Томас Дональд - Маркиз де Сад
Для ребенка с богатым воображением местность, в которой располагался Соман, неминуемо должна была ассоциироваться с образами, связанными с разбоем и другими темными делами, которые с легкостью приходили на ум чувствительной душе, жившей в восемнадцатом веке. Добавив в описание подобной деятельности эротические сцены и отдав своих героинь разбойникам, Сад перешел за черту дозволенного, перед которой большинство авторов готического романа благочестиво останавливались. Прибытие героини в замок Роланда как раз и являет собой пример такого нарушения.
«Я привез тебя для обслуживания моих фальшивомонетчиков, у которых являюсь главным, — сказал Роланд и, схватив меня за руку, потащил по мостику, который опустили перед нами и снова подняли, как только мы им воспользовались.
— Ты все хорошо разглядела? — спросил он, когда мы оказались внутри, и показал мне большую, глубокую пещеру в конце двора с колесом, к которому были прикованы четыре нагие женщины, крутившие его.» — Вот — твои подруги, и вот — твоя работа. При условии, что будешь работать по десять часов в день, вращая это колесо, и, подобно другим девушкам, удовлетворять те желания, о которых я тебе скажу, ты ежедневно будешь получать шесть унций черного хлеба и миску бобов. Что касается твоей свободы — забудь о ней…» Художественная проза Сада написана почти в одно время с «Королевой ужаса» Анны Радклиф. Это произведение встречалось в публичных библиотеках Лондона и Брайтона, Бата и Челтенхема. Но готический роман английского среднего класса, предназначенный для домашнего и школьного чтения, не имел даже намека на сексуальность, которой сквозят мелодрамы маркиза. Его героиня, к примеру, описывает судьбу Сюзанны и других молодых женщин, прикованных Роландом к колесу.
«Голыми мы были не только из-за жары, а потому что так лучше прилегали удары кожаной плетки, которыми время от времени потчевал наш свирепый хозяин. Зимой нам выдавали штаны и жилеты, плотно облегающие тело, чтобы ничто не мешало нам чувствовать плеть этого негодяя, единственное удовольствие которого заключалось в нещадном избиении нас».
В своих произведениях Сад демонстрирует удивительное знание географии Франции, от Нормандии до Марселя, от Бордо до Рейна. Путешествуя во время исполнения воинской обязанности и в качестве беженца, он записывал свои впечатления о городах и ландшафтах, и эти записи позже сослужили ему добрую службу. Его путешествия начались в Сомане, еще в детском возрасте. Летом аббат со своим юным племянником совершили паломничество на запад, на другую сторону Роны, в Овернь. Священник отправился проверять состояние дел своего церковного прихода аббатства Сен-Лежер в Эбреи. Маленький городок располагался между Клермон-Фераном и Виши, в пределах видимости высот Пюи-де-Дом. Сен-Лежер представляла собой квадратную провансальскую церковь, с интерьером, все еще украшенным фресками с изображением первоапостолов и епископов. В отличие от Сомана, она стояла в окружении лугов и ручьев, сразу за первым ущельем Оверня в Шовиньи, где начиналась страна рек, темных холмов и древних одиноких мельниц, разбросанных вдоль берегов реки то здесь, то там. Ландшафт, как водится, отражал настроение наблюдателя. В садовском случае подобные пейзажи служили плодородной почвой для его воображения в создании образов женщин у колеса Роланда.
С наступлением зимы аббат и ребенок вернулись в Соман. Под покровом раннего снега было довольно легко потерять дорогу на высоком, открытом для ветров плато. Воспоминания о путешествии из Сомана в Эбрей могли с легкостью лечь в основу описания дороги в замок Силлинг, куда вместе со своими жертвами удалились герои, чтобы провести 120 дней в зимней изоляции от внешнего мира. Оказавшись дома с дядей, он вновь испытал на себе суровость природы, сочетавшуюся с роскошной жизнью в пределах замка, что нашло отражение на страницах романа. В зимнее время года Соман тоже превращался в изолированный район, но аббат де Сад своевременно мог позаботиться о собственном удобстве, чтобы, ни в чем не нуждаясь, предаваться своим увлечениям. На протяжении многих лет он самозабвенно работал над старинными документами и семейными записями, с интересом склоняясь над рукописями, которые в один прекрасный день отразятся в его замечательном труде о жизни Петрарки, в котором аббат бесспорно докажет преданность Петрарки Лауре де Сад.
Несколько лет, проведенных в относительной бездеятельности, разовьют у ребенка чувство связи окружения с происходящими событиями. Горный хребет, обрывистые, поросшие лесом ущелья, стремительные реки Воклюза словно пронизаны ощущением восторга и обещанием радости, деспотизма и бесконтрольного потворства своим желаниям, которому в отдаленных замках предавались разбойники для удовлетворения своих самых низменных страстей. Недели зимней изоляции, проводимые в компании аббата и его гостей, стали весьма подходящим временем для самых изощренных мечтаний. Действительно, архитектура замка в Сомане с его сводчатым подземельем, изумительными лестницами, галереей, апартаментами, выходящими на долину створчатыми окнами в толще стен, стала характерной чертой романов Сада.
Все эти годы, проведенные в компании аббата, специально формальным образованием мальчика никто не занимался. Но он жил в доме, где царила атмосфера учения и интереса к древности. Более того, его знакомство с сельской жизнью Прованса дало свои плоды в коротких рассказах, написанных им в более поздние годы. Это были повести, как он говорил, рожденные отдаленными селениями горных районов типа Сомана и Ла-Коста, отдельные из которых известны не менее, чем традиционный народный юмор. Он писал о людях, живших в местах, где скалистые склоны так обрывисты, а каменные тропы столь круты, что карабкаться по ним даже козы порой не рисковали, а сексуальное поведение этих людей почти не отличалось от упомянутых животных.
В «Женатом проповеднике» он описывает монастырь неподалеку от Ла-Косты, который повсеместно считался прибежищем пьяниц, бабников, развратников и игроков. Одним из «святых» этого уединенного приюта считался отец Габриель, который влюбился в молодую замужнюю женщину из деревни, мадам Роден, «маленькую брюнетку двадцати восьми лет от роду, с вызывающим видом и круглым задом». Сей святоша обратился к ее мужу с клятвенными заверениями, что в селении есть человек, собирающийся его покинуть, не вернув священнику долг. И если Габриель не пойдет к нему немедленно, то будет поздно. Но, к несчастью, ему предстоит отслужить еще одну обедню. Роден, хотя и не был священником, латынь немного знал. Не мог бы он оказать отцу Габриелю услугу и прочитать мессу вместо него? Самые горячие заверения развеяли сомнения Родена относительно уместности такой подмены. Пока муж служил обедню, кюре отправился к его молодой жене и удовлетворил ее «больше одного раза». Сад замечает, что священник, «имея оснащение не хуже, чем у жеребца», не испытал трудности в обольщении «молодой шлюхи такого горячего южного темперамента».
Когда супруг вернулся, Габриель заверил его в получении долга и упомянул, что поставил у своей жертвы на лбу отметку. Как только пара осталась наедине, Роден, тем не менее, сказал своей жене о репутации кюре как соблазнителя, который наставляет рога то одному мужу, то другому. Он верил, что ветвистое украшение на сей раз тот «подарил» своему должнику, и от всего сердца посмеялся над глупостью женатых мужчин. Потом он рассказал супруге о службе, которую отслужил вместо Габриеля. Жена в ответ сообщила о пережитом утром религиозном отправлении, намекнув Родену, чтобы он готовился к тому, что вследствие этого небесного визита она забеременела, наподобие девы Марии.
Если мальчику Саду и не доставало формального образования, то он быстро наверстывал упущенное за счет знакомства с древней культурой и светскими удовольствиями Сомана и Эбрея. Позже стало ясно, что под ненавязчивым присмотром аббата де Сада исподволь проросли семена литературных амбиций и вольнодумства.
— 2 —
Когда ребенку исполнилось десять лет, на семейном совете постановили, что благотворный пример ученого дяди должен быть заменен на ортодоксальное обучение. Вероятно, это решение приняли довольно своевременно. Господский двор в Сомане в скором времени публично признали местом сомнительных удовольствий и определенного нравственного цинизма. Учитывая черты жестокости и своеволия в характере ребенка, жесткие рамки морального воспитания должны стать благотворным противовесом годам, проведенным в Провансе.
Для этого нужно вернуться в Париж и поступить в колледж Людовика Великого. В данном случае удача в какой-то степени изменила семье Садов, и сын стал для своих родителей еще более чужим, чем это могло быть в обычном случае. В 1743 году граф де Сад поссорился с кельнским курфюрстом, когда тот обвинил его в том, что Жан-Батист не дорожил его благосклонностью. Обвинение вполне могло оказаться справедливым. С другой стороны, курфюрст любил азартные игры, причем, обожал выигрывать. Дипломатам советовали вежливо проигрывать ему. Граф де Сад, скорее всего, проявил бестактность — откровенная продажность как будто не была свойственна его характеру.
