"Избранные историко-биографические романы". Компиляция. Книги 1-10 (СИ) - Джордж Маргарет

– О высочайший цезарь, падаю ниц пред тобой! – воскликнул он и распростерся на полу.

Я стоял, смотрел на него сверху вниз и молчал, давая ему время ощутить всю меру его унижения.

– Встань.

Пет медленно поднялся. Он был весь какой-то взъерошенный, и я по глазам видел, что ему страшно.

– Ты вернулся в Рим, после того как подверг жестокому унижению свою страну, свою армию и своего императора, – сказал я. – Аквилы Рима [452] захвачены врагом. Твои раненые брошены на произвол судьбы, что недостойно командира. Ты согласился уйти и оставить территории противнику.

У Пета так дрожали губы, что он говорить толком не мог.

– Я… я… они… это… это правда, цезарь.

И он склонил голову, как если бы ожидал, что сейчас ее отрубят одним ударом меча.

– И какого наказания ты заслуживаешь?

– Что… что бы ни повелел цезарь, приму любое, – не поднимая головы, ответил Пет.

Я позволил ему еще немного так постоять, а потом сказал:

– Ты прощен.

Пет вскинул голову, глаза у него стали круглыми от шока.

– Говорю об этом сразу, ибо ты столь слаб, что ожидание приговора может оказаться слишком жестоким испытанием для твоей чувствительной психики.

Я надеялся, что мое пояснение прозвучало и ощущалось как пощечина.

– Я… я…

– Ты уволен, генерал. И больше мне нечего тебе сказать.

Пет попятился к двери на дрожащих ногах и всю дорогу не переставал кланяться. А уж когда вышел, чуть ли не бегом припустил.

Теперь надо было созвать консилиум и заняться реальным делом, а именно – решить, что делать с Арменией. Отпустив Цезенния Пета, я давал членам консилиума понять, что их военная политика провалилась и дальше будет только хуже не по вине какого-то одного генерала, а потому что она несостоятельна в целом. Пора было испробовать мою политику, а именно дипломатию.

Дело заняло несколько недель, но после совещаний с членами консилиума и посланий оставшемуся в Армении генералу Корбулону наконец было достигнуто соглашение между мной и царем Вологезом. По его условиям единокровный брат Вологеза Тиридат становился царем Армении. Обе стороны его признавали и были готовы поддерживать. Тиридат в знак принятия решения возложил свою диадему к ногам моей статуи, после чего генерал Корбулон отправил ее мне. Тиридат должен был прибыть в Рим, где я бы публично водрузил диадему ему на голову.

И вот наконец в мае я получил диадему Тиридата. Я вертел в руках эту украшенную драгоценными камнями полоску металла и мог только догадываться, насколько он был уязвлен, когда его вынудили расстаться с его символом власти. Но мои генералы и сторонники войны заплатили куда большую цену – они были вынуждены расстаться с мечтами о новых завоеваниях. Тиридат получит обратно свою диадему. Мы устроим великолепную церемонию в честь его прибытия и все торжественно обставим. Но никакие церемонии и торжества не смогут в достаточной мере отразить всю важность этого соглашения, результатом которого стало наступившее после сотен лет войны перемирие с Парфией.

Парфия была врагом Рима еще со времен Республики. Юлий Цезарь был убит, именно когда покидал Рим ради завоевания этого царства. Тогда считалось, что только его гений может гарантировать победу в той кампании. И вот теперь победу одержал я, но не мечом, а словом.

В Антиум я вернулся, когда в садах уже потихоньку начинало хозяйничать лето. В этот раз я сошел с корабля там, где волны накатывали на берег возле не так давно построенных мною зданий, и с радостью увидел, что Поппея стоит в прохладном павильоне и смотрит на меня, заслонив ладонью глаза от солнца. Она кинулась ко мне, мы обнялись, и я кружил ее, пока оба не стали как пьяные.

– Я слышала! Слышала! – возбужденно повторяла она. – Твое соглашение! Это – успех Рима!

Я поставил ее на землю.

– Ну вот, лишила меня радости самому рассказать. Да уж, слухи летают куда быстрее, чем плавают корабли.

– Но ты еще можешь посвятить меня во все детали. До меня дошли только сухие факты – в Армении спокойно, война закончена.

Мы устроились в увитой виноградом беседке, и я подробно рассказал Поппее обо всех соглашениях, письмах и переговорах между сторонами.

– И сколько же мы этого ждали? – спросила Поппея. – Сто лет? Дольше?

– Красс погиб там больше сотни лет назад, так что да, времени прошло очень много. И они поддерживали Брута и Кассия. Но теперь с этим покончено, все похоронено в прошлом.

– Надеюсь, ты удостоишься почестей императора, положившего конец этой войне.

– Я получу по заслугам, – заверил я Поппею. – А после того как короную прибывшего в Рим Тиридата, устроим событие, равное триумфу. Последним триумфом в Риме был Клавдиев, я тогда бегал еще мальчишкой.

– А теперь твоя дочь станет свидетельницей твоего триумфа… или равного ему события. О, ты же так давно ее не видел!

Поппея махнула рабу, чтобы нам принесли Клавдию. Я и глазом моргнуть не успел, как дочь оказалась у меня на руках. За время моего отсутствия она стала заметно тяжелее и вела себя гораздо активней.

– О, как же я по тебе соскучился, – сказал я, поглаживая малышку по щеке.

Казалось бы, как можно скучать по тому, кто тебя даже не узнаёт при встрече и с кем нельзя поговорить? Но это правда – я истосковался по моей Клавдии. Плоть от плоти – роднее у меня никого не было.

В ту ночь мы с Поппеей лежали на постели в большой комнате с открытыми окнами. Звуки накатывающих на берег волн окутывали нас паутиной сна. После долгой разлуки мы в полной мере насладились друг другом, и теперь я полудремал и наконец чувствовал себя в абсолютной безопасности. Потом все звуки стихли, я уснул.

Разбудил меня пронзительный вопль. Поппеи рядом не было. Комната перед самым рассветом словно погрузилась в голубоватый туман. В углу я смутно разглядел женскую фигуру – она протягивала мне что-то совершенно неподвижное. Из-за ее растрепанных волос я все еще не мог разглядеть, кто это. Воздух снова прорезал дикий крик. Женщина быстро подошла ко мне и положила рядом то, что держала в руках. Что-то неподвижное, лишенное жизни.

– Она мертва! Мертва! Она мертва!

Это была Поппея. Это она кричала.

Сверток был прикрыт отрезом ткани. Я откинул край и увидел личико Клавдии – голубое, как свет в комнате. Дотронулся до ее щеки, которую гладил всего несколько часов назад. Щека была холодной.

Это было как удар молнии. Меня тряхнуло, я весь заледенел. Поппея рухнула на кровать лицом вниз и разрыдалась. Я тронул ее за плечо, но моя безвольная похолодевшая рука не могла хоть немного ее успокоить.

Я снова погладил Клавдию по щеке, как будто надеялся, что в этот раз что-то изменится. Ее глаза были открыты. Невидящие глаза смотрели в пустоту. Это было страшно. Я опустил ей веки. Угольно-черные ресницы четко выделялись на мертвенно-бледном личике.

Я притянул к себе Поппею, и она рыдала у меня на груди. Больше я ничего не мог для нее сделать. Никакие слова не помогли бы хоть немного смягчить боль. Все мои попытки угадать, какой станет дочь, когда вырастет, лишились смысла: она навсегда останется четырехмесячной малышкой.

LXXI

Были вопросы, но ответов не было. Поппея проснулась засветло и пошла в детскую, где увидела рабынь, которые спокойно дремали возле колыбели Клавдии. Клавдия мирно и без капризов уснула, и у слуг не было повода подумать, будто с ней что-то не так. Клавдия умерла ночью, но когда именно, никто не мог сказать. Поппея взяла дочь на руки и, заходясь от рыданий, принесла ее в нашу комнату.

Мой личный врач Андромах дал Поппее успокаивающее снадобье и настойчиво попросил лечь в постель. Потом осмотрел мертвую Клавдию.

– Не вижу ничего, что указывало бы на причину остановки дыхания, – сказал он, аккуратно укрыв ее детским покрывалом. – Девочка хорошо развивалась, и никаких следов травм или иных повреждений я не обнаружил. Но я хотел бы узнать, в какой позе она лежала, когда ее увидела Поппея?