Рихард Дюбель - Хранители Кодекса Люцифера
Мысли Козьмы внезапно прервались, когда кто-то схватил его за шею и правое запястье, болезненно вывернул ему руку за спину и ударил лбом о ствол дерева. На несколько мгновений мир утонул в боли, пронзившей его плечо, и в отголоске удара, который гремел в черепе. Он почувствовал, как его поволокли куда-то вперед, и мог лишь неловко переступать ногами. Постепенно к нему пришло осознание, что его поймали как шпиона. Колени Козьмы подогнулись, когда он оказался среди мужчин, которых подслушивал. Козьма упал на землю. Цирюльник смутно догадывался, что теперь с ним сделают именно то, о чем он думал, когда мечтал, как будет докладывать о результатах своего наблюдения в капелле Пернштейна.
Уже начавшую неметь руку отпустили, и он схватился за плечо. Его окружали ноги незнакомцев. Охваченный страхом, он посмотрел вверх и увидел узкое лицо, обрамленное длинными вьющимися волосами, наверняка принадлежащее мужчине, который застиг его врасплох. И хотя его сходство с Генрихом фон Валленштейн-Добровичем ограничивалось длинными волосами, в первое мгновение Козьма едва не задохнулся от паники.
– Пожалуйста… пожалуйста… – забормотал он.
– Да это же пьяница-цирюльник, – произнес кто-то из окруживших его людей. – Сейчас вспомню, как его зовут.
– Он опасен? – спросил длинноволосый.
– Нет… – заикаясь, выдавил из себя Козьма. – Нет… Я только… Я хотел только…
– В нашем положении все опасно, Андрей, или ты так не считаешь?
– Ты прав, Вилем. – Мужчина по имени Андрей наклонился к Козьме и спросил: – Что было в хижине? Почему она загорелась?
– Понятия не имею… Я действительно всего лишь… Я хотел только… – От страха по лицу Козьмы ручьем стекал пот.
– Давайте его свяжем и заберем с собой, – предложил Андрей. – Заложник может нам пригодиться.
14
– Почему ты не убил меня там, на поляне? – спросила Александра. – Если бы твой пистолет был заряжен, ты бы застрелил меня. Или тебе духу не хватило закончить дело своими собственными руками?
– Мне неожиданно пришло в голову кое-что получше, – ответил Генрих.
Он радовался, что она сидит перед ним и не может видеть его лицо, ибо догадывался, что иначе девушка раскусила бы его. Он действительно не довел дело до конца. В тот момент когда Генрих нажал на спуск, им неожиданно овладело могучее, потрясающее ощущение того, что он совершает наихудшую ошибку в своей жизни. Если бы он двигался достаточно быстро, то в последнее мгновение задрал бы ствол оружия и выстрелил бы в воздух. Когда он услышал сухой щелчок, больше всего ему захотелось обнять ее и поцеловать. Только ненависть в глазах Александры и то, что она и бровью не повела, когда он нажал на спуск, удержали его.
Он невольно отвернулся, чтобы бросить взгляд назад, на Киприана Хлесля. Лошади шли быстрым шагом, и пленник без труда рысил рядом с ними. На одно мгновение у Генриха возникло искушение дернуть за цепь или так сильно укоротить ее, чтобы Киприан мог идти рядом с ним на расстоянии вытянутой руки, но он отказался от этой идеи. Он перехватил взгляд Киприана. Естественно, тот понял короткую беседу между ним и Александрой. Лицо Генриха скривилось в безобразной ухмылке. Это было легче, чем пробовать подражать непроницаемому выражению лица Киприана.
– То, что я говорил у реки, больше не считается. Мы сменим тактику – теперь она будет смотреть, как я убиваю тебя.
– Самое главное, чтобы ты наконец на что-то решился, – заметил Киприан.
Генрих стиснул зубы. Фраза прозвучала как попытка обреченного на смерть казаться равнодушным, но в действительности в ней скрывалось жало. Он спросил себя, как этому человеку удается смотреть ему прямо в душу, и едва сдержался, чтобы не ударить его. Генрих отвел взгляд. Откуда Киприану известно, что он оттягивает решение не только потому, что подходящий момент, как ему кажется, еще не настал?
Он мог бы назначить этот момент в любое время. На самом деле Генрих сознавал, что на месте Киприана он давно уже сдался бы и умер. Он не смог бы пережить ни барахтанье в ледяной реке, ни огнестрельные ранения, ни врачевание Козьмы Лаудентрита. Киприан же, напротив, не только пережил все это, но даже позаботился о том, чтобы не потерять бойцовских навыков, как будто бы все время предвидел, чем закончится его плен. Как можно так сильно верить в то, что у тебя всегда есть еще один шанс? Генрих чувствовал, что раздваивается во всех отношениях, – и не только из-за Александры, но также и из-за ее отца. С одной стороны, ему хотелось доказать Диане, что он, Генрих, сумел превзойти старого удальца, и наконец-то обрести душевное спокойствие. С другой, он испытывал страх перед этим противоборством. Он сам себе в этом очень долго не признавался, но теперь уже больше не мог уклоняться от осознания своей слабости. Он боялся Киприана, потому что в глубине души понимал, что отец Александры превосходит его. Этот мужчина был всем, чем не был он, Генрих фон Валленштейн-Добрович. Он так сильно ненавидел Киприана, что ему почти сделалось дурно.
Александра тоже рассматривала своего отца. Генрих видел ее профиль.
– Смотри вперед! – грубо произнес он.
– Что на самом деле произошло? – спросила она. – Что из всего того, что ты рассказал о себе, о своих чувствах ко мне и о своей поездке в Браунау, не было ложью?
«То, что мне не удается видеть в тебе, как во всех остальных, просто кусок мяса, – хотелось сказать ему, и это был бы правильный ответ. – Диана у меня в крови, но ты пробралась в мою душу». Однако он промолчал.
– Он выловил меня из реки, – ответил за него Киприан.
– Кто тебя спрашивал?
Киприан пожал плечами.
– Он, наверное, придумал для меня лучшее применение, чем просто позволить мне утонуть.
– Утонуть и истечь кровью, – невольно уточнил Генрих.
Он почувствовал, как Александра содрогнулась.
– С двумя моими пулями в теле, – добавил он.
– То, что вода была так холодна, вероятно, и спасло мне жизнь, – продолжил Киприан. – А то, что течение было сильным, напротив, оказалось для меня неудачным. Я знаю, что иначе Андрей бы вытащил меня. Но река уносила меня все дальше. Я пришел в сознание только после того, когда уже лежал на носилках, которые наш друг и его соратники тащили за собой. – Он кашлянул и добавил: – А вместе со мной – сундук, в котором находилась копия библии дьявола.
– Он запутался в кустарнике, – уточнил Генрих, надеясь, что ему удастся убедить Александру, что ее отец был не более чем кучей тряпья. – Течением уже сорвало с него сапоги. Я направил лошадь в воду и вытащил его на берег. Собственно я хотел отослать его вам домой и оставить ночью перед дверью, но тут заметил, что он еще жив. Я спас твоему папаше жизнь, Александра, понимаешь?
– За что я, пожалуй, сохраню жизнь ему, – неожиданно заявил Киприан.
Генрих издал короткий смешок.
– Да неужели? – воскликнул он. – При каком таком случае?
– При следующем, который представится.
– Ты считаешь себя таким хитрым, Киприан Хлесль, таким непобедимым! Но я уже одолел тебя один раз и снова одолею.
– Повторяй это сколько угодно, если тебе от этого станет легче.
Генрих обхватил рукой Александру и сжал ей грудь прямо через одежду. Она ахнула. Генрих не отпускал ее.
– Вот, – прошипел он, – вот. Сделай с этим что-нибудь, папаша. Спаси свою дочь из когтей монстра, папаша. Я мог бы оттрахать ее хорошенько прямо здесь, у тебя на глазах, а затем сунуть пистолет ей в пизду и спустить курок, и ты ничего не смог бы с этим поделать. Ты просто куча дерьма с большим рылом, и только.
Генрих понял, какие чувства переполнили. Киприана, хотя внешне он оставался спокойным. Он еще раз сжал грудь Александры в надежде, что девушка закричит, но она не доставила ему такого удовольствия. Он разозлился и отпустил ее. У него возникло ощущение, что из этого противостояния он вышел побежденным. Когда Филиппо направил свою лошадь к нему, он обрадовался случаю отступить.
– Что? – пролаял Генрих.
Проклятый священник был бледен.
– Что будет дальше? – спросил он. – Что вы собираетесь делать?
Взгляд Генриха невольно обратился к пустому, красивому лицу Изольды. Только вот оно больше не было пустым. Когда их взгляды встретились, в ее глазах проснулось нечто, что Генрих распознал как отвращение. Она показала ему язык. Он поднял руку, будто собираясь ударить ее еще раз, но внезапно почувствовал, что это было бы еще одним признаком слабости. Он беспомощно размышлял над тем, что снова загнал себя в ситуацию, в которой потерял лицо. Если он ударит ее, то создастся впечатление, что он просто срывает на ней злость, так как не решается и дальше докучать Александре или Киприану. Если он пощадит ее, то лишь докажет, что размышлял как раз над тем, в чем человек, ощущающий себя хозяином положения, не нуждается. Генрих стиснул зубы и направил лошадь прочь от лесной тропы, в сторону подъездной дороги, ведущей к внешним воротам Пернштейна.
