"Избранные историко-биографические романы". Компиляция. Книги 1-10 (СИ) - Джордж Маргарет

Стоял чудесный весенний день. Я и суровый командир преторианцев выехали из дворца, объехали по периметру Большой цирк с толпами народа, затем Целийский холм, где к этому времени уже начали возводить задуманный мной продуктовый рынок; потом проследовали по землям в основании Оппийского холма – чудесным зеленым местам; я тогда еще подумал, как хорошо было бы построить там виллу. Затем миновали границы садов Мецената – великолепные земли и собственность империи.

К этому времени слух о том, что я покинул дворец и выехал в Рим, распространился по всему городу. Толпы людей выходили на улицы и приветствовали своего императора. Передо мной простиралось море людей самых разных национальностей – Рим всегда был центром притяжения. Горожане тянулись ко мне, улыбались, их тепло было не сравнить даже с лучами весеннего солнца.

– Нерон! Нерон! – кричали они.

– Мой народ! Я люблю тебя! – кричал я в ответ.

И это было правдой. Я любил их потому, что они любили меня, и любили безоговорочно. Такого в моей жизни еще не было. О, любовь толпы – она опьяняет, я упивался ею, купался в ней, наслаждался.

Выехав за границы города, мы приблизились к высоким крепостным стенам. Ворота открылись, фанфары возвестили о прибытии императора и префекта. Мы проехали в широкий проход за стенами крепости, где нас встречал заместитель командира преторианцев; далее меня сопроводили вдоль казарм до трибунала [437] со святилищем, где хранились знамена империи и неподалеку от которого возвышался храм Марса.

Преторианцы – тысячи воинов в сверкающих доспехах из кожи и меди – собрались у подножия трибунала, чтобы выслушать мою речь. Я не сказал ничего радикального, только очевидное и ожидаемое: что горд быть их верховным главнокомандующим, благодарен за их верность, поддержку и готовность служить империи. Я клянусь, что никогда не подвергну империю опасности и пожертвую всем ради ее сохранения. И они будут гарантами того, что я сдержу данную клятву. Я ими восхищаюсь и всецело им верю.

И снова – море лиц. Но эти существенно отличались от тех, которые я видел на пути из дворца. На меня смотрели мужчины в расцвете лет, и слабых среди них не было. Большинство рекрутировали не из провинций, а с родных земель, так что они были в полном смысле слова истинными римлянами.

Мои предки вели таких солдат в бой на полях великих сражений, но я был рад, что на том этапе долг не призывал меня к подобным деяниям. Да, империя держится на их плечах и рухнет без них, но я не хотел для себя такой жизни и верил, что существует способ стать великим правителем, не становясь при этом легендарным военачальником. В конце концов, мой предок Эней не погиб в битве за Трою, а сбежал и основал новый город, который впоследствии стал Римом. У моей империи было сто миллионов подданных, и я хотел совершать ради них великие деяния, но только не на поле боя.

В империи и провинциях царили мир и покой. За исключением двенадцати когорт в лагере преторианцев, бо́льшая часть двадцати пяти легионов и триста тысяч солдат базировались вдоль границ: их задачей была защита империи от нападений внешних врагов, но никак не внутренних. Провинции поставляли множество товаров, и самым важным из них было зерно из Северной Африки, главным образом из Египта. После падения Египта восемьдесят лет назад у нас всегда были гарантированные запасы зерна. Нам требовалось семь миллионов бушелей в год, и Египет мог поставить четверть от всего количества. Численность городского населения выросла, и наши крестьяне уже давно не могли прокормить его собственной продукцией. Сейчас бедняки, а их число составляло пятую часть городского населения, получали зерно бесплатно или со значительными льготами. Пшеницу раздавали неподалеку от Большого цирка. Постоянное пополнение запасов зерна жизненно важно для императора, отсутствие такой возможности – настоящее бедствие. Когда зерна не хватает на всех, начинаются бунты и грабежи, и кто знает, к чему это приведет? Я должен был позаботиться о том, чтобы в мое правление ничего подобного не случилось.

Сознавая необходимость выполнять свои административные обязанности, я регулярно встречался с моими главными советниками. Ими, естественно, были Бурр и Сенека, но они не всеведущи, и я не мог взвалить на них ответственность за принятие решений по всем вопросам управления империей. У меня был консилиум из специально отобранных сенаторов и наделенных моим доверием советников, с которыми я консультировался по юридическим и судебным вопросам. А судить мне приходилось многих. Во времена правления Клавдия все вопросы обсуждали публично, я же предпочел, чтобы предложения присылали мне лично в письменном виде. Я их внимательно изучал и так же в письменном виде выносил свое решение. Такая система исключала воздействие ораторского искусства, которое, пусть и в малой степени, могло на меня повлиять.

Консилиум также занимался общими вопросами, такими как общественный порядок, борьба с чеканкой фальшивых денег и спонсорство на гладиаторских играх в провинциях.

Чтобы было проще справляться с этим управленческим валом, я решил сделать несколько назначений. Аристократы не соизволили занять эти, по их мнению, подчиненные позиции, так что я остановил свой выбор на одаренных и дельных вольноотпущенниках, преимущественно греках. Секретарем по переписке с греками стал мой бывший учитель Берилл, другой вольноотпущенник отвечал за переписку на латыни. Писать мне напрямую имели право только губернаторы провинций, и мои секретари разбирались с их письмами, что, безусловно, было крайне ответственной работой. Дальше шли секретари, отвечающие за записки. Записки не так важны, как письма, и подавали их обычно представители греческих общин. Разбираться с ними я назначил Дорифора, красивого и располагающего к себе молодого мужчину с острова Кос. Секретарем, отвечающим за управление счетами и распределением доходов, назначил Фаона, еще одного очень способного и весьма находчивого вольноотпущенника. На такой пост лучшей кандидатуры было не найти. Эпафродит, тоже вольноотпущенник, стал секретарем, отвечающим за петиции. Легко догадаться, что петиций на мое имя приходило великое множество.

Встречи с секретарями неизменно проходили в расслабленной, дружественной обстановке. Атмосферу на заседаниях консилиума я бы такой не назвал. Все эти встречи и консультации отнимали массу времени, но я не считал возможным ими пренебрегать. Как бы то ни было, я знал, как вознаградить себя, – после всех дел, касающихся управления империей, возвращался к урокам игры на кифаре, изучению поэзии, да и сам занимался сочинительством стихов.

Со временем я собрал вокруг себя группу из молодых многообещающих поэтов и писателей. Я приглашал их во дворец, и мы на своих собраниях читали стихи и пили прекрасное вино.

С Октавией я виделся крайне редко, и только на официальных мероприятиях. Она изо всех сил старалась не смотреть на меня, потому что, когда это все же случалось, ее глаза были полны ненависти. Она не боялась, что я это замечу, нет; она не хотела, чтобы это заметили другие. Акте оставила свои покои, и я больше не мог проникнуть в замыслы матери, однако до меня доходили слухи, что мать все еще пытается подольститься к Октавии.

Акте, будучи вольна жить где пожелает, поселилась в другом крыле дворца и так вышла из-под влияния Октавии. Она сделала это постепенно, и потому ее переселение осталось для всех незамеченным. О нашей связи никто не знал, но она не могла оставаться тайной до бесконечности.

Какая разница, если даже узнают? Что в этом нового? У императоров во все времена были любовницы и любовники. Но дело было в нас, а не в обычаях. Я дорожил Акте и не хотел, чтобы она стала жертвой слухов или грязных сплетен. Признаюсь, я всегда был склонен к уединению, не очень-то любил впускать людей в свой мир и верил, что это поможет защитить все то, что я ценю и люблю. А я любил и ценил Акте больше всех, кого встречал на своем жизненном пути. Она дарила мне радость, сравнимую с той, которую дарит искусство. Рядом с ней я чувствовал себя на воле, мне открывались горизонты, и только собственные комплексы могли стать границами моей свободы. Рядом с Акте я был больше чем самим собой.