Томас Дональд - Маркиз де Сад
Правда, как описывал сам Сад германскую кампанию, увиденную собственными глазами, задор победы 1757 года в следующем году померк. В январе 1757 года он получил чин лейтенанта. Но более важным стало то, что командование французской армией на Рейне перешло герцогу Ришелье, а затем, вследствие дворцовых интриг мадам де Помпадур — графу де Клермону, дальнему родственнику Садов по семейству Конде. В стратегии этот «вояка» разбирался слабо. Существовала и худшая сторона данного назначения: граф оказался подобен подушке, носящей следы последнего человека, который на ней сидел; он легко поддавался влиянию извне. 23 июня 1758 года в Крефелде Клермон сразился с Фердинандом Брунсвиком.
Накануне битвы Сад имел возможность наблюдать за фиглярством кавалерии, когда ганноверцы прогнали французов из города лишь для того, чтобы французская конница все же вернулась и выдворила ганноверцев. Все этого скорее походило на забаву, чем на сражение. Но утром 23 июня, когда маркиз и его солдаты проснулись, они увидели, что происходящее мало напоминает игру. Их атаковали главные ганноверские силы, и времени им хватило лишь для того, чтобы организовать профессиональную оборону. Едва французы успели подготовиться, как подверглись артиллерийскому обстрелу с фронта и обоих флангов. Когда солдаты Сада занимали свои позиции, уже грохотали выстрелы и над ними проплывали облака дыма. От близких разрывов снарядов в воздух взлетали комья земли, и после каждого полета шипящих пушечных ядер в стройных солдатских рядах появлялись невосполнимые провалы. Словом, шло одно из жесточайших сражений, ничего общего не имевшее с битвой при Фонтеное в 1745 году, когда французские офицеры, якобы выступая перед противником, говорили: «Будь мы на месте англичан, то сначала бы открыли огонь».
Атаку ганноверцев Сад имел возможность наблюдать по фронту и с правого фланга. Среди погибших в том бою оказался граф де Жисор, сын графа де Бель-Иля, маршала Франции. Только тогда Сад вдруг понял, что все это является всего лишь прелюдией, а настоящее наступление готовилось на левом фланге, где на оборонительных позициях стояли его собственные карабинеры. Последовала свирепая рукопашная схватка, исход которой могла решить только грубая физическая сила. Войска противников сошлись в ближнем бою и, как писал Сад, нещадно рубили друг друга саблями. Ряды французов к этому времени еле держались. Ожидали подмогу, но она, хоть ее и обещали, в суете сражения так и не пришла. Свежие ганноверские войска, появившиеся из ближайших лесных зарослей, предприняли новую атаку на французские оборонительные укрепления. Сад утверждает, что его линия обороны выстояла, а солдаты дрались, как львы, и успешно отразили удары элитной силы вражеской пехоты. Позиция удерживалась до наступления ночи. Потом под покровом тьмы, «тень армии», как охарактеризовал своих солдат Клермон, начала медленное отступление к Рейну.
После этого поводов для восторгов в дальнейшей кампании у Сада не возникало. Хотя случались еще ночные атаки на врага, одна из которых принесла четыре сотни пленных, настоящих побед больше не случалось. Кроме того, исчезли причины надеяться на личное продвижение в армии. Сад сообщил отцу, что ему недостает малодушия, чтобы лебезить перед влиятельными людьми или льстить глупцам, с тем, чтобы снискать к себе расположение. Только однажды или дважды маркизу удалось обратить на себя внимание своего начальства. Один случай был связан с тем, что он спас от казни дезертира, когда весь полк бросил человека на произвол судьбы. В другой раз Сад выделился из общей массы по иному поводу, приказав дать залп торжественного салюта в знак ознаменования победы французов в Зондершаузене. Но ствол оружия оказался настолько неумело направлен, что снаряд пробил крышу соседнего помещичьего дома. Лейтенанту Саду пришлось принести публичные извинения местному муниципалитету. Извиняясь, он бестактно заметил, что местная знать, возможно, и расстроившаяся из-за случившегося, поймет и простит его, когда осознает естественную радость по поводу победы его нации над их.
Другие новости о Саде пришли во Францию от его спутника Кастеры, который сообщал: молодой маркиз при встрече с местными красотками оказался «легко воспламеняющимся». Подробности дела неизвестны, но, в любом случае, влияние, которое оказывали на него немецкие девушки, вскоре потеряло свое значение. В 1779 году Сад сказал, что лучший способ выучить язык — завести любовницу, прекрасно говорящую на нем. Именно таким образом он и поступил, когда выбрал толстую веселую баронессу, гораздо старшую его по возрасту.
По мере того, как ход кампании изменялся явно не в пользу Франции, а число погибших возрастало, во многих полках появлялись вакансии. В апреле 1759 года Сад купил себе чин капитана в Бургундской кавалерии. Но после этого война для него, если не считать регулярные верховые дозоры, стала ничем. Приезжая в Париж и держась в стороне от своего отца и детских наставников, он быстро пристрастился к жизни, полной сексуальных открытий. Такое существование в конечном счете представилось ему унылым и безрадостным. «Друзья, как и женщины, часто оказываются фальшивыми», — сделал маркиз горький вывод. По его собственному замечанию, он слишком много спал и слишком поздно вставал. Каждое утро Сад отправлялся на поиски девушки, которую можно бы нанять на один день. К вечеру, когда его интерес к ней как будто затухал, он порой чувствовал себя неловко. В конце концов, маркиз пока еще оставался благовоспитанным молодым человеком. Но проснувшись поутру, он обнаруживал, что его страсть разгоралась с новой силой, и день снова начинался с поиска новой партнерши.
Известие о его поведении в скором времени достигло семьи де Садов, чему вряд ли стоит удивляться: в ту пору самый большой в Европе город можно было с легкостью обойти пешком. Вследствие этого Сад испытал всю полноту мучительных угрызений совести. Он написал аббату Амбле, признавшись ему в своей глупости и бездумности. Молодой человек заметил, что не любил ни одной из тех девушек — это, несомненно, соответствовало действительности, — и теперь понимает, что ни одна из них не могла составить счастье его жизни. Данные сожаления вполне могли быть всего лишь формальным выражением раскаяния, принесенного с целью успокоения аббата Абмле и графа де Сада. Но каких-либо свидетельств той поры, указывающих на то, что молодой человек предавался более предосудительным удовольствиям, которые в скором времени станут причиной его дурной репутации, не имеется.
Выражая сожаление по поводу беспокойств, которые доставил графу де Саду, «добрейшему из отцов и лучшему из друзей», молодой маркиз производит впечатление действительно приличного молодого человека, которого своевременно удалось спасти от неминуемой погибели. На какое-то время он возвращается на войну, где ищет славы.
Но за время его отсутствия очередь за славой значительно увеличилась, а жизненных удобств стало значительно меньше. Война, так удачно начавшаяся для Франции, теперь грозила обернуться национальной катастрофой. Атаковав в 1759 году Квебек, британцы в Северной Америке нанесли французским силам удар в самое сердце. В Европе военная инициатива из рук Франции перешла к армиям Пруссии и Ганновера. Действующая французская армия все решительнее уклонялась от сражений. Но такое положение вещей едва ли можно считать удивительным, поскольку герцог де Шуазель, премьер-министр Людовика XV, уже начал с англичанами секретные мирные переговоры, которые не проходили настолько тайно, как ему хотелось бы. Причин и сил для войны больше не было. Когда в 1763 году она закончилась, Сад покинул армию, хотя случилось это только после того, как майор из его полка рассказал другу семьи, господину де Сен-Жермену, об «ужасных вещах», которые молодой офицер вытворял в интимной жизни.
Если граф де Сад на обвинения, выдвинутые против сына, на этот раз обратил внимания меньше, чем следовало, то это обуславливалось лишь тем, что ему приходилось заниматься скандалом более серьезным. Гроза, от которой фривольное поведение аббата де Сада защищали стены его уединенного замка в Сомане, обрушилась на него в Париже. В его игре на религиозном поприще как будто все шло хорошо, и он успешно продвигался вверх, став генеральным викарием Нарбонны и Тулузы. Но его знакомые, включая Вольтера, замечали, что интерес священника к молодым женщинам не ограничивался одной духовностью. С особым энтузиазмом относился он к своим редким путешествиям из Прованса в Париж; возможно, новое чувство престижа в Церкви взяло верх над его природной осторожностью. Аббат не учел повышенную бдительность со стороны полиции. В начале 1762 года он нанес визит мадам Пирон, многоопытной в сексуальном плане даме, известной своей моральной неустойчивостью. В этом тоже состоял один из его просчетов. Но аббату де Саду хотелось испробовать таланты мадам де Пирон в компании с ее девушкой Леонорой с репутацией проститутки. Когда агенты полиции ворвались на вечеринку, пятидесятилетнего генерального викария Нарбонны и Тулузы они нашли в весьма недвусмысленном положении в компании с двумя молодыми женщинами. Возможно, каким-то образом он привлек к себе внимание полиции, но более вероятным представляется неблагоприятное для него стечение обстоятельств, когда священник оказался в заведении в ночь обыска.
