Василий Веденеев - Дикое поле
— Рад, что ты сдержал обещание. — Трефил Лукьянович обнял дьяка и хотел поцеловать, но вдруг передумал и лишь на мгновение прижался щекой к его плечу: ростом он был на голову ниже Бухвостова.
— Давно мечтал с тобой встретиться, да все никак не получалось, — поглядел ему в глаза гость.
— Ну вот и свиделись, — усмехнулся хозяин и насмешливо спросил: — Что, натворил людишкам лихо? А теперь без охраны ездить опасаешься.
— Да нет, какое лихо? Дела государевы заставляют стрельцов за собой таскать. Не обессудь, что и к тебе с ними пожаловал.
— Тебе виднее, — подмигнул Трефил и предложил: — Ну, пошли соколов смотреть? Знатные птички! А еще собак покажу: просто звери, а как гонят — чистые ордынцы в поле! До чего резвые, страсть! И стол уже накрыли, тебя дожидаючись.
«Может, не виноват он ни в чем? — с надеждой подумал Никита Авдеевич. — Может, напраслину на него возводят, по ложному следу меня хотят пустить латиняне? С них и не такое станется!»
Вспомнились молитвенник иезуитов и письмо польского пана Гонсерека отцу Паоло. И пленник, опознавший в Трефиле того боярина, который говорил с покойным Морениным о его брате Евграфе да еще зубоскалил насчет скудности ума дьяка? Не сыскать, видишь ли, предателя! Нет, пора разрубить этот узел!
Бухвостов решил поговорить с другом юных лет с глазу на глаз: сумеет Трефил отмести все подозрения в измене, доказать свою невиновность — одно дело, а не найдет оправданий — придется кликнуть стрельцов и тащить его за крепкий тын, а там и в пыточную. Измена должна быть вырвана с корнем, с кровью!
— Потом соколы и гончие, — вздохнул дьяк. — Потолковать надо.
— Как знаешь. — Полянин бросил на гостя быстрый косой взгляд. — Тогда пошли за стол, там и потолкуем.
Он повел Никиту Авдеевича на другую половину, усадил в кресло около накрытого стола, уставленного яствами, вышел на минутку в смежную комнату и вернулся, держа в одной руке два бокала венецианского стекла, а в другой — необычной формы кувшинчик из обожженной белой глины, горло которого было залито черной смолой с замысловатой печатью.
— К твоему приезду приберегал, — похвастался Трефил. — Эллинское вино! Знакомые купцы для меня расстарались. Сейчас попробуем ради такого случая.
Полянин соскреб с горлышка кувшина смолу с печатью и выдернул пробку. Наполнил бокалы темно-бордовым, густым вином. Бухвостов начал разглядывать изделие венецианцев. Красивая чарка, ничего не скажешь: на пузатых боках выпуклые золоченые цветы, а над ними вьются серебряные пчелы. Пламя свечей играет в гранях стекла, бросая на белую скатерть красно-золотые блики.
— Пей! — Трефил уселся напротив. — Такого ты еще не пробовал даже у государя на пиру.
— Знаешь, как умер Кирилла Моренин? — Дьяк отставил бокал.
— Разбойники прирезали. — Полянин помрачнел и перекрестился. — Чего ты вдруг о нем вспомнил? Да еще к ночи?
— Помнишь его старшего братца, Евграфа? — продолжал Никита Авдеевич. — Который самозванцам служил, а потом сгинул без вести?
— Говорили, он к полякам утек, — нахмурился Трефил. — Не крути, Никита, говори прямо, чего у тебя на уме? Не первый год знаем друг друга.
— Выходит, плохо знаем! Евграф и убил своего брата Кириллу, чтобы тот его мне не выдал.
— Святые угодники! — Полянин отшатнулся. — Страсти какие… Да шут с ними, пей! Забудь хоть на сегодня свои дела.
— Не могу, — грустно улыбнулся Бухвостов. — Потому и приехал к тебе. Скажи, зачем ты тайно ходил к покойному Кирилле? Или не знал, кому он душу продал?
— К Моренину? — Трефил удивленно поднял брови. — Да я с ним сроду…
— Ложь! — Никита Авдеевич бухнул тяжелым кулаком по столешнице, расплескав греческое вино из венецианского бокала. — Ты с ним якшался и зубы скалил, говоря, что я никогда Евграфа не сыщу! У меня послух [35] есть, и сам Евграф теперь в порубе сидит в колодках! Не ожидал?
Полянин немного отодвинулся от стола и взял в руку кубок. Лицо его осталось поразительно спокойным, а голос звучал ровно, в нем даже появились нотки заботы и сожаления:
— Устал ты, Никита! Отдохнуть тебе надобно, не то скоро превратишься в недоброй памяти Малюту Скуратова, везде выискивая измену. Слава Богу, наш милостивый государь не Иоанн Грозный… Но я на тебя обиды не держу. Давай выпьем и забудем все, что ты тут наговорил.
— Нет! Я с тобой пить не стану, пока правды не добьюсь, — упрямо мотнул головой дьяк. — У тебя ведь есть именьице под Вязьмой? Пусть не твое, а жены, но есть?
— И что с того? У меня и в Карачарове именьице, и под Рязанью на Оке. И за Волгой государь мне землю пожаловал за многие службы.
— Какие службы? — скривился Бухвостов. — Латинянам? Обошел ты государя, змеей вполз, отвел ему очи! На! — Он расстегнул кафтан, вытащил спрятанные на груди копии писем Гонсерека и бросил на стол перед Трефилом, но тот даже не прикоснулся к ним. — Это польский пан Гонсерек пишет генералу иезуитов в Рим о твоих многих службах, — горько усмехнулся Никита Авдеевич.
— Умом ты помутился! В моем доме меня же и обвиняешь в изменах? Забыл, кто я есть? Завтра поеду к государю…
— Государь тебя мне с головой выдал, — перебил его дьяк. — Потому со мной и стрельцы.
— Они тебе не понадобятся, — пренебрежительно отмахнулся Полянин и зло прищурился. — Стало быть, не утоп в болоте твой Павлин? Жаль!.. Ладно, давай все же напоследок выпьем. Как раньше бывало.
— Того уже не вернуть. Пошли, Трефил, теперь тебе у меня гостевать придется.
— Быстрый какой, — издевательски засмеялся хозяин и показал гостю кукиш: — А этого не хочешь? Вот, выкуси! Обскакал ты меня, об одном лишь жалею, что не смог тебя, дурака, с собой прихватить. Хитрее ты оказался, Никитка, чем я думал. Все, будь ты проклят!
Одним духом он выпил содержимое бокала, тут же выпустил его из ослабевших пальцев, страшно побелел и начал валиться на бок, судорожно скривив рот и жадно хватая воздух. Глаза его закатились, стали мутными, быстро подернувшись белесой пленкой. Бухвостов вскочил, хотел подхватить Полянина — нельзя ему безнаказанно уйти, выскользнув из рук государевых слуг и не дав ответа за злодейскую измену, — но застыл на месте: Трефил Лукьянович кончался. Он упал на пол, скрюченные пальцы правой руки царапнули ковер посиневшими ногтями. В углах губ искаженного предсмертной мукой лица выступила желтоватая пена, он выгнулся всем телом, стукнулся затылком об пол, дрыгнул ногами и обмяк. Из-под набрякшего века на Бухвостова уставился навсегда остановившийся мутный зрачок. Пальцы левой руки, откинутой далеко в сторону, все еще были сложены в издевательский кукиш.
Никита Авдеевич подумал, что он, сколько ни проживет еще в этом грешном и прекрасном мире, никогда не сможет привыкнуть к невозвратимости потерь, никогда не смирится с их горечью, особенно если она усугубляется привкусом обиды и поражения. Он нашел врагов, но они сумели обмануть его в самый последний момент, скрывшись там, где не властен ни один земной владыка — лишь великий Царь Небесный. Он и будет судить их души своим судом. И поклоняется этому Царю Царей все сущее на земле и на небесах. И нет нигде большей силы и правды, чем Его».
Может быть, оно и лучше, что Трефил избрал такой путь, избавив и себя и Бухвостова от долгих телесных и душевных мук?
В дверь горницы заглядывали встревоженные слуги, на лестницах и в переходах палат слышались торопливые шаги. Кто-то из баб, увидев валяющегося на полу мертвого хозяина, надрывно заголосил. Никита Авдеевич молча повернулся и пошел к выходу, не глядя на столпившихся у дверей слуг. Они испуганно расступились, давая ему дорогу…
Глава 15
Утром дворецкий почтительно сообщил Джакомо, что его хочет видеть Фасих-бей и чем скорее венецианец выполнит желание высокочтимого, тем радостнее будет их встреча.
Белометти быстро позавтракал, оделся с помощью старого Руфино и отправился во дворец Фасиха. Хозяин принял его в своей любимой комнате, выходившей окнами в тенистый сад. После взаимных приветствий венецианец прямо спросил:
— Когда вы намерены выполнить свои обещания? По столице ходят упорные слухи, что султан уже принял решение о войне с русскими. Неужели вам, человеку, близкому к трону, ничего не известно об этом?
— Имя великого визиря не названо, — усмехнулся Фасих-бей.
— Я поспешил сюда не затем, чтобы услышать очередные отговорки, — разозлился Джакомо. — Кажется, мы уже обо всем договорились? И я считал вправе надеяться на уважаемого человека, поклявшегося на Коране!
Постоянные ловкие увертки и пустые обещания евнуха уже давно выводили его из себя. В последнее время он не раз думал, что хитрый старик нарочно подсунул ему красавицу недотрогу, чтобы отвлечь от главного. Русская рабыня прекрасна, но даже она не сможет заставить его потерять голову!
