"Избранные историко-биографические романы". Компиляция. Книги 1-10 (СИ) - Джордж Маргарет
– А в чем разница?
– Подавление, прости меня, цезарь, – это Рим. Сопротивление – это те, кто согласен жить только в чистом Израиле и подчиняться только закону Моисея. Это касается любого, кто принял обычаи Рима или Греции, так что у нас есть и внешние, и внутренние враги.
– Зелоты сеют ужас повсюду, – вступил в разговор другой мужчина, – на рынках, на улицах, даже во внешних дворах храма – это часть их сопротивления Риму.
Надо взять это под контроль. Потребую заменить Феликса на Феста.
– Как я понимаю, вы не из тех, кто ассимилировался, – предположил я.
– Нет, хотя некоторые выдвигают подобные обвинения даже в адрес самого первосвященника. Но мы здесь, в Риме, с самого первого дня питаемся только орехами и инжиром – нам не позволено есть мясо животных, которых могли принести в жертву вашим богам.
– Значит, вы пуристы, – сказал я. – Что ж, распоряжусь, чтобы вас снабдили мясом прямиком из хлева, которое никогда не жертвовали никому из богов.
Моим собеседникам явно стало неловко.
– Со всем уважением, но мы подождем возвращения домой, где мясо готовится согласно нашим традициям.
Какие странные, какие упрямые люди!
– Тогда я прослежу, чтобы вам доставили лучшие яблоки и лучший виноград, какой только мы можем предложить, ну и, конечно, орехи с инжиром. И хорошее вино. Полагаю, вино вам дозволено пить?
После того как иудеи, низко кланяясь, удалились из зала приемов, я отвел Эпафродита в сторону и сказал:
– Мне нужен подробный отчет о том, насколько нестабильна ситуация в этом регионе. Хочу больше узнать об их распрях. У нас в Иерусалиме крепость и целый гарнизон, но префект живет на побережье. А что происходит на землях между побережьем и Иерусалимом?
– Думаю, ничего хорошего. В этом кипящем котле недавно появилась еще одна группа. Эти поклоняются преступнику, которого бывший прокуратор приговорил к смертной казни где-то тридцать лет назад. Обычные евреи их ненавидят, и римляне тоже.
– Никаких стычек, никакого насилия?
– Донесений о столкновениях с нашими солдатами не поступало. Они если дерутся, то друг с другом. Как и все обычные иудеи, спорят из-за своего учения и ритуалов.
О боги, какая скука! Я при всем желании не мог представить, чтобы римляне или греки, будучи в здравом уме, начали драку из-за Геркулеса или Зевса.
– Жду от тебя подробного рапорта, – сказал я, пожав плечами.
Как только я вернулся в свои комнаты, все мысли об Иерусалиме тут же улетучились. Я сидел и смотрел, как солнечные лучи, словно волны во время отлива, сползают со стены, которую они еще вчера в то же время заливали своим ярким светом. Еще вчера мой мир был гармоничным и цельным, а сегодня он раскололся, разбился вдребезги…
Нет, он не был цельным, он уже был разрушен, и я знал об этом. Размеренная капель водяных часов у меня на столе делала время почти осязаемым. Капля за каплей, только сверху вниз, и никакая сила в мире – даже воля императора – не заставит воду капать снизу вверх.
LVII
От боли существует множество средств – отвлечение, действие, оглушение, бегство, – и я могу свидетельствовать, что ни то, ни другое, ни третье не дает абсолютного результата, хотя одни утоляют боль лучше других. Возможно, мне следовало бы написать трактат на эту тему, вместо того чтобы тратить время на сочинение эпической поэмы о Троянской войне. Сочинительство, само по себе бегство от реальности, работало как успокоительное. Беспорядок в государственных делах был сущим благословением. Действие в моем случае было невозможно, потому что у меня просто недоставало сил. А музыка, как всегда, успокаивала и дарила утешение, но при этом обостряла боль, поскольку метила прямо в сердце.
Но все в свое время идет на убыль, а потом и вовсе исчезает. Ничто не длится вечно – ни зима, ни лето, ни молодость, ни даже долгое и медленное старение.
Люди приходили и уходили; устраивались званые ужины; собирался сенат; отвечающие за корреспонденцию секретари ежедневно приносили отчеты. Состоялось несколько встреч по поводу проблем в Иерусалиме, и мои советники с удовольствием принимали в них участие.
– Легиону в Иерусалиме не дозволено помещать на знамена орлов или других зверей, потому что в иудейской религии запрещены любые изображения живых существ, – сказал Берилл и нервно рассмеялся. – Мы с ними нянчимся, задабриваем, разрешаем то, что ни одному другому народу никогда не разрешали, а они всё жалуются.
– Такова их природа, – сказал Отон, который на моих совещаниях всегда был абсолютно спокоен. – Моя жена много чего о них знает. В какой-то момент она так ими увлеклась, что даже подумывала перейти в их веру.
– И что же ей помешало? – поинтересовался Дорифор.
– Они очень постарались усложнить процесс, слишком много препятствий надо преодолеть. Причем женщинам обращение все же дается легче, чем мужчинам. Мужчины должны сделать обрезание.
Мы все брезгливо поморщились.
– Цезарь, – непринужденно обратился ко мне Отон, – я уверен, что Поппея, если мы ее пригласим, с удовольствием расскажет нам об этой секте.
Я проигнорировал его предложение. Меня бесила та легкость, с какой он отпустил воспоминания о произошедшем на корабле, – словно это не имело для него никакого значения. Или для нее. Он как будто стер все из памяти и ожидал, что я поступлю так же.
– С этим можно подождать, – сказал я. – Какова ситуация в Британии? Правитель племени иценов на юго-востоке умер и завещал половину своего состояния Риму, а остальное двум своим дочерям.
– Его завещание не имеет силы, – сказал Сенека. – Римский закон запрещает женщинам наследовать имущество и владения отца.
– Но он не римлянин, – заметил я. – Как наследование отражено в законах иценов?
– Какая разница? Он был римским правителем-клиентом, и подчиняться его завещание должно Риму, – сказал Бурр. – Правители-клиенты сохраняют независимость только при жизни. После их смерти все снова переходит во владение Рима. Он должен был это понимать.
– Я отозвал оттуда свои займы, – вставил Сенека. – Проблем никаких не предвижу, но эти территории слишком далеко, чтобы в них вкладываться. Как только верну деньги, вложусь куда-нибудь поближе к дому.
– У нас там четыре легиона, – напомнил я. – Одному, а именно Четырнадцатому Парному, я приказал выдвигаться на запад в Уэльс и очистить остров Мона от друидов. В будущем для Рима этот остров – центр сопротивления.
– Я пошлю в Британию агентов, чтобы забрали все ценности правителя иценов и разъяснили его дочерям, что они не являются его наследницами, – сказал Фаон, мой секретарь, отвечающий за управление счетами и распределением доходов.
– А это не слишком? – спросил я. – Разве так сложно оставить им личные украшения и деньги?
– Не сложно, оставим, – согласился Фаон, – они люди простые, украшений у них не так много.
– А правительница у них есть? Или покойный был вдовцом?
– Правительница есть. – Бурр полистал свои записи. – Зовут Боудикка.
Приближался день моего рождения, и дни становились короче, а ночи длиннее. Я родился в самое темное время года – время, когда возвращается солнце. Двадцать второй день рождения. Возраст меня не волновал, я не из тех цезарей, которые сравнивают себя с Александром. Подобного мне правителя свет еще не видывал – ранее ни один император не был артистом и носителем верховной власти одновременно.
Сатурналии шли сразу за днем рождения. Обычно я устраивал празднества во дворце, но в тот год вообще ничего не планировал – просто потому, что не было ни желания, ни сил. Но чего бы я ни желал, мне пришло приглашение на виллу Петрония, где намечалось празднество в ночь полной луны, приходившейся на пиковый день сатурналий. Шкатулка с приглашением была обвязана лентой, которую я должен был разрезать, в ней лежал свиток с посланием:
