить. И кандалы. И колодки. И многое другое. Никто не в силах был окинуть взором стены этого храма, не испытав чувства отвращения и ужаса оттого, что рабство еще существует. Каждый день из провинции прибывали каиафы, привозили с собой все новые экспонаты для пополнения этой страшной коллекции.
Когда оставшиеся после мессы убедились в том, что в церкви нет посторонних, они обменялись дружескими приветствиями и один за другим прошли в ризницу, а оттуда в обширное, скудно обставленное помещение братства. Его руководитель, брат Антонио Бенто де Соуза э Кастро, благодаря своему авторитету, добился того, что это братство заняло главенствующее положение во всем аболиционистском движении. 1 октября 1882 года, обосновывая петицию к правительству «в пользу несчастных невольников», Бенто заявил, что братство будет стараться всемерно улучшить участь рабов. Под посланием было собрано много подписей, его хорошо встретили при дворе, но это не привело ни к каким результатам. Свободу не просят, ее завоевывают…
* * *Глава братства пришел очень рано, и до сих пор еще у него не было свободной минуты. Он принимал всех желающих с ним побеседовать не торопясь, с неизменным добродушием, с дружеским словом, с уместной шуткой. Антонио Бенто был человеком» «в чьем обществе нельзя оставаться грустным», как писал о нем один журналист.
В то время ему уже перевалило за сорок. Он был высокого роста, хорошо сложен, гибок. Зачесывал волосы назад, носил остроконечную, уже начинавшую седеть бородку; почти не расставался со своими очками, которые всегда были так тщательно протерты, что казались без стекол. Характерным в его одежде был испанский широкополый плащ на яркокрасной бархатной подкладке, который придавал ему какой-то сатанинский вид. Но на самом деле он был воплощением доброты, кротости и ласки.
В помещении братства Антонио Бенто принимал посетителей, беседовал с журналистами и политическими деятелями, сообщал новости, полученные из провинции. После воскресной мессы здесь обычно собирались выдающиеся представители освободительного движения; беседовали, спорили. Все это происходило открыто, среди бела дня; двери братства всегда были готовы принять каждого, кто хотел участвовать в собрании.
Вот почему в это воскресенье вместе с другими в братство пришли трое уже знакомых читателю персонажей: дона Лу, как всегда в сопровождении мадемуазель Жувины, и вслед за ними Лаэрте. Они пробыли здесь довольно долго. Стоя у окна в ожидании, пока Антонио Бенто закончит беседу с Антонио Пасиенсия, они поглядывали на узкую улицу, где женщины переговаривались между собой из окон домов.
Антонио Пасиенсия, если верить газетным статьям, был «опасным» аболиционистом. Обычно он выполнял наиболее сложные поручения, которые требовали длительной и тщательной маскировки. Мягкий в разговоре и энергичный в действиях, он часто принимал поручение поехать в провинцию и проникнуть на ту или иную фазенду. Владея несколькими профессиями, он легко получал работу: мог быть каменщиком, плотником, бухгалтером, учителем – последнее было особенно важно.
Поступив на фазенду, он начинал пропаганду среди негров. Сначала сводил знакомство с каким-нибудь негритенком, который в свою очередь связывал его с зензалой. Потом начиналась долгая, внешне незаметная, кропотливая работа в течение многих дней и месяцев, пока в одно прекрасное утро фазендейро, проснувшись, неожиданно не обнаруживал, что зензала взбунтовалась и все рабы уходят в те края, где легче добиться свободы…
К этому моменту Антонио Пасиенсия обычно уже имел в запасе целые сутки, чтобы спастись от гнева хозяина. Он возвращался в Сан-Пауло, проводил несколько дней в своем братстве, в доме Антонио Бенто и у других каиаф. Затем наступал день, когда его снова посылали в какой-нибудь отдаленный район повторить свой подвиг на другой фазенде.
Антонио Пасиенсия под своей настоящей фамилией жил только в Сан-Пауло; во время же своих поездок он пользовался распространенными именами, как, например, Жука, Шико, прячась за которыми чувствовал себя в относительной безопасности, ибо слава о нем бежала по свету и ему Уже не раз предсказывали хороший заряд в спину. Не он один – все каиафы носили простейшие подпольные клички, чтобы их было труднее опознать.
