"Избранные историко-биографические романы". Компиляция. Книги 1-10 (СИ) - Джордж Маргарет

– Я пошлю за Галлионом, и мы выслушаем их двоих. Знающий свидетель поможет разобраться с этим Павлом.

Позже я рассказал Поппее о предстоящих слушаниях, просто чтобы ее позабавить, но она сразу напряглась и расправила плечи.

– Я желаю присутствовать! – сказала она. – Хочу увидеть одного из них.

– О ком ты?

– Он из тех, кто оскорбляет иудаизм и пытается его уничтожить.

– А, теперь припоминаю, ты ведь неравнодушна к иудаизму и даже его изучала. Так ты что-то слышала об этом человеке?

– О нем – нет, но слышала о том, как эта еретическая секта – религией она называться недостойна – уродует и искажает иудаизм. Она должна быть уничтожена, как некогда был уничтожен культ Баала!

Поппею даже затрясло. Мне тяжело было на это смотреть и тем более сознавать, что она сильно расстроилась из-за такой нелепости, как мертвый так называемый мессия.

– Успокойся, это все ерунда, так – рябь на воде. Иудаизм пережил фараонов, вавилонян и ассирийцев, так что свихнувшегося проповедника как-нибудь переварит.

– Я желаю присутствовать на этом слушании, – настаивала Поппея. – Хочу увидеть лицо врага.

Эпафродит прав: этот Павел вызывал сильные чувства везде, где бы ни появился.

– Хорошо, – согласился я.

После я распорядился, чтобы мне прислали бумаги, которые помогут лучше разобраться, в чем там дело.

Слушание состоялось на первом этаже дворца в специально отведенном зале, который был расписан сценами из знаменитых судебных процессов, с Сократом в центре. Спешно прибывший накануне Галлион сидел на складном стуле. Рядом стоял секретарь, фиксировавший все происходящее. Поппея сидела в кресле рядом со мной. Напротив поставили стул для обвиняемого – так, чтобы он оказался лицом к нам. Разбирательство должно было проходить на греческом: я полагал, что греческий Павла лучше латыни, а мне не хотелось лишать его возможности свободно изъясняться в свою защиту.

Дверь открылась, и в зал вошел лысый мужчина, кривоногий и низкорослый. Сопровождали его два мускулистых стражника, в присутствии которых, учитывая физические данные Павла, не было никакой необходимости.

– Обвиняемый Павел из Тарса, также известный как Савл, – объявил секретарь и указал на пустующий стул.

Павел сел так, будто предложение было для него чем-то вроде привилегии. Впрочем, возможно, так и было, ведь он целых два года ждал возможности занять это место. Нет, четыре, если добавить к ожиданию в Риме два года заключения в Кесарии. Однако, глядя на него, я бы не сказал, что он зол и ждет не дождется приглашения выступить с гневной речью о том, как с ним несправедливо обошлись.

– Я благодарен за позволение говорить с тобой, цезарь, – сказал Павел, мельком глянув на Галлиона.

Голос у него был слабый и тонкий. Я даже удивился: как с таким голосом он завоевал известность своими проповедями? Просто невозможно было представить его в одном ряду с римскими или греческими ораторами.

– Я редко лично участвую в слушаниях, но твое дело выбрал. Августа тоже им заинтересовалась и решила присутствовать. – Я указал на Поппею, которая во все глаза смотрела на Павла, затем на бумаги, касающиеся дела. – А теперь расскажи, в чем тебя обвинили и почему ты подал апелляцию, настаивая на разбирательстве в Риме. Хочу выслушать твою версию.

Павел оживился, его темные глаза заблестели, он явно был рад воспользоваться такой возможностью.

– Меня интересуют только правовые аспекты, основы своей религии оставь при себе, – предупредил я.

– Это трудно разделить, цезарь, слишком уж они переплелись. Но я попробую. Я неустанно странствовал по Востоку во имя моей веры, во имя истины, которая открылась мне двадцать пять лет назад…

В год моего рождения. У меня мурашки пробежали по коже, но я быстро взял себя в руки. Что здесь такого? В тот год многое случилось.

– Объяснять, что есть истина, не обязательно, просто поведай, что побудило тебя перейти к действиям.

– Я стремился исправить ошибки моей наследной религии, иудаизма. А так как еврейские общины и синагоги распространены по всему Востоку, я и отправился проповедовать в те края. Одни слушали и уверовали, но другие оскорблялись и пытались причинить мне вред. Это случалось снова и снова: в Антиохии, в Иконионе, в Листре, в Филиппах и в Иерусалиме.

– А ты упорный парень, – рассмеялся я. – Тебя встречают враждебно, но тебе и в голову не приходит пойти другой дорогой.

– Я не мог свернуть с пути, не мог позволить братьям моим погибнуть в их слепоте.

Я почувствовал, как напряглась Поппея, и, чтобы как-то ее успокоить, слегка погладил по руке.

– У меня здесь свидетель – тот, кто своими глазами наблюдал за беспорядками в Коринфе. Проконсул Галлион, тебе слово.

Галлион встал со стула:

– Я помню тебя, хорошо помню. Это тебя евреи привели ко мне и заявили, что ты поносишь их бога или вроде того. Как будто я мог быть судьей в вопросах веры! Я так им и сказал, мол, это их внутреннее дело и пусть разбираются сами. Я остановил суд, ты ни единого слова в свою защиту сказать не успел. – Галлион повернулся ко мне. – Ни ему, ни мне не было нужды выслушивать их обвинения.

– И что произошло потом? – спросил я, хотя уже начал догадываться, что именно произошло, после того как проконсул приказал солдатам вывести иудеев из суда.

– Я… я не помню, – ответил Галлион.

– А я помню, – сказал Павел, и голос его зазвучал увереннее. – Проконсул Галлион отпустил меня, но толпа тут же набросилась на Сосфена, начальника синагоги, который проявлял интерес к моей проповеди; они избили его до полусмерти перед судилищем, прямо на глазах у Галлиона.

– И как же ты поступил, Галлион? – спросил я.

– Я… не стал вмешиваться.

– То есть ты, будучи представителем верховной власти Рима в Коринфе, позволил им бичевать невиновного человека прямо перед судом, символом справедливости?

– Я… побоялся вмешиваться.

– Ты не побоялся, – сказал Павел, – тебе было все равно.

– Кто здесь обвиняемый? – возмущенно спросил Галлион. – Мы проверяем истинность его показаний, а не моих.

– Возможно, следовало бы поменять вас местами, – заметил я. – Ты можешь идти, Галлион. К тебе больше нет вопросов… пока.

Галлион встал, бросил злой взгляд на Павла и вышел из зала с гордо поднятой головой.

– Итак, насколько я понял, во что бы ты там ни верил, тебя не остановят ни ветер, ни огонь, ни вода, – сказал я Павлу.

– Вода! – рассмеялся Павел. – Я трижды попадал в кораблекрушения, и в последний раз на пути сюда, в Рим. Что же до ветра и огня… Мне знаком один огонь – он воспламенил души первых уверовавших спустя десять дней после того, как тот, за кем мы следовали, покинул нас. Но меня там не было, я уверовал позже.

– Огонь… – подала вдруг голос Поппея. – Ты не веришь, что огонь уничтожит землю в конце времен? И разве вы все не ждете этого огня?

– Мы ждем возвращения Мессии, – отвечал Павел. – Он обещал вернуться, и да, тогда настанет конец времен, потому, пока еще не поздно, важно донести эту весть до людей.

Голос Павла набирал силу и звучал все убедительнее. Так птица, которая долго готовится к полету, решившись, всегда взлетает выше всех прочих.

– Но в конце времен мир охватит великий огонь, – упорствовала Поппея.

– Некоторые могут в это верить, – отвечал ей Павел, – но Иисус сказал лишь, что нам не дано знать, когда наступит конец времен, и наступит он неожиданно для всех нас.

– Я слышала, он говорил своим последователям, что пришел разжечь этот огонь и сожалеет о том, что еще этого не сделал.

– У него множество последователей, их свидетельства о его речах зачастую противоречат друг другу. Меня там не было, я не слышал, чтобы он так говорил.

– Как ты можешь проповедовать об этом Иисусе?

С этими словами Поппея в гневе повернулась ко мне.

– Он был осужден и казнен как предатель Рима. Любой его сторонник, – тут она указала на Павла, – также является предателем Рима.