Рихард Дюбель - Хранители Кодекса Люцифера
– Кто она?
– Мертвая плоть, – ответил Генрих.
– Что? – Филиппо нервно сглотнул.
– Если она ускользнет, нас всех повесят, – объяснил ему Генрих. – Вы не можете позволить себе христианскую любовь к ближнему.
– Я еще никогда не…
– Держите язык за зубами. Все, поехали!
Филиппо почувствовал, как его толкнули вперед. Он побежал рысью. Ноги неожиданно стали тяжелыми, а стук сердца отдавался в голове. Он обругал себя глупцом. А что он думал? Что они просто отвезут беглянку обратно в Пернштейн, где хозяйка скажет ей пару ласковых слов, и на этом все закончится?
«О господи, – подумал Филиппо в ту же минуту, – я буду в ответе за то, что кого-то лишили жизни». Он вспомнил, как Виттория говорила ему, что однажды подмешает крысиный яд в еду кардинала Сципионе Каффарелли. Он всегда улыбался в ответ на это заявление. Легко улыбаться вероятности того, что кто-то будет виновен в смерти человека, если эта вероятность была очень отдаленной и к тому же всего лишь болтовней.
Приблизившись к зарослям, Филиппо уже готов был просто двинуться вперед. Но затем, стараясь не вызывать большого шума, он стал осторожно красться и с пересохшим ртом и колотящимся сердцем вошел в них так глубоко, как только осмелился. Однако поляны нигде не было видно. Он растерянно остановился, не зная, что делать дальше. И тут он услышал топот лошадиных копыт. Судя по звукам, Генрих, вероятно, заставил свою клячу гарцевать. Филиппо слышал, как животное фыркает и ржет, как раздалось проклятие, которое в иной ситуации Генрих наверняка проглотил бы. Все было похоже на плохую комедию. Но Филиппо знал, что человек, который, дрожа от страха, сидит в своем убежище и ничего больше не хочет, кроме того, чтобы преследователь побыстрее ушел, не станет предаваться таким уж сложным раздумьям. Затем до него донесся другой шум и по его телу поползли мурашки: это был звук прерывистого дыхания охваченного ужасом человека и треск сучьев, оттого что кто-то продирался сквозь густой подлесок совсем рядом. Филиппо навострил уши.
Лошадь снова заржала, и Генрих изверг поток богохульных слов. Филиппо решил, что это и есть условный знак. Подобно разъяренному кабану он бросился в чащу.
Действительно, там была маленькая поляна, на которой лежал мертвый ствол, похожий на гниющего кита. В маленьком проломе сидела на корточках фигура в длинной одежде, которая резко обернулась, когда он ворвался, треща густым кустарником, на поляну. Она как раз начала зарываться в подлесок, чтобы получить возможность выглянуть. Филиппо перепрыгнул через одну сгнившую ветвь, споткнулся о другие, наполовину утонувшие в земле, и оказался прямо возле нее. Когда она поднялась, он увидел длинные волосы и широко раскрытые глаза и налетел на нее. Она закричала. Под треск сухих ветвей он упал вместе с ней на мокрый папоротник. Она отбивалась. Он ворочался на ней и пытался схватить ее за руки. Она старалась ударить его. Филиппо только теперь заметил, что на ней было странное старомодное платье с вшитыми рукавами, которое разорвалось под мышками и почти обнажило грудь. Она не переставала бить его, но Филиппо, словно зачарованный, таращился на белую кожу и округлость груди, неожиданно открывшиеся ему. В тот же миг ужас охватил его, ибо он почувствовал, что у него встает. Ужас усилился, когда внезапно что-то жесткое уперлось ему в спину и он услышал панически пронзительный голос: «Слезь с нее, или я стреляю!»
На одно мгновение он застыл, а в следующее у него появилась мысль просто броситься в сторону. Однако тот, кто грозил ему, кажется, почувствовал, как у Филиппо напряглись мышцы, и дуло еще сильнее прижалось к его телу. Филиппо опустил плечи. Давление ослабло, и он услышал треск сухих сучьев – стоявший за его спиной человек сделал шаг назад. Филиппо пристально посмотрел на красивое лицо девушки, которую он свалил на землю, и увидел, что она, к его изумлению, весело улыбается. Руки, только что колотившие мужчину, повисли в воздухе перед его лицом и как будто плясали. Девушка начала напевать.
– Подъем! – услышал Филиппо.
Он встал на ноги, готовый к тому, что девушка тоже вскочит с земли и набросится на него. Но она просто села. Разорванное платье еще больше распахнулось. На ее лбу появилась морщинка от легкого раздражения; затем она крепко сжала свисающий под плечом лоскут платья и осмотрела его с той же удивительно беззаботной улыбкой, как и прежде. Ее губы зашевелились, изо рта показалась нитка слюны и побежала на подбородок.
– Повернись!
Филиппо подчинился приказу. Первое, что он увидел, это дуло длинноствольного пистолета, который держали обеими руками. Дуло не дрожало, а с внушающим опасение спокойствием было направлено прямо ему между глаз. И только голос человека выдавал его напряжение. Дорожный плащ с капюшоном полностью скрывал фигуру, однако не приходилось сомневаться в том, что перед Филиппо стоит женщина.
Она увидела, как дрогнули его веки, но было уже поздно. Генрих, успевший появиться за ее спиной до того, как Филиппо повернулся, ткнул свой собственный пистолет ей в затылок и хрипло произнес:
– Сама повернись.
Она опустила пистолет. Филиппо пораженно увидел, как за одно мгновение по ее лицу промелькнула целая буря чувств – неожиданность, облегчение, радость – а затем испуг, недоверие, страх и, наконец, ярость.
– Ты не выстрелишь, – твердо произнесла она, даже не подумав подчиниться.
Генрих взвел курок. Густой двойной щелчок неожиданно громко прозвучал во внезапно наступившей тишине. Филиппо слышал, как за его спиной напевает сидящая на земле девушка, – к этому времени ему уже стало ясно, что она идиотка. Глаза женщины в дорожном плаще сузились. Выдержав паузу, она уронила пистолет.
– Давай, – сказал Генрих, кивнув Филиппо.
Тот наклонился, поднял оружие непослушными пальцами и заглянул в пороховую полку.
Не заряжено, – заявил он, почему-то не удивившись, и отбросил оружие.
– Я очень скоро понял, что мы преследуем двух беглецов, – заметил Генрих, все еще прижимая пистолет к голове женщины. – я только не думал, что это ты. – С некоторым опозданием Филиппо понял, что голос Генриха дрожал от ярости и что она была не меньшей, чем у женщины, которой он грозил оружием. Он вдруг понял, что этих двух связывают настолько сильные чувства, что они могли бы зажечь весь кустарник.
Наконец женщина обернулась и отбросила капюшон. Филиппо увидел гриву вьющихся темных волос, обрамлявших юное лицо. Генрих еще несколько мгновений держал оружие направленным на нее, а затем опустил его. Ему это далось так тяжело, что рука у него задрожала.
– А я-то тебя любила, – сказала девушка.
Генрих пристально посмотрел на нее. Лицо его страшно покраснело. Пистолет снова медленно поднялся. Генрих, который дрожал все сильнее, внезапно закричал:
– Нет! – выкрикнул Филиппо и сделал шаг вперед. Он догадался, что сейчас произойдет. Но он был слишком медлителен.
Генрих прижал дуло к ее лбу. Лицо его исказилось, пока в нем не осталось ничего человеческого. Затем он нажал на спуск.
9
– Где ты научилась ездить верхом? – спросил Вацлав. Вот уже долгое время он пытался не обращать внимания на то, что у него так болел зад, как будто его целый день усиленно лупил какой-нибудь ландскнехт.
Агнесс слабо улыбнулась.
– Твой отец, твой дядя и я основали дело, – объяснила она. – Сначала мы все постоянно находились в разъездах.
– Я так и подумал. – Он смущенно указал на ее седло. Это было мужское седло.
– Есть два способа ездить верхом: быстро и уверенно – или в дамском седле. Мне всегда больше нравился первый вариант.
– Я надеялся, что по дороге нам встретится кто-нибудь, кто видел Александру.
– Я тоже. Но никто, похоже, не видел их. Судя по всему, они сторонились людей.
– Если… – начал Вацлав и снова замолчал.
Агнесс внимательно посмотрела на него.
– Нет, – ответила она. – Если бы что-то произошло, мы бы об этом услышали. – Ее голос звучал не так гневно, как она того хотела.
Вацлав опустил глаза и стал смотреть на лошадь» которая щипала траву. Он провел рукой под седлом. Шкура животного была все еще горячей и скользкой от пота. Ему казалось, что они прямо-таки пролетели весь путь над холмистой местностью к востоку от Праги, постепенно отдаляясь от города, и приземлились здесь, на дороге, к которой вплотную подступали лес и потемневшие холмы Моравии. Но тут боль во всем теле подсказала ему, что это был никакой не полет, а бешеная скачка, которая к тому же, напомнил он себе, пока не привела их к цели.
– Еще несколько мгновений, – заметила Агнесс. – у нас нет лошадей, кроме этих двух. Если мы их загоним до смерти это никому не поможет.
– Ты знаешь, куда нам ехать дальше? Я еще никогда не был в этих местах.
– Скоро мы должны подъехать к развилке. Недалеко от нее расположен старый монастырь – Фрауенберг или как-то так, я точно не знаю. Оттуда одна дорога ведет на юго-восток, в сторону Брюна, а другая – на юг, к Вене.
