Эустахий Чекальский - ВОЛШЕБНАЯ СКРИПКА .ПОВЕСТЬ О ГЕНРИКЕ ВЕНЯВСКОМ
Действительно, ты подумай, ведь он еще не обучался композиции, а знатоки уже курят перед ним фимиам. Поистине следовало бы пожелать, чтобы эти похвалы были на один-два тона ниже.
Перед концертом Генек выступал в нескольких великосветских салонах. Избежать этого было невозможно. Ты хорошо знаешь, как я не люблю светского общества. Но Петербург сейчас очень важен для укрепления славы и успеха музыканта. Царская столица привлекает их заработками, выгодными местами, орденами, богатыми приемами…
Такой роскоши, блеска и пышности, как здесь, мне еще нигде не приходилось встречать. В сравнении со здешними графскими и княжескими хоромами, сент-жерменские дворцы кажутся скромными. А какие ковры, какая мебель, какие картины, книги! Для того, чтобы русским магнатам создать их райские гнезда, работают итальянские, французские, голландские мастера. Польская аристократия в Петербурге тоже держит дома на высоком уровне. Меня приглашают, что меня стесняет, ибо у меня нет соответствующих туалетов, а здесь — платья, бриллианты, шелка, меха! Смотри, чтобы няня заботилась о Юлике и Олесе. А ты помни о теплом жилете. Рецензии о выступлениях Генека я собираю. А как в нашем саду, обрезаны ли сухие ветки, посыпаны ли дорожки, посажены ли розы и побелены деревья? Этим должен заняться Юлик. Я тоскую по дому. Однако, пока не получу разрешения на выезд Генека и Юзика в Париж, уехать отсюда не могу. Здешний импрессарио предлагает устроить два концерта в Гельсингфорсе и Выборге. Дает 1000 рублей. Дорогу и гостиницы берет на себя. Директор Кажиньский советует не спешить. Импрессарио наверное уплатит вперед 2000 серебром. Говорят, что здесь только так и следует подписывать договоры. Денежки на кон. В каждой стране свои обычаи.
Твоя любящая жена Регина
* * *
Дорогой Тадеуш!
Что ни день, то новость. Генек дает концерт в Дворянском собрании. Директор Александрийского театра, Виктор Кажиньский, тот, что написал популярную мелодию «Влез котик на забор», восхищен Генеком. После концерта он о нем написал:
«Основное достоинство игры Венявского — это не по летам развитое, глубокое чувство, прекрасный, благородный огонь и высокая степень умения оттенять фразу. Сказать ли вам еще о том, сколько слез блестело в черных очах наших салонных красавиц, сколько букетов бросили их белые ручки к ногам красивого, гордого гения. Это была феерия, овация, какой здесь не видели со времен памятных концертов Липиньского и Уле Булля. Присутствовавший на концерте Анри Вьетан сказал мне слова, которые следует запомнить: «Этот ребенок несомненный гений»… вот как пишут о нашем сыне… Не нарушают ли твой сон и спокойствие эти похвалы? Позавчера Генек вместе со мной был приглашен к князьям Долгоруким. Общество избранное из избранных. Были и министры. Говорят, что граф Бенкендорф и граф Нессельроде слушали его игру. На вечере присутствовали великие князья, ожидали приезда самого царя Николая I. Княгиня Долгорукая, дама чрезвычайно элегантная и культурная, вручила мне бумажник с просьбой, чтобы все, что я там найду, употребила на далнейшее обучение сына.
Генек чувствовал себя как всегда хорошо. Он умел всем понравиться. Одна красивая блондиночка с глазами, как два василька, в великолепном платье, по-видимому, парижском, подошла ко мне, представилась и сказала:
«Разрешите, пожалуйста, вашему сыну на минутку пойти со мной в соседнюю комнату. У него такие счастливые руки». Я отказать не могла. В соседнем зале с позолоченными стенами шла картежная игра. Стояло, пожалуй, столиков 20. На зеленом сукне лежали не жетоны, а золотые империалы. Русские аристократы развлекались неизвестными мне карточными играми. Просто открывали талии, вынимали одну карту и на эту карту ставили деньги. Игра состояла в том, что вынимали младшую или старшую карту. Игрок, державший банк… принимал ставки с такой миной, будто это грошевая лотерея. После того, как на карту было поставлено золото, он спрашивал: «может быть еще кто-нибудь попытает счастья? Больше никто?» Он разложил талию на всю длину стола, чтобы было легче вытянуть карту. Красивая блондинка подошла к этому столику вместе с Генеком.
— Я хочу попытать счастья.
— Пожалуйста, но после того, как поставившие до вас закончат игру.
Игроки вытягивали карты и клали перед банкометом. Выигравшая карта оставалась на столе, проигранные банкомет рвал и выбрасывал в корзину под столом. После того, как выигрыши были выплачены, прекрасная блондинка поставила ва-банк на сумму две тысячи рублей.
— Вытяни карту, — сказала она Генеку. Банкомет, не мигнув оком, подвинул все собранное на столе золото в сторону княгини Вяземской.
— Пожалуйста, банк ваш.
— Банк возьмет мой мальчик, — ответила улыбаясь княгиня.
Генек нагрузил золотом все карманы, пришлось держать еще и в руках. Банкомет с улыбкой и не без значения провозгласил известную фразу: «кто счастлив в игре — не счастлив в любви».
— Я еще не раз могу рискнуть, — заявила княгиня.
Но банкомет встал от стола и ушел в буфет.
Генек подошел ко мне. Он был изумлен не меньше меня. «Отдай деньги княгине», — сказала я. Но княгиня просила взять выигранное золото. Она говорила, что у Генека действительно волшебные руки и пригласила нас в буфет на бокал шампанского.
Я благодарила, не зная, как поступить. В таком положении я очутилась впервые…
— Завтра вы отнесете деньги в банк и перешлете на указанный адрес. Они ему пригодятся на дальнейшее обучение.
Когда мы пришли в буфет, княгиня еще добавила, что она чрезвычайно рада этому выигрышу! Весь Петербург шутил, что она счастлива в супружестве и поэтому не может выиграть в карты, а она любит идти против всеобщего мнения и добавила, что ее мужу двадцать шесть лет, а ей уже сорок. Это ее второй муж. В заключение она сказала, что хотела бы иметь такого сына, как Генек. Увы, до сих пор у нее нет детей.
Ты, пожалуйста, дорогой Тадеуш, не удивляйся, если получишь из банка деньги, выигранные Генеком для княгини Вяземской. Русские — удивительные люди, а их женщин совершенно невозможно понять. Я выпила бокал шампанского и пожелала княгине сына. Генек тоже пил шампанское. Иначе нельзя. На приеме у княгини Долгорукой мы возбудили сенсацию. Об этом случае говорят во всей северной столице.
Твоя Регина
* * *
Милый Тадеуш!
Мы в Петербурге уже целый месяц, а известий, получим ли мы паспорта на поездку в Париж, все еще нет. Уже стало тепло. Импрессарио, этакий толстячок с бегающими глазками и не очень чистыми руками настаивает, чтобы Генек поехал на концерт в Гельсингфорс и Выборг. Его фамилия Тимошенко. Я его послала к директору Кажиньскому, так как сама не умею с ним договариваться. 28 мая в Михайловском театре состоится прощальный концерт Генека. Выигрыш у княгини Долгорукой вскружил Генеку голову. Он все время просит парочку империалов и утверждает, что наверное выиграет еще раз.
Я ему объясняю, что такой случай повториться не может, но он хочет попытаться. Я ему сказала, что деньги нам нужны на поездку в Париж, на что он ответил:
«Дам несколько концертов и деньги сами придут к нам».
Я категорически отказала и потребовала, чтобы он одевался к концерту. В конце концов мы решили, что пойдем в Эрмитаж, чтобы развлечься. Что делать дальше, если не поступят известия из министерства о судьбе наших мальчиков? Я, пожалуй, немедленно вернусь в Люблин. Меня не тянут ни театры, ни концерты, ни выставки, ни светская жизнь. Меня беспокоит только судьба наших сыночков.
Однако все происходит иначе, чем мы предполагаем. Господин Тимошенко уже оплатил концерты в Гельсингфорсе и Выборге. Деньги я тебе послала через банк. Здесь ожидают каких-то крупных событий, но каких — я не знаю, это держится в тайне. А впрочем в Люблине все знают лучше, что, где и как: Ах, если бы этот прощальный концерт в Михайловском театре был уже позади.
Твоя тоскующая Регина.
* * *
Дорогой Тадеуш!
Вот уже прощальный концерт прошел. Ты пишешь, чтобы я дождалась решения парижского дела и использовала все материальные возможности. В этом деле мне очень помогает капельмейстер Кажиньский. На прощальном концерте Генек исполнил свое новое сочинение Rondo alla Polacca… Никто не верит, что это он написал. В «Иллюстрированном еженедельнике» Кажиньский напечатал рецензию. Я тебе ее переписываю, чтобы ты скорее ее прочел.
«План этого сочинения так хорошо и разумно составлен, что мог бы оказать честь любому композитору. Основной мотив ми-минор на 3/4, чрезвычайно мелодичен и оригинален. Признаюсь, что когда я слушал это произведение, мне приходила в голову мысль: не приложил ли к нему руку кто-либо из парижских композиторов, хотя мать Генека уверяла меня, что это Rondo написано здесь в Петербурге прошлой ночью. Я был изумлен и, ничего никому не говоря, воспользовался первым его у меня визитом, чтобы в кабинете испытать его теоретические знания. И что же! Мой Генрик не имеет никакого понятия даже о теоретических терминах! Я сажусь за рояль, беру несколько аккордов и развиваю совершенно новую и оригинальную мелодию. Генрик аккомпанирует мне так, словно бы играл разученное по нотам произведение. Я превращаю мелодию в fugato, Генрик от меня не отстает. Внезапно я беру аккорд в совершенно новой тональности, перехожу полутонами почти по всей клавиатуре. А он играет мою начальную мелодию октавами без малейших изменений. Эта импровизация продолжалась почти целый час».
