Лютер Блиссет - Кью
Джованни Пьетро Караффе.
Мой господин, это последнее послание человека, служившего Вам больше тридцати лет.
Новой эпохе, в которую Вы готовитесь торжественно вступить, придется забыть о своих анонимных архитекторах, тех, кто следил за тем, чтобы все происходило в соответствии с Планом. Известнейшие имена победителей и побежденных останутся в хрониках, доступные каждому, кто захочет восстановить сложные события эпохи и все то, что ее породило. Когда все эти события канут в Лету, а живущие ныне уступят место будущим поколениям, не останется ни малейшего следа от безмолвной армии солдат удачи, безвестных строителей лабиринта. Однако не остается ничего иного, кроме как ускорить момент их исчезновения, и этого вполне достаточно, чтобы мы избежали казни.
За те полвека, что лежат у нас за плечами, была окончательно утрачена невинность вместе с надеждами, которые я сам помогал сокрушить: я не питаю никаких иллюзий по поводу судьбы, которая, как мне прекрасно известно, меня ожидает. Такая жизнь — не для меня, потому что вне Плана я лишь старый безоружный наемник, окруженный мертвецами. Теми, что остались на поле боя, и теми, которые стали хозяевами мира. Я не бежал бы ни от одного из них, но моя миссия здесь заканчивается. Другие доведут План до его логического завершения. Я же готовлюсь к встрече с одним своим старым врагом и очень надеюсь, что он погасит свет в глазах, так лояльно служивших Вам в течение всей моей жизни. Жизни, сметенной вместе с жизнями тысяч других людей, которых я десятилетие за десятилетием топил в крови. Жизни, конец которой я выбрал сам.
Вы ничего не сможете изменить, Вы не сможете даже предугадать провал своего лучшего агента на последней миле пути: мысли людей меняются самым удивительным образом, и не существует такого Плана, в котором все это можно было бы предусмотреть.
Это не позволит никому до конца насладиться собственной победой. Даже Вам.
Это означает, что никто не умирает напрасно, даже тот, кто этим своим последним поступком решил преподнести Вам урок.
Q. Ваше око
Эпилог
Cuius regio, eius religio.[110] В каждой земле князь устанавливает свою религию.
С князьями всегда можно договориться. С ними можно иметь дело. Это было решено в Аугсбурге, два месяца назад, и записано в договоре, санкционировавшем раздел имущества, земель и религий в границах империи.[111] Новый Папа Павел IV[112] позволил протестантам сохранить конфискованные на тот день церковные владения и благословил восстановление мира.
Таким образом, была окончательно закрыта крышка ящика Пандоры, которую Лютер, марионетка немецкой знати, приоткрыл почти сорок лет назад, породив десятилетия надежд, восстаний, отмщений и реставраций. Сорок лет — именно такой срок понадобился, чтобы лишить народ права выбирать собственную судьбу, а людей — собственную веру.
Так заканчивается эпоха. Карл V, ныне бессильный правитель империи, стоящей на пороге краха, собирается отречься от престола, оставив в наследство юному Филиппу собственные долги и продолжающиеся войны.
Даже звезда всемогущих Фуггеров клонится к закату, омраченному громадным долгом, который уже невозможно выплатить. Почти полвека они финансировали все требования и пожелания Габсбурга — теперь они по полной программе расплачиваются за это.
Cuius regio, eius religio. Тому, кто отказывается склонить свою голову перед князем или стать подданным одной-единственной земли, не остается выбора. Судьба евреев Венеции стала для них примером.
К тому времени, когда на Риальто сжигали Талмуд, 21 августа 1553 года, Жуану уже удалось организовать бегство на Восток почти тысячи сефардов. После буллы Юлия III, после костров, арестов, гетто, другого выхода не оставалось. Теперь то же самое происходит повсюду по мановению руки Павла IV.
Генрих Гресбек знал это. Венеция должна была лишь перетянуть чашу весов, открыв дорогу еще более лицемерным и жестоким гонениям. Библейский народ уносит с собой бесценные сокровища собственного опыта, своих знаний и умений в своем энном по счету исходе. Для них открылись врата новой империи, единственной, пожелавшей принять их и признавшей их мужество. Но вместе с евреями туда отправляется и множество христиан, тоже не имеющих собственной страны мужчин и женщин, чтобы начать новую жизнь на другом берегу Средиземного моря, среди тех неверных, которых их с детства учили ненавидеть и которые сейчас одни готовы принять их, не требуя исполнения религиозных ритуалов.
Их несравненный владыка — Сулейман Великолепный, от одного упоминания имени которого бросает в дрожь любого венецианца, самый богатый и самый могущественный в мире правитель империи, простирающейся от Крыма до Геркулесовых столбов, от Венгрии до Багдада. Тонкий знаток психологии отдельных людей и целых народов, он восседает на троне в Константинополе, окруженный аурой непобедимого воина и мудрого тирана. Нельзя предстать перед его светлыми очами, не упомянув о его завоевании Месопотамии и не вспомнив о том, как он лично привел свои войска под стены Вены, разгромил Карла V в битве при Мохаче. Этот человек, лишь кивнув головой, может перекрыть торговые пути на Восток, превратив Венецию в захолустный портовый городишко.
Если он спросит меня о континенте, на который распространяются его владения, я расскажу ему свою историю. И я надеюсь, что он оценит ее выше доклада какого-нибудь посла.
Из нее не извлечешь никакого урока. Никакого плана, которому надо следовать. Я пока жив, вот и все. Я лишь разделил мир на две части, оставив вторую половину мира, ту отдаленную землю, которую я видел удаляющейся в дымке под небом зимнего дня, и мне больше нечего делить. Я оставил ее правителям, укрепляющим свои троны и решающим, какую веру исповедовать их подданным; новым банкирам, которые готовятся занять место Фуггеров, цитируя Кальвина по памяти. Самому Кальвину, отправившему на костер Мигеля Сервета, ученого и богослова. Я оставил ее сжигающим книги инквизиторам; Реджинальду Полу, который еще вчера был защитником прими рения с протестантами, а сегодня стал архиепископом Кентерберийским и преследует протестантов в Англии.
Но в первую очередь я оставил ее архитектору Плана, который сейчас претворяется в жизнь. Джованни Пьетро Караффе, воссевшему на Святой престол под именем Павел IV, в возрасте семидесяти девяти лет, 23 мая 1555 года.
— Все еще в постели?
Как она вошла в комнату, я не слышал. Я, бормоча себе под нос, поворачиваюсь. Беатрис склоняет голову, чтобы встретиться со мной взглядом:
— Султан будет недоволен, если ему придется ожидать двоих неверных вашего ранга.
Сидя в постели, я обвиваю одной рукой ее талию, крепко обнимая другой.
— Заставляй могучих ждать и показывай, что ты их не боишься.
— Да, и он отрубит тебе голову.
Мы смеемся. Я с трудом поднимаю себя и тащусь в ванную, отраду моей старости. Каждый раз, когда моя нога ступает туда — а это происходит по крайней мере дважды в день, — я испытываю одновременно и потрясение, и удовольствие от условий собственной жизни. Пол и стены выложены синей плиткой. Большая ванна занимает целую стену, в два локтя длиной. Ее постоянно можно наполнять из двух труб, по которым течет горячая и холодная вода. Вода, нагревающаяся в цистерне на верхнем этаже, стекает вниз, как только пожелаешь, и смешивается с холодной, которая течет по другой трубе.
В этом городе мечты ванные — признак высшей цивилизации, заботы о теле и гигиены, неизвестной в Европе. Они повсюду всех форм и размеров, и все они предназначены для восстановления тела и духа от усталости и жаркого климата.
Я погружаюсь в тепло и лежу неподвижно. Пусть султан подождет.
Йозеф, ворвавшись в комнату со страшным шумом, прекращает мое сонное блаженство.
— Не вздумай утопиться, старик!
На нем — его лучшая одежда: любимые высокие сапоги, широкие светлые шаровары, длинная блуза на пуговицах с вышивкой на груди, за поясом — изогнутый кинжал с инкрустированным лезвием, на голове — типичный для этих земель голубой головной убор с белым пером, прикрепленным золотой булавкой.
— Есть и другие люди, с которыми мы должны встретиться до аудиенции у султана. Заканчивай быстрее, Самуэль ждет тебя уже целую вечность. Порядки этого города превратили тебя в законченного лентяя.
Он бросает кусок мыла в воду, фонтаном брызгающую мне в лицо. Протягивает мне большое полотенце:
— Пошевеливайся!
***На громадном крытом базаре можно найти все, что душе угодно. Пройдя между невероятным количеством скамеек по узким коридорам, тянущимся вдоль лавок, в сопровождении Самуэля и Йозефа, направляющих мои неуверенные шаги, мы входим в заведение, где выставлены специи и злаки.
